— Дальше.
— И минет. Хороший минет, я гарантирую.
Олесь оттолкнул его от себя и поднялся.
— Хорошо. Первое и второе. Если не боишься.
Он сам боялся до холодного пота, до подрагивающих от нервозности рук, но отказаться не мог. Не от того, что обещал этот рот.
— Не боюсь, — сказал Ростик и облизнул губы.
Олесь охнул, снял со спинки кресла пиджак и потянулся за кошельком.
— Нет, я угощаю, — Ростислав потянул его за руку к выходу из комнаты.
Они сидели друг напротив друга и ели отличное мясо, которое, если верить меню, стоило треть зарплаты Олеся. Он никогда прежде не видел, чтобы стейки столько стоили, но разливающееся на языке наслаждение убеждало в том, что можно отдать правую руку за один крохотный кусочек.
— У тебя кровь на губе… дай…
Ростик вытер ее большим пальцем и поднес к собственному рту. Аккуратный маленький язычок прошелся по подушке пальца, а в наглых глазах вспыхнуло что-то многообещающее.
— Ты здесь часто бываешь? – спросил Олесь, замерев с ножом и вилкой.
— Не очень. Много есть вредно.
— Я не об этом, — сказал Олесь, удивляясь своему поведению больше, чем вкусу стейка. – Ты должен знать, где здесь туалет.
— Хочешь, чтобы я отсосал тебе в туалете?
Одной фразы хватило, чтобы член затвердел до боли, и Олесь заерзал, перекладывая ногу на ногу.
— Да.
— А как же вино?
— Мне еще работать, а мой отец – пенсионер, а не директор компании.
Почему-то рядом с Ростиком наружу перла наглость, и Олесь совсем не хотел вести себя иначе. Если пацан такой настырный, то пусть терпит — это небольшая расплата за подначки.
— Ну, ладно, — Ростик вытер губы салфеткой и встал. — Я буду ждать тебя там. Туалет прямо и направо.
Олесь выкурил сигарету, неспешно затушил ее в пепельнице и пошел следом за мальчишкой. Тот ждал его в предбаннике – туалет, вопреки ожиданиям оказался не очень большой и роскошью не отсвечивал. Да и рассматривать его было некогда – Олесь толкнул Ростика в ближайшую кабинку и закрыл ее на замок.
— Второе, — сказал он, глядя на мальчишку.
— Минет в туалете — это пошло, — протянул Ростик и хмыкнул.
— Плевать, — Олесь расстегнул пояс и вжикнул ширинкой. — Ты предложил, я согласился. Вперед и с песней.
— Взвейтесь кострами, синие ночи, — промурлыкал тот и плавным движением опустился на колени.
— Стой, — Олесь схватил его за плечи и потянул наверх. – А поцеловать?
И, не дожидаясь ответной реплики, набросился на него, прижал к стене и впился губами в шею. Хотелось оставить свою метку рядом с той, вчерашней. Пусть смотрит в зеркало и вспоминает Олеся. Идиотское желание, но рядом с Ростиком он в принципе становился идиотом.
Ростислав разошелся сразу же: запустил пальцы в его волосы, начал бормотать какую-то херь о том, что всегда знал… Олесь пропускал мимо ушей – в этот момент он слушал себя. Никакого смущения, никакой тошноты – только острое желание схватить пацана за волосы, опустить на колени и ворваться в его горячий рот…
— О-ох… — простонал он, ударяясь макушкой о дверь, когда головку обхватили влажные губы.
Ростик сосал умело, но дело было не в технике: Олесь знал, знал, что это делает именно мальчик, что это мальчишечьи пальцы, рот и язык, что утробный стон, от которого вибрация расходится по телу — стон Ростика. В происходящее не верилось, но возбуждение было настолько острым, что сомнениям не осталось места.
Неожиданный, быстрый оргазм сшиб с ног и размазал по полу туалета.
Ростик сидел на корточках напротив и улыбался, в уголке его губ блестела капля спермы.
— Стоило так долго мозги ебать… — он утерся тыльной стороной ладони. – Женатые на вкус прекрасны – чувствуется ответственность и уверенность в себе.
— Заткнись, пожалуйста.
Олесю хотелось блаженно улыбаться и курить. Такого оргазма у него не было за все годы семейной жизни.
— Тебе понравилось?
— Не особенно, — Олесь смотрел в стену напротив и улыбался.
— Эй! – его ткнули кулаком в плечо.
— Я не заметил, нужно еще раз попробовать.
Он говорил, и собственный голос казался чужим. Словно другой человек завладел его телом, а где-то внутри оставался еще маленький Олесь, настоящий.
— Вообще-то я себе поставил цель увидеть твой маленький член и поржать, — сказал Ростик, подавая ему руку. – Но он у тебя не маленький, и теперь я совершенно точно тебя хочу.
Олесь поднялся на ноги и улыбнулся новой какой-то улыбкой.
— Посмотрим на твое поведение.
— Ты охренеть какой эгоист, Олесечка.
— Ну, сам выбрал.
По груди расползалось приятное тепло. Наверное, именно в этот момент он и смирился со своей ориентацией. По крайней мере, больше не тошнило.
— Но я тоже хочу свою часть, — Ростик взял его за руку и потянул к паху.
В этот момент, как назло, зазвонил телефон — Олесь даже через брюки дотронуться не успел.
— Але! — рявкнул он в трубку и услышал голос жены, в котором проскальзывали истерические нотки.
— Я в больнице!
— Я помню, УЗИ. И что?
— Нет, меня положили в больницу! Говорят ужасные вещи, обследуют... Олесь, приезжай!
— Какие вещи? Что говорят? – спросил он и коснулся Ростика, даже сжал его член сквозь ткань.
В конце концов, женщинам свойственно преувеличивать. Внутри слабо колыхнулась надежда, что ребенка не будет.
— О, господи-и… Я не понимаю всех этих терминов! Олесь! Быстро езжай домой и привези мне сменную одежду, зубную щетку…
— Лучше СМСкой сбрось, — он смотрел на Ростика и облизывал губы. – Я все по списку привезу.
— Ладно, — внезапно успокоилась Катерина. – Точно. Сейчас я тебе все сброшу. А ты… там дома захвати тысяч… все захвати, надо будет.
Снова, как утром, мозг работал, Олесь понимал, что от него хотят, но пальцы сами расстегивали молнию на джинсах мальчишки.
Олесь знал, что нужно срочно бежать домой, ехать к жене, но не мог думать о долге. Его волновало только то, что рука вот-вот коснется члена одного маленького паршивца.
— Просто потрогай, — сказал Ростик, когда Олесь выключил телефон и сунул в карман. — Ты же у нас неопытный.
Чужой член под пальцами казался ужасно нежным, и было страшно сделать больно, но Ростик накрыл руку своей, задал темп, и через каких-то двадцать секунд по пальцам уже стекала густая вязкая сперма, а Олесь едва сдерживался, чтобы не кончить во второй раз.
Они молча помыли руки, Ростик вытерся туалетной бумагой, сказал, что ждет сигнала, и вышел первым.
Выходя следом, Олесь наткнулся взглядом на недовольного мужика с пивным животиком, лицо которого вытянулось, когда он понял, что в кабинке было двое.
— Да, — сказал Олесь, — завидуйте.
И вышел.
— Кто тебе звонил? – спросил Ростислав, когда они допивали крепчайший кофе.
— Жена.
— Соскучилась?
— Нет, она в больнице. Просила вещи привезти.
Ростик положил руки на стол и удивленно посмотрел на Олеся.
— А чего ты сидишь? Тебе же надо к ней.
— Мне лучше знать, — на его взгляд Олесь ответил хмуро и немного холодно. – А тебе не стоит задавать вопросы.
Против его ожиданий мальчишка улыбнулся.
— Какой суровый Олесик. А с виду не скажешь.
— С виду у меня и член меньше казался.
Олесь закурил.
— Мудак, — восхищенно протянул Ростик, — мне до тебя расти и расти. Да даже папику. Он просто матери изменяет, а ты забиваешь на жену, которая в больнице.
— Я не забиваю, я думаю, где денег взять.
— Прости, — Ростик развел руками, — мои карманные закончились на твоем стейке.
— Не хватало! — фыркнул Олесь и встал. — Зайду в офис, отпрошусь. И... спасибо за минет.
— Обращайся, — хмыкнул Ростик и довольно улыбнулся.
Олесь обернулся по дороге и махнул рукой, как бы отдавая честь. А вот когда двери жральни закрылись, его и накрыло. Он шел к офису и не мог даже сигарету прикурить – руки дрожали, а к горлу снова подкатывало.
Он только что трогал этого мальчика, наплевав на Катьку, вообще насрав на все и вся. И ему это нравилось. И гораздо меньше понравится сейчас ехать домой и собирать для Катерины вещи, а потом держать ее за руку и говорить, что все наладится.
Тошнило не от того, что произошло, не потому, что ему понравилось. А от самого себя, от своей говнистости. От того, что Катерина в больнице и придется к ней ездить, выражать сочувствие, хотя хотелось тихих вечеров под телевизором или с пивом. Ну или Ростика. Голого и наглого.
На работе сложилось удачно: достаточно было сделать для Натальи Николаевны печальное лицо и туманно намекнуть на то, что у жены проблемы. Курица раскудахталась и отпустила с богом. И всучила еще с собой какие-то конфеты. Олесь швырнул коробку в затрапезную мусорку возле метро.
Дома, сверяясь с СМСкой Кати, он быстро собрал все вещи, выжрал банку пива и поехал в больницу.
Катька выглядела испуганной, а врач сыпал умными словами и постоянно повторял, что это не страшно. Олесь держал жену за руку и пытался понять, что такое "пузырный занос". Словосочетание казалось смешным, но Катерине было страшно, и он решил, что придет домой и в инете все выяснит, чтобы в следующий раз ее утешить.
Врач намекнул, что лечение дорогое, что хорошие лекарства стоят денег, обследования бесплатны только номинально, и за все придется платить.
Олесь сказал, что найдет деньги, и в тот момент искренне в это верил.
Он ушел из больницы с сильным желанием убить себя – даже не за то, что жалел жену только по инерции. А за то, что сейчас надо подкинуться и найти эти сраные сто тысяч или больше. Найти, словно они валяются на дороге, словно он каждый день их находит, словно портмоне не застегивается от купюр.
И Олесь знал, что никогда не убьет себя, потому что Катька останется одна, потому что он хочет прижаться к Ростику и услышать его стон – снова. Потому что страшно умирать до одури и неизвестно, что будет, если закрыть глаза.
Во дворе он встретил Гошу, тот как раз припарковал свой сверкающий джип и заходил в подъезд, они столкнулись в дверях.
Тот посмотрел с брезгливостью, и Олесь, кивнув, нашел в себе силы выдавить:
— Извини.
— За что? — обернулся Георгий.
— За Михалыча. Он перегибает палку, я не... я не считаю, что... короче, я не гомофоб.
— Да? — хмыкнул тот недоверчиво.
— Я... я сам тоже. Можем поговорить?
Гоша открыл двери квартиры и отошел в сторону:
— Заходи, попьем кофе. Пиво не предлагаю, потому что вообще не люблю алкоголь. Это с вами так вышло.
— А я бы выпил, — пожал плечами Олесь. – Нажрался бы в хлам. Извини…
Он прошел в студию и ненадолго отвлекся, рассматривая стены и высокий потолок в два этажа. Это было Зазеркалье, неведомая страна, которую Олесь раньше видел только по телевизору. Пахло дорогим: кожаной мебелью, духами и одеколонами, а городской шум остался за дверью.
Комната была огромной и занимала почти всю площадь квартиры. У стен стояли какие-то большие штуки, по всей видимости, лампы, в углу высилась гора одежды и каких-то ярких тряпок, а напротив невысокого подиума стоял длинный кожаный диван красного цвета во всю стену.
— Тут только небольшая кухня, комната для визажа и санузел, остальное пространство — студия, — Гоша махнул рукой в сторону высоких окон без занавесок, — я свет увидел и понял, что сниму за любые деньги. Другой такой студии в Москве нет.
— А тебе нужна такая большая?
— Ну, не сказать, что нужна, — он сел на диван и придвинул журнальный столик поближе, — просто здесь очень хорошо. И воздуха много.
— А, — качнул головой Олесь, усаживаясь на другом краю дивана. – Хорошо тут.
Он посмотрел на журнальный столик, заваленный многочисленными журналами, и подцепил один. Полистал для приличия.
— Я тебе налью, — сказал Георгий, поднимаясь. – Что будешь?
Он что-то промычал — дескать, все выпью. И, пока хозяин гремел стаканами и хлопал дверцей холодильника, успел бросить журнал обратно и достать сигареты.
— А, ладно, кури, — махнул рукой Гоша и включил кондиционер, Олесину мечту, на продув. — У меня есть джин, ты его пьешь?
Олесь в жизни джин не пробовал и кивнул. Ему было все равно, что пить, хоть «Тройной».
