С каблуками поначалу возникли сложности — Синди поразился, как же могут женщины ходить на высоченных шпильках, если он даже на невысоких каблуках с трудом удержался. Но дальше стало проще, и танцор почти перестал обращать внимания на эту досадную помеху. Он чувствовал, что на этот раз все совершенно правильно, он нашел нужный образ, и мелодия, с которой он так долго не мог поладить, открывается ему. Впрочем, не только это заставляло его ликовать. Впервые Синди танцевал не для родителей, и не для какого-то абстрактного зрителя. Он танцевал для своего парня, хотел, чтобы Стив видел это, чтобы восхищался, чтобы знал, что может Синди дарить ему — такого тут больше никто не умел! Синди зажмурился, представив изумленный, а потом восторженный взгляд зеленых (или у Стива серые?..) глаз, и закружился, закинув руки за голову.
За его спиной раздался странный клокочущий звук. Синди, разом растерявший всю свою ловкость и грацию, повернулся, чуть не вывихнув ступню и не сломав каблук. Мать, белая, как облако, стояла в дверях, судорожно прижимая руку к горлу, а за ее спиной стоял отец, его лицо, налитое кровью, казалось особенно ярким по сравнению с бледной кожей жены. Хозяйка дома, куда пригласили чету Терренс, внезапно заболела, и гостям пришлось возвращаться домой.
Удача, отпущенная Синди в этот день, закончилась.
Синди растерянно замер. Несколько секунд все молчали, а потом проклятый каблук все-таки подломился, Синди ойкнул и взмахнул руками, чтобы не упасть. Это вывело из оцепенения его отца, и Терренс-старший протиснулся в гостиную мимо жены, которая так и стояла в проходе, держась за шею.
Синди ждал крика, упреков, может, физической расправы — все это уже было и было переносимо. Но отец ничего не говорил, а только смотрел в раскрашенное лицо сына с каким-то брезгливым интересом. Такое выражение лица Синди видел у него однажды во время передачи о экзотических насекомых — та же смесь отвращения с легким непониманием, как подобные создания могут существовать в природе. Под этим взглядом подросток невольно сжался и зачем-то попытался закрыть намазанные помадой губы ладонью, как будто это что-то могло изменить.
Отец повернулся к нему спиной, двигаясь грузно, словно внезапно отяжелел или был изнурен физической работой, и бросил матери:
— Вот. Вот, любуйся, до чего ты довела. Это все твое воспитание, будь оно проклято, сделало из парня какого-то пидора. Нравится?!
Эти слова, а больше резкий тон привели Алисию, с которой давно никто так не говорил, в себя.
— Что вы себе позволяете, Роберт Терренс?
Но на этот раз Роберт решил изложить супруге все, на что не решался раньше. Все, что накипело за годы совместной жизни, желало теперь быть высказанным, причем немедленно.
— Что я себе позволяю?! Это не я вырастил ребенка педиком. Единственная моя ошибка — женитьба на стерве, от которой родился такой урод. Говорил я, надо было отдать его в спортивную секцию, но нет же, ты все о сцене мечтала… Поэтому закрой рот и думай, что мы будем делать с этим позором. Или среди твоих дружков-актеров нормально, когда парень натягивает бабские тряпки, мажет себе лицо и танцует, как шлюха?
— Ты-то наверняка насмотрелся в жизни на шлюх, — огрызнулась Алисия, но как-то вяло. Ее муж, которого она привыкла считать бесхребетным слизняком, годным только чтобы давать ей деньги, внезапно проявил характер. Она настолько этого не ожидала, что теперь ей оставалось лишь слабо отбиваться.
— Да уж лучше смотреть на шлюх, чем терпеть твои истерики, — отрезал так неожиданно посуровевший супруг. — Вот только в моем доме блядей быть не должно, а теперь из-за тебя одна появилась!
Они оба не смотрели на Синди, препираясь друг с другом, и говорили о нем, как об испорченном проекте или сломанной дорогой вещи, которую жалко выбрасывать, потому что в нее вложили кучу денег, но которая теперь ни на что не годна. Синди почувствовал, как внутри набирает силу непривычное чувство гнева. Он бы еще понял, если бы родители так взбесились, увидев их со Стивом поцелуй, но выбрасывать его на помойку, потому что он танцевал в непривычном для них виде?! Подросток сжал кулаки и сделал шаг вперед.
— Что я такого сделал?! Раньше вы не говорили, что мои танцы плохи. Потому что это не так, и вы это знаете! Почему вы теперь говорите так, будто я не человек?! А ты… ты, мама, — повернулся он к Алисии, — ты же всегда хотела, чтобы у тебя была дочь, что же ты не радуешься?!
Мать издала какой-то странный горловой звук, и Синди вдруг подумал: это потому что она актриса, уж слишком ее поведение было похоже на игру в каком-нибудь сериале. Или она правда была так испугана и растерянна? Не ожидала? Но чего? Того, что он оденется женщиной, или того, что сможет ответить родителям?
Терренс-старший посмотрел на сына, как на внезапно заговоривший чайник. Или куст. Или пятно плесени. Потом он молча схватил Синди за шиворот и потащил его вверх по лестнице. Синди пытался упираться, брыкаться, даже попробовал укусить, испачкав руку отца помадой, но получил оплеуху, от которой зазвенело в ушах и немного перепутались мысли. Роберт втолкнул сына в его собственную комнату и, пока Синди приходил в себя, сходил за ключом, которым уже давно никто не пользовался. Замок на внешней стороне пискнул — подросток был надежно заперт.
Синди попытался вырваться, он кричал, требовал выпустить его, молотил кулаками по двери, но напрасно — родители не обращали на его поведение никакого внимания. Чуть не сорвав голос, он понял бесполезность этих попыток, повалился на кровать и замер. Синди думал, что расплачется, но глаза оставались сухими, зато в горле словно застряло что-то, а мысли были тяжелыми и горькими.
Если бы его застали со Стивом или во время очередной проделки, он бы понял и стерпел любое наказание. Но теперь оно было несправедливым! "А если это еще не наказание?" — спросил вдруг его внутренний голос. — "Если родителям сейчас просто не до тебя, а потом они решат, что с тобой делать?" Синди сглотнул, обхватил руками колени и попробовал представить, что Терренсы сделают со своим провинившимся сыном. Оставят без карманных денег? Перестанут отпускать в студию? Посадят под домашний арест? Почему-то Синди размышлял обо всем этом безразлично, как будто оставаться без денег или свободы предстояло не ему. Зато брезгливую гримасу отца и расширенные от ужаса глаза матери он вспоминал с содроганием. Отношение к нему родителей ранило сильнее, чем любая выдуманная кара.
"Они меня не любят", — эта мысль была настолько ужасной, что подросток постарался сразу ее прогнать, но уходить она и не подумала. "Они меня не любят". Синди попытался вспомнить их вечера, когда все было спокойно и никто не ругался, дни рождения, приемы гостей, как мать хвалила его за победы, как отец вытаскивал его к своим друзьям… Тщетно, все воспоминания перечеркивало одно единственное, в котором отец смотрел на него с омерзением.
"Наверное, я их разочаровал окончательно, поэтому больше они меня не любят. Они терпели-терпели, а теперь терпение кончилось. Я для них теперь всегда буду ненормальным и позором семьи". Синди стало отчаянно жалко себя. Он попробовал представить, что будет дальше. Рано или поздно родители должны были выпустить его отсюда. Ему предстояли занятия в школе, экзамены, потом каникулы… О студии можно было теперь и не думать, но Синди все равно не нужны были больше занятия там.
И все было бы почти как раньше.
Все было бы нормально, если бы не сделанное Синди открытие, что мать и отец не любят его. Он мог бы попытаться вернуть доброе отношение к себе ("Доброе? