- Ты завтра тоже за Лавривым заедешь? Если нет, то я сам могу, - спросил Лёшка, внимательно вглядываясь в Костино унылое лицо. И что за дурная привычка всматриваться в то, что и без того унылое?
Костя пожал плечами.
- Могу заехать, мне всё равно по пути.
Лёшка многозначительно хмыкнул и глубоко затянулся.
- С Людкой разговаривал?
- Нет. Она сегодня после обеда прилетает. Сказала, что купила мне рубашку. А я собрал её чемоданы. Здорово, да?
Костя невесело усмехнулся, пытаясь действительно переключиться на проблему взаимоотношений с Людкой. Не получилось. Опять он подумал о Лавриве и о том, что тот считает Костю мудаком. И имеет на это полное право. Наверное, никогда в жизни гениальному мальчику-одуванчику не говорили, что хотят его выебать. Может быть, хотели, но не говорили в открытую, чтобы не унижать.
- Лёш, ты когда-нибудь говорил девчонке, что хочешь её выебать?
- В смысле? – Лёшка растерянно уставился на Костю, пытаясь уследить за ходом его мысли. Бесполезно, друг-товарищ, этого даже сам Костя не может. Всё так запуталось, причины, следствия, комплексы, желания…
- ****ь, ну чего ты не понимаешь? Девчонке говорил: я хочу тебя выебать? Наверное, это ужасно оскорбительно… если девчонка нормальная…
- Нет, я не говорил, - уверенно ответил Лёшка. И Костя ему поверил. – Я даже так и не думал никогда. Это нетактично. А зачем так говорить?
- Чтоб оскорбить.
Костя замолчал и затушил окурок. Хотел ли он оскорбить Лаврива? Наверное, всё-таки не хотел. Он же жалел Тутти-Фрутти, и смотрел на него в машине, когда тот спал. И хотел пригласить в ресторан. Не хотел он его оскорблять, даже в глубине души не хотел. А значит, нужно сказать об этом. Донести эту мысль до непрошибаемого Лаврива с его «без проблем».
Людка приехала румяная, располневшая слегка и довольная как слон. Трещала без умолку, суетилась и бегала по дому, пытаясь найти пятый угол. Что-то в ней изменилось, как-то глаза она отводила подозрительно, когда Костя хотел чмокнуть её в щёчку при встрече. Болтала-болтала-болтала… пока Костя не остановил за руку и не заставил посмотреть на себя.
- Романчик закрутила? – улыбнулся он испугавшейся вдруг Людке. – С малолеткой?
- Костя, ты же меня не любишь! – зло ответила Людка, вырвавшись из объятий. И перестала изображать счастливую хранительницу очага. Села на диван, сложив ручки на обтянутых цветастой мини-юбкой бёдрах. Смотрела на Костю открыто и по-деловому. Явно где-то подсмотрела, в одном из своих бесконечных сериалов. Сцена под названием «окончательное выяснение отношений». По сценарию Костя должен был нападать, а Людка обороняться, говоря, что он никогда её не любил, а только использовал. И что она, Людка-главная героиня, вынуждена была податься на сторону в поисках ласки и внимания.
- Это тот рыжий, что ли? Паша, кажется.
Людка потупила глазки и театрально тяжело вздохнула, соглашаясь. Костя помнил этого Пашу, тот ещё кадр. Нигде не учится, ни работает, свободный художник, блин. Кажется, у него даже паспорта не было. Людка ещё тогда весь вечер распиналась на тему, как же можно быть таким безалаберным. Наверное, уже тогда всё и началось. Всё начинается с интереса.
- И где же вы жить-то будете, Люд? – Костя не мог злиться на Людку. Ну она ж как была дурочкой, так и осталась. Тем она Косте и нравилась. Всё у неё легко и беззаботно всегда было.
- Квартиру снимем. Паша нашёл работу у какого-то бизнесмена, обещал долю выделить. Он очень умный, Паша… Он много чего умеет. Его главное направить.
- Люд, он же бестолочь. Его надолго не хватит.
- Мне всё равно, Костик. Я впервые почувствовал себя нужной и важной. Пашка во мне нуждается. А ты нет… я тебе не нужна. И ты мне тоже не нужен, Костя. Прости, что говорю так, но я хочу, чтобы мы разошлись по-хорошему, чтобы поняли друг друга.
- Без проблем, - улыбнулся Костя, чувствуя себя уязвленным. Всё-таки они два года прожили вместе. И вдруг стал «не нужен». И никаких скандалов, никаких заездов по мозгам. Просто «ты мне не нужен, дорогой». И поумерь-ка чувство собственной значимости.
Людка забрала две лёгкие сумки с вещами на первое время, за остальным приедет потом, когда Паша-раздолбай будет свободен. А Костя был уверен на сто процентов, что Паша будет свободен очень скоро.
Ночью Костя спал как убитый и никаких снов ему не снилось. А утром совершенно внезапно ему пришла в голову идея.
В цветочном магазине сонная продавщица медленно и печально разбирала привезённые розы. Разматывала бумажные кульки со свежими, мягко пахнущими срезанной зеленью цветами и устанавливала их в вазы. Белые, рыжие и ярко-бордовые крупные бутоны смотрелись призывно и вульгарно. Костя прошёл вглубь павильона, впитывая разноцветье и разновкусье. В магазине было прохладно и светло. Косте здесь нравилось. Над цветами витала атмосфера ожидания праздника, сюрприза и подарков. Никогда в жизни Костя не дарил цветов, считая это занятие бесполезной тратой денег. Всё равно завянут на следующий же день. Лучше подарить какое-нибудь украшение или пригласить в ресторан. Приглашение в ресторан закончилось полным провалом, а подношение в виде украшения попахивало идиотизмом. Оставались цветы, тем более, что завтра же завянут. С глаз долой – из сердца вон.
Костя увидел их не сразу. За вазой с размашистыми лилиями стоял букет крупных садовых ромашек. Оставшиеся от вчерашней партии, выжившие, дышащие на ладан, но всё ещё живые и улыбающиеся солнышки.
У Лаврива была заставка с ромашкой на компьютере. Костя точно знал, что до прихода травести на экране того компа была виндоузовская зелёная долина. В стандартных картинках ромашек не было, значит, Тутти-Фрутти нашёл картинку в инете и поставил на заставку.
Лаврив, как и днём раньше, стоял около дома, готовый к поездке.
- Привет, - сухо поздоровался он и мельком глянул на заднее сидение, где лежал букет ромашек. Всех, что остались в магазине. Костя с чувством глубокого удовлетворения закрепил в сознании этот момент. Заметил. Это было очень хорошо. Это было, пожалуй, слишком хорошо, чтобы быть правдой.
- Привет.
Ехали молча. Лаврив не спал, как вчера, прислонившись лбом к стеклу. Никаких провокационных действий не предпринимал и вообще как-то притих и даже в размерах уменьшился. Костя хотел бы, чтобы он думал о лежащих на заднем сидении ромашках и жалел бы о том, что никто ему такие никогда не подарит.
Пробка началась там же, где и вчера. Костя нервно постукивал по рулю кончиками пальцев и вообще с трудом представлял, что делать дальше. В воображении всё выглядело намного проще, хотя там вообще не было ничего конкретного, какие-то обрывки картинок: Лаврив с ромашками улыбается, и Костя чувствуется себя лучше. Его уже никто не считает мудаком. А быть не-мудаком намного лучше.
- Цветы бы положил вниз, на солнце завянут, - сказал наконец Лаврив, и Костя с превеликим трудом сдержал растягивающую губы победную улыбку. Вот ты и попался!
- Да пофигу, уже не актуальны, - отмахнулся Костя.
Лаврив вопросительно изогнул бровь, но от вопроса удержался, поэтому Костя решил продолжить сам. Театр одного актёра, блин!
- Девушке своей купил, а она роман с другим закрутила. Решил лишить её цветов и своего общества. Со вчерашнего дня здесь валяются. Надо будет выкинуть.
- Зачем выкинуть?.. – Лаврив вдруг растерялся. Как-то неожиданно это было даже для отрепетированного концерта. Он должен был держать лицо до самого конца. Неужели так нравятся ромашки?
- А тебе надо, что ли? – снисходительно фыркнул Костя. – Забирай.
Лаврив закусил нижнюю губу и, поколебавшись ровно две секунды, пожал плечами.
- Возьму. Красивые цветы, жалко… Подарю девчонкам, - сказал он и улыбнулся уголками губ, предельно сдержанно.
Костя согласно кивнул, довольный собой просто до неприличия. Всё-таки взял. Лаврив всё-таки взял его цветы! И то, что он совсем забыл о цели такого подарка, Костя даже не подумал. Весь кабинет будет в ромашках… его ромашках. И он не мудак. Он уже не Костя-мудак-чемпион.
Собрав ромашки в охапку, Лаврив остановился у машины и, лукаво улыбнувшись, посмотрел на Костю.
- Спасибо за цветы и за историю про подружку.
- Плохой из меня актёр? – Костя почувствовал, что краснеет, отвернулся к машине, зачем-то полез в бардачок, типа за сигаретами. Смотреть на Лаврива было невозможно.
- Скверный. Но я тебя прощаю.
- Ну и хорошо.
17.
В Выборге лил дождь. Серый, мелкий и колючий. Старинные европейского настроя улочки выглядели продрогшими и печальными. Плотные серые облака накрыли городок и стойко не пропускали солнечный свет. В гостинице было прохладно, сыро и тихо. Лаврив всю дорогу шмыгал носом и вообще выглядел неважно. История разрыва с мужиком явно не сказалась положительно на его здоровье. Это Костя не сам придумал, это всё Маринка насплетничала. Говорила Марии Игнатьевне за чаем, что вчера видела, как Тутти-Фрутти ревел в коридоре. Конечно, ей показалось. Такая романтично настроенная особа, как Мариночка, могла принять желаемое за действительное. Вроде как отношения накрылись медным тазом, а значит, кто-то должен реветь. Ну не будет же женатый мужик с двумя детьми реветь из-за разрыва отношений с мелким пидарасиком. Абсурд. А мелкий пидарасик может, и даже должен. Обязательно на работе, глядя в окно на унылый дождь. Вот Мариночка и увидела то, что хотела увидеть. А на самом деле Лаврив простудился и ходил с красными вампирскими глазами из-за простуды, и думать уже забыл о мужике с усами и никакущей внешностью. Сдался он ему? Укатил на юга, туда и дорога.
Костя искренне надеялся, что Тутти-Фрутти вообще не поедет в Выборг. Заболел, так сиди дома, пей таблетки и сморкайся в платок. Хочется же ходить с отсутствующим видом и каждые пять минут прижимать руку ко лбу, проверяя температуру. И без того видно, что температура зашкаливает: глаза блестят, губы красные-красные, как переспелая вишня… Костя периодически подвисал, глядя на его приоткрытые болезненно горящие губы и чувствовал себя слизняком, бесхребетным пресмыкающимся, который теряет волю и всякое подобие разумности. Где-то на периферии сознания Костя понимал, что это ненормально и что нужно держать себя в руках, но он не мог справиться со своим порабощающим либидо. Он хотел Лаврива. Хотел со всей страстностью, на которую был способен. Особенно сейчас, когда Лаврив был болен и растерял все свои колючки и вампирские заморочки. Просто существовал рядом как растение в горшке на окошке. Безопасный и привлекательный – только руку протяни и возьми. Правда, на работе его болезненное состояние никак не сказывалось. Лаврив всё нагружал и нагружал себя, словно решил выложиться по полной, отдать работе всего себя и даже больше, чтоб ничего не осталось. Мариночка пыталась помочь ему, правда, толку от неё было мало, очень уж она была суетливая и громкая. Лёшка тоже протянул руку помощи, куда же без него-то? Но даже при их рвении Лаврив утопал в заданиях и поручениях по самую макушку, отчего Григорич выписал ему какую-то губернаторскую премию и сказал, что все должны так работать. Ага, щаз.
Тутти-Фрутти первым вошёл в гостиничный номер и прямиком прошмыгнул в ванную комнату. Зашумела вода. Болезнь его пошла на убыль, по крайней мере, он уверил Костю, что температуры у него нет и кашель не заразный. Иначе давно бы уже все перезаражались, и Костя в первую очередь, как самый восприимчивый и безвольный. Это Лаврив сказал по дороге в Выборг, глядя в окно автомобиля и пытаясь подавить зевоту. С того дня, когда у них случился этот поцелуй, Лаврив не засыпал в Костиной машине, зондировал ситуацию всеми своими невидимыми, но обязательно присутствующими локаторами. Костя знал, что следующего раза Тутти-Фрутти не допустит.
- Меня всегда поражали люди, которые плывут по течению, - сказал Лаврив и опять проверил свою температуру. Пальцы его слегка дрожали, и показались Косте ещё тоньше, чем в тот раз, когда он заметил, что нет обручального кольца. – Никаких страхов, никакой ответственности… ты даже злишься инертно, как-то необоснованно и бесцельно. Это пугает.
- Ядерный реактор, - сыронизировал Костя, понимая, что это неуместно. Но так уж привык. Лаврив не сказал ничего нового.
- Лень, - пожал плечами Тутти-Фрутти. – Лень и нежелание что-либо с этим делать. Часто встречающееся явление у русских. Это ещё называют менталитетом, оправдание пофигизма и сволочизма.
- Не любишь Россию?
Костя посмотрел на Лаврива, на его красные воспалённые губы, и отвернулся. Ну какого чёрта ему не сиделось дома?! Больные должны болеть! А здоровые спокойно себе ехать в Выборг! И не смешивать личное и работу.
- Нет, - уверенно ответил тот. – Россия меня душит.
- Ну так уезжай, мы ж не в Советском Союзе живём.
- Аспирантуру закончу и уеду к отцу в Канаду.
Костя опять посмотрел на Лаврива. Отчего-то было неприятно слышать слова про нелюбовь к России и про возможность переезда в Канаду. В конце концов, несмотря на нетрадиционную ориентацию, Лаврив был умным, очень умным и ответственным работником. Таких мало. Таких Костя, пожалуй, не видел никогда.
- А когда закончишь?
- Через год, ещё один курс.
И он уедет. В том, что Лаврив уедет, Костя нисколько не сомневался. Всего-то год потерпеть, и никаких кудрявых пидарасов в его жизни больше не будет. И это уже не гипотетический расчёт, а реальность. Дожить бы до этого времени, не наделав глупостей больше тех, что он уже наделал.
На обед Лаврив не пошёл. Завалился на неразобранную кровать и отрубился через пять минут. Серьёзно всё-таки он заболел. Костя жевал в чистенькой буржуйской столовой жареную курицу и запеченный картофель, и думал о какой-то фигне. На вечерний семинар идти не хотелось. Вообще находиться здесь не хотелось. А где хотелось бы быть, Костя не знал. Но чувствовал, что где-то есть такое место, где как дома. Там спокойно и тепло, там кто-то его ждёт. Тот человек из сна, с драгоценными камушками-сокровищами. И отчего вдруг вспомнился сон про сокровища на доверчиво раскрытых ладонях? Дождливая погода за окном навеяла. Костя оставил ужин и поднялся в номер. Аппетит так и не пришёл. Лаврив спал, завернувшись в одеяло с головой, только пара светлых локонов выбилась наружу. Костя помотался по комнате, сел на свою кровать, потом лёг на спину, заложив руки за голову, и уставился в потолок, вновь и вновь прокручивая в голове чудесный сон. То, как ветер обдувал разгорячённую кожу, как пахло солью и мокрым песком. Камни блестящими, яркими осколками соскальзывали с одной ладони и ссыпались в другую.
- Это наш секрет, - говорит обладатель сокровищ мягко и влюблённо. – Ты сохранишь его?
- Сохраню, - отвечает Костя и берёт в руки эти узкие податливые ладошки с зажатыми в них сокровищами-секретами. Он поднимает взгляд и смотрит в голубые, почти прозрачные глаза, и жар опаляет его изнутри, затопляет, и больше нет моря, и солнца тоже нет. Огненная река, раскалённая добела, течёт сквозь Костю. И он чувствует власть над рекой, над огнём, над этим взглядом напротив. И взгляд тоже загорается красным, и вишнёвые губы раскрываются, обнажая блестящие клыки и непристойно влажный язык.
- Поцелуй меня, - требует Лаврив и прижимается всем телом. Горячим, податливым, абсолютно обнажённым. И его кожа прохладная, с запахом конфет. Кажется, что на вкус она тоже как конфета, стоит только облизать и почувствовать вкус. Вкус власти и порока. – Это будет наш секрет.
И Костя поддаётся. Целует раскрытый рот, облизывает эти опасные клыки, сосёт мягкий язык, вливает свой жар в распластанное под ним тело, и огненная река проходит и сквозь Лаврива, объединяя их в едином движении. И больше нет ничего раздельного, больше нет Кости, нет Лаврива, есть только поток, единый, пульсирующий, беспредельный и бесконечный. И это хорошо, это очень хорошо… И ещё, ещё… не прекращайся, не заканчивайся никогда.
- Другого места не нашёл?