Гоша поставил на стол бутылку, бокал, притащил стакан с минералкой, сел рядом и подвинул ему пепельницу.
— Что у тебя стряслось?
— Ты мне скажи сначала… Ты же правду Михалычу сказал? Спасибо, — он взял стакан и сразу сделал большой глоток.
Напиток приятно освежил истерзанное сигаретами горло, на языке полопались пузырьки, и Олесь шумно вздохнул.
— Не за что. Что я сказал?
— Про то, что ты…
Он избегал смотреть на Гошу и чувствовал себя глупо.
— Да, я гей. А я правильно расслышал твои слова о том, что ты... тоже?
— Хрен знает, — он вымученно улыбнулся. – Сегодня мне отсосал мальчишка. И мне понравилось.
Гоша кашлянул и снова встал.
— Я себе тоже минералки налью. Вообще-то я себе и налил, но раз ты умираешь от жажды… И, пожалуй, нарушу собственное правило не курить в студии, — вытащил свои модные сигареты и закурил. «Zippo» в его пальцах смотрелась так же органично, как на Олесином безымянном толстое обручальное кольцо.
Вернулся Гоша минуту спустя, волосы вокруг лица были мокрыми — видимо, на кухне умылся. Олесь удивился — зачем бы? Неужели нервничает?
Георгий сел рядом, вытянув ноги, и спросил неуверенно:
— Ты... ты же женат, вроде бы?
Олесь криво усмехнулся и сделал еще один глоток. Напиток был крепким и как-то хорошо расслаблял.
— Женат, в том-то и дело. Ты прости, я к тебе в друзья не набиваюсь. Но Михалычу я рассказать такое не смогу.
Он затушил сигарету, долго и ожесточенно сминая ее в пепельнице.
— Это пиздец. Мне понравилось. А потом жена позвонила и сказала, что в больнице. А я не побежал к ней, нет. Я остался и лапал его в той же кабинке. И чувствовал себя так, словно только что начал жить. Ему семнадцать лет, представляешь? А я понял сегодня, что совсем не люблю Катю. Вообще. Мне он нравится, мне его хочется трогать, везде. Целовать. И трахать. Обязательно. Я это в красках вижу…
Так запутанно и очень быстро он рассказал Гоше почти все и запнулся только на случае в парке.
Георгий внимательно слушал, ни единым жестом не выдавая своих чувств по поводу услышанного, а когда Олесь по третьему разу повторил, как его тошнит от собственных мыслей — кивнул.
— Тебя тошнит от себя самого, потому что тебе это нравится? Ты считаешь свои желания настолько отвратительными?
Олесь мотнул головой и снова закурил.
— Я должен быть нормальным. Должен чувствовать. Должен знать, что я чувствую. Я сегодня шел к офису и думал о том, что мне не жалко жену, которая в больнице. Я урод, понимаешь? Потому что вместо того, чтобы думать о жене, я думал об этом мальчике!
Олесь сгорбился, поставив локти на колени.
— Вот это ненормально. Хотеть – нормально. А быть ублюдком, которому все равно – ненормально.
— У меня такого не было, — сказал Гоша после долгой паузы. — Я не знаю, что посоветовать.
— А как у тебя было?
— Я еще в школе понял, а у меня сосед был стриптизером в гей-клубе, все бабульки плевались. Я к нему сходил, он мне и рассказал. И познакомил кое с кем. Мы до сих пор дружим, видимся иногда. Он теперь известный певец, ты его наверняка знаешь. Фамилию называть не буду, — сказал Гоша и улыбнулся. — Меня не тошнило, я всегда был жадным до удовольствий, и если мне хорошо — я этим наслаждаюсь... А что с женой?
— Думали, ребенок. А оказалось… какая пузырчатая… пузыристая… счас… — он полез в карман, куда сунул листок с бесконечным списком лекарств и суммой на лечение, подчеркнутой трижды. – "Пузырный занос". Они говорят, нужна операция. В общем, хреново дело.
— Сколько? — спросил Гоша.
— Сто тысяч.
— Долларов?
Олесь фыркнул, когда понял, что тот спрашивает серьезно.
— Нет, рублей! Можно и бесплатно, но доктор сказал, что лучше купить лекарства.
— Врач.
— А?
— Он врач, а не доктор, — сказал Гоша, вставая. Молча вышел в кухню, а вернулся с пачкой долларов. — Вот, держи.
— Не надо, — сказал Олесь и даже привстал. – Это много, я не смогу сразу отдать.