Костя резко открыл глаза и увидел тот же потолок, что и полчаса назад. Он задремал. Он задремал и ему приснился сон. Он видел сон о сексе. О сексе с Ларивым. И он… Он опять дрочил себе, как в прыщавой юности, как озабоченный нелепый подросток, не способный справиться с гормональными всплесками. И вслед за возбуждением накатила злость, штормовой волной смыв все решения не делать глупости и не говорить гадости. К чёрту!
- Что уставился? Помочь хочешь? Тебе ж не привыкать.
Лаврив сидел на кровати сонный и простуженый, кутался в одеяло и медленно моргал, как рыбёшка в аквариуме. И бледный как покойник, и растерянный от резкого отпора. Костя знал, что злость направлена не на него, она вообще не имеет адресата. Просто гадость, выходящая наружу, уродливая и неконтролируемая. Спрятанная давным-давно, разросшаяся до катастрофических масштабов и нашедшая, наконец, брешь. Чернобыльская АЭС.
Лаврив исподлобья посмотрел на Костю пару секунд, кивнул чему-то своему и опять лёг на кровать.
- Не шуми, пожалуйста, - едва слышно проговорил он и закопался в одеяло с головой.
И чему он там кивнул, мать его?! Тому, что не привыкать дрочить мужикам? Тому, что он не прочь помочь Косте?! Или что?
Подтянув штаны, Костя встал с кровати и пошёл в ванную, приводить себя в порядок. Реактор всё ещё дымился, но спасатели на самолётах уже прилетели. Волшебники в голубых вертолётах. Костя всегда считал сарказм отличным средством против меланхолии. Потом сарказм заменил и чувство радости. А сейчас стал ответом на всё, вне зависимости от Костиного желания.
Через полчаса начнётся семинар. Лавриву можно ставить прочерк. Тот явно никуда сегодня не пойдёт. Ну и чего ему дома не сиделось, придурку болезному? Что-то совсем плохо он выглядит. В обычное время Костя не отделался бы одним невнятным кивком, опять бы поругались. Лучше бы поругались. Заболевший Лаврив напрягал раз в десять больше, чем здоровый. Горячий, расслабленный и абсолютно безвредный. Что с ним таким делать, Костя не знал и боялся лишний раз представить. Уже попался…
- Парацетамол выпей и таблетку анальгина.
- Я в норме, - раздалось из-под одеяла. – Сколько времени осталось до начала?
- Полчаса, - Костя раскрыл чемодан и достал парадно-выходную рубашку. Критически осмотрел и остался доволен. – Не думаю, что тебе стоит идти.
- Я пойду. Сейчас выпью таблетку и пойду.
Лаврив на семинар, конечно же, не пошёл. Уснул. Костя не стал его будить и вообще старался не шуметь. Достал из внутреннего кармана чемодана пачку парацетамола и анальгина. Положил таблетки на тумбочку рядом со спящим Лавривым, налил стакан воды, чтобы тот запил. Задёрнул шторы и вышел из комнаты.
18.
На семинаре расхваливали площадки для размещения аукционов и котировок от «Сбербанка». Расхваливали от души, с энтузиазмом и пьяной радостью в глазах. Костя подпёр рукой подбородок и давил зевки. Уже пятый, а выступающие всё никак не заканчивали. На восьмом или девятом зевке предельно миловидная девушка проплыла по рядам и раздала яркие буклеты с коммерческими предложениями. Костя даже не открыл, потому что знал, что там внутри – получил на прошлой неделе по почте. И чего Лаврив так рвался на этот семинар? Комплекс отличника, не иначе. Везде надо быть, всё знать. Всех просканировать, победить, пережевать и выплюнуть. Пидарас-ботаник, смешно, ей-богу… Пидарас-ботаник в женских шмотках, ещё смешнее. И почему он такой не смешной? Слишком адекватный. Какой-то слишком «слишком»… И сарказм больше не помогает.
Косте было тошно. Хотелось встать, запулить в милую девушку буклетом, обложить всех матом и даже подраться с кем-нибудь определённо. Очень хотелось кому-нибудь врезать. Или не врезать. А просто встать и выйти. Вернуться в комнату, тоже завалиться спать. Утро вечера мудренее. Но Костя не успел смотаться. Его окликнула девушка из соседнего ряда. Знакомое лицо. Она помахала Косте ручкой и дружелюбно улыбнулась. Кажется, она была бухгалтером из филиала в Приозерске. Да, определённо она – Ольга. Ольга – Тридцать Три Романа. Так её звали в Управлении. Крутила служебные романы со всеми более-менее обеспеченными мужиками и успешно двигалась вверх по карьерной лестнице, буквально летела. А ноги у неё ого-го! Добежит до канадской границы и даже не запыхается.
Костя посмотрел на Ольгу и подумал - почему бы нет? Он теперь абсолютно свободен, открыт новому и прекрасному. Две ночи ни к чему не обязывающего секса с красивой девушкой, что может быть лучше? Вот именно, ничего.
Костя улыбнулся в ответ, что значило – «да». Они жестами договорились встретиться на ужине после семинара. Поэтому пришлось остаться ещё на часик. О драках и прочей ерунде Костя уже не думал, предвкушая неземное удовольствие. Будет целовать Ольгу столько, сколько ему захочется, и никто не назовёт его мудаком и пидарасом. Интуитивный Костя, конечно же, поведал, что дело не в ориентации, а в поведении, ибо у слова «пидарас» есть другое значение - почти то же самое, что и «мудак».
Он влетел вверх по лестнице на третий этаж, чтобы заскочить в номер и снять жёсткую, холодную рубашку, захватить денег и вообще… Почему-то в номер тянуло как магнитом. Прям даже чесотка какая-то началась, так не терпелось зайти в номер. Даже не из-за рубашки. Хотелось узнать, как там Лаврив, болеет или уже не очень, словно Костя обязан был о нём заботиться. Ну как о цветке в горшке на окошке. Он же сам не может, хилый.
Лаврива в постели не было. В ванной шумела вода, и слышался хриплый кашель. Значит, уже ползает. Можно немного расслабиться.
- Ты там жив? – Костя коротко стукнул в дверь ванной комнаты, обозначая своё присутствие, и присел на корточки около распахнутого чемодана, привалился спиной к кровати. Оля - девушка крайне требовательная к внешности партнёра. Нужно было постараться произвести приятное впечатление. Прям как экзамен: зачёт – незачёт.
- Что говорили на семинаре? – почти шепотом спросил Лаврив, выйдя из ванной. Костя отвлекся от мыслей о том, что он уже сто лет не пытался произвести на девушку впечатление и подзабыл, как это делается, и поднял голову. Стоящий у дверного косяка субъект не имел никакого отношения к планете Земля. Белый-белый, тощий-тощий. Гостья из будущего, мать его. В детстве Костя именно так представлял себе инопланетян. Только глаза не красные, а зелёные. Лаврив был в простой белой майке и таких же белых штанах. Спать, что ли, уже собрался? Костя нервно сглотнул и с трудом отвёл взгляд от созерцания инопланетного видения.
- Да фигню всякую. Хвалили Сбер и агитировали вступить в партию почитателей. Я отказался.
- Значит, я ничего не потерял, - Лаврив оттолкнулся от косяка и бесшумно прошёл к кровати, стал разбирать. Аккуратно складывал покрывало, потом так же аккуратно забрался под одеяло, помял подушку. – Ты не шуми, когда вернёшься. Я когда болею, плохо сплю.
- Может, тебе чего-нибудь принести? Сок апельсиновый, хочешь? Витамин С. Таблетки какие-нибудь... – Костя стоял посреди комнаты, размахивал руками и ни черта не знал, чего хочет добиться от Лаврива. Нужно было просто свалить к Оле и потрахаться с ней всю ночь напролёт, и так и эдак. Говорят, что она по-всякому умеет.
- Нет, спасибо. Я выпил парацетамол и анальгин. Больше не буду.
- Нафига ты вообще поехал? Болеешь же. Вызвал бы врача, посидел дома. Вдруг воспаление лёгких будет…
Лаврив приподнялся на кровати, подложил под спину подушку. Он смотрел на Костю, не моргая. Изучал как занятную букашку. Или чего он так смотрел внимательно?
- Заботишься обо мне? – в своей привычной вампирской манере усмехнулся Тутти-Фрутти.
Удар ниже пояса. Костя замер на миг, прекратил размахивать руками и, громко хмыкнув, вернулся к распахнутому чемодану. Порылся там, достал любимый серый джемпер, помял его в руках и засунул обратно. На скулах ходили желваки, и слюна во рту стала вязкая и противная, хотелось сплюнуть её в чемодан. Пидарас никогда не перестанет быть пидарасом, даже если будет подыхать от воспаления лёгких. Всё равно будет злорадствовать, сучка кудрявая.
- Похуй, - прошептал Костя, представляя самые развратные сцены из порнухи. С чёрными резиновыми членами и цепями с наручниками. Именно это он и будет делать с Олей сегодняшней ночью. И будет счастлив, будет офигительно счастлив и удовлетворён. Настоящий самец!
Как Лаврив оказался рядом, Костя не услышал. Внутри всё клокотало от праведного гнева, и в ушах стоял гул. А потом Тутти-Фрутти коснулся его головы. Лёгко, почти неощутимо.
Костя отреагировал мгновенно. Схватил за тощее костлявое запястье и не позволил выскользнуть. Дёрнул на себя, стащил Лаврива с кровати и прижал к себе, заломив руки за спину. Заглянул в глаза. Лаврив не сопротивлялся, только дыхание его сбилось – стало жаркое и частое. Обжигающее.
- Зачем… ты? – выдохнул Костя навстречу и понял, что это ****ец. Необратимый и безвариантный ****ец. Лаврив медленно опустил тёмные, длинные девчоночьи ресницы и приоткрыл губы. Это было больше, чем достаточно. Это был самый лучший ответ, самый правильный.
И Костя подумала, что Оля с её опытом и бесконечными ногами – ничто. Всё, что было раньше – это ничто. Первый раз хотелось так, что к чёрту всё и всех, и себя тоже к чёрту. Отпустить, позволить волне подхватить и нести, кружить и смывать все прошлые разы, все сказанные кому-то слова. Поцелуи, ласки, обещания – репетиция, пыльные разводы на прозрачной гладкости кристально чистого желания.
Костя запрокинул голову Лаврива, сжал подбородок, чтобы не выскользнул, чтобы не передумал.
- Пожалеешь потом, - прошептал Тутти-Фрутти и попытался улыбнуться, но Костя быстро переместил руку на его шею, слегка сжал, показывая, кто хозяин положения.
- Уже жалею, - усмехнулся он и лизнул шершавую солоноватую щёку. Скользнул кончиком носа по влажному виску, принюхиваясь к тёплому уютному запаху распаренной кожи.
- Я привык забывать… а ты нет. Не надо…
- Научусь.
Лаврив был огненным как печка, расслабленным и, несмотря на мальчишескую худобу – мягким, податливым и округлым. Это Костя быстро определил, задирая майку и трогая спину и живот, грудь и шею. Хотелось целовать всё, что потрогал, наставить засосов, искусать и приласкать потом. Лаврив действительно был гладким везде… Он держался одной рукой за Костино плечо, мял ткань рубашки и дышал громко и поверхностно. Больше ничего не говорил и не останавливал. Второй рукой бесцельно гладил Костю по голове и, словно большого кота, почёсывал за ухом. И это было безумно приятно, это было даже приятнее поцелуев, болезненно сладких, с привкусом лекарств и шоколадных конфет. И Костя уплыл, опьянел от вседозволенности и того давно забытого чувства сопричастности. Лавриву тоже нравилось, что делает Костя.
Секс был простым до предела, да по сути ничего серьёзного и не было. Просто… пара-тройка рваных и неуклюжих движений, как у малолеток, только-только начинающих познавать радости половой жизни и ничего не смыслящих в растягивании удовольствия. И восторг тот же - пряный, острый, как лезвие хирурга и всеобъемлющий, безо всяких «но»… И ощущение полёта после, когда хочется просто сидеть, обнявшись, несколько часов, потому что устал, потому что немного стыдно посмотреть в глаза, потому что страшно, что сделал что-то неправильно, потому что… не хочется, чтобы контакт прервался, и каждый оказался тем, кем он есть - отдельно.
19.
Сидеть на полу, рядом с распотрошённым чемоданом было здорово. Было здорово ни о чём не думать и только прихватывать губами влажные локоны, слабо пахнущие цветочным шампунем и едва уловимым запахом тёплого тела. Это было словно под наркотой, словно во сне, и потому не могло длиться бесконечно. Отходняк приближался быстро, и неотвратимо нависал над ними дамокловым мечом. Лаврив завозился первым, сказал, что у него затекла нога и ему нужно в ванную. Костя отстранился, выпустив изо рта мягкий локон, и наконец посмотрел на Тутти-Фрутти. Тот слегка улыбался, как пьяный или очень-очень заболевший. Он явно не понимал, где находится и с кем. Может быть, он вообще подумал, что был со своим усатым Андрюшей. Или он всё прекрасно понимал, просто придуривался… Он может. Костя встал на ноги, застегнул штаны и сел на кровать, провёл руками по лицу. Руки пахли Лавривым, ядом, тем самым душным запахом сжавшихся тисков. От него Костя бежал больше двадцати лет, к нему и пришёл, приполз на коленях, как к живительному источнику, в нём и утонул, захлебнулся. И что теперь делать, было не понятно настолько, что даже и думать было страшно. Он теперь весь от макушки до пяток погряз в Лавриве, в его желаниях, в его запахе, вкусе… в том, что они делали здесь десять минут назад, в этой самой комнате.
Лаврив молча поднялся с пола и ушёл в ванную. За то, что он не лез к Косте, тот был ему крайне благодарен. Пусть лучше так, без слов, без лишних эмоций. Просто спокойно посидеть одному и всё обдумать.
Костя на автопилоте снял рубашку, натянул свою любимый серый джемпер. Теперь он был не уверен, в том, что ему нравится этот джемпер. Такая мелочь… Костя был на сто процентов уверен, что если сейчас ему скажут - «твоя квартира, товарищ, сгорела дотла, и тебя попёрли с работы и из страны вообще», ему было бы всё равно. Да хоть потоп, хоть война. Всё это мелочи… «неприятность эту мы переживём». С Лавривым было слишком хорошо. С пидарасом Лавривым было охренительно хорошо. Никогда прежде не было так, ни с кем не будет. В этом Костя был уверен. Потому что никого и никогда он не боялся настолько же сильно, насколько хотел.
Костя запер дверь номера и спустился вниз, где столетия назад договорился встретиться с Ольгой или с её ногами, задницей и грудью. Человека нет. Подумаешь, фигня какая, главное, ноги и жопа!
- Я считаю, что мужчина к тридцати годам должен определиться, а до этого времени может гулять. Кошачья натура должна развернуться во всю ширь.
Оля несла полнейшую ахинею, смеялась своим же шуткам и Костиным коротким репликам, словно гостья из психбольницы. Конечно, она была умнее Людки, и вела себя как полная идиотка, чтобы казаться лёгкой и ненавязчивой, но на самом деле таковой не являлась. Чем и разнилась с искренне недалёкой и абсолютно прямолинейной Людкой. Оля была девушкой-ловушкой. И Костя ещё месяц назад с удовольствием бы попался. Но теперь он испортился. И подыгрывать не хотел. Сидел и просто слушал Олину болтовню, пил виски, чтобы не думать о том, что будет завтра, послезавтра и после-после-послезавтра, и каждый день. Лаврив теперь был не только рядом, он был внутри. Он был во сне, в фантазиях, в воспоминаниях. По всем параметрам это была любовь, та любовь, о которой пишут стихи и песни. Но любви не было. Костя знал наверняка. Желания быть до гроба вместе не было, разделить жизнь на двоих казалось абсурдом.
Костя посмотрел на Олю, улыбающуюся ему доверчиво и белоснежно, и представил, как бы она отреагировала, скажи он, что только что трахнул парня. И ещё хочет. Очень-очень хочет, но боится привыкнуть, поэтому сидит тут и слушает всякую ***ню.
- Я пойду. Голова вообще чугунная. Мой коллега приехал больной, наверное, я тоже заразился.
Оля разочарованно поморщилась, но тут же собралась и пожелала Косте не заболеть, и посоветовала кучу всяких средств от простуды. Наконец-то она перестала быть идиоткой и показалась вполне милой, сочувствующей девушкой. Вышла бы замуж, и цены бы ей не было. И ногам её было бы регулярное применение.
Лаврив спал, уже привычно завернувшись в одеяло. Костя несколько секунд посмотрел на него, не решаясь войти в номер. Словно, если он сделает шаг навстречу, всё повторится вновь, и Костя не сможет остановиться.
Ничего не изменилось вокруг. Всё тот же раскрытый чемодан, всё тот же спящий Лаврив, задвинутые шторы и тикающие на стене часы.
Костя устало опустился на кровать, как был, в одежде, закрыл глаза. Ему казалось, что он умер, что его больше не было. И это было хорошо, это было так же хорошо, как обнимать Лаврива.
А потом Костя открыл глаза. Было уже утро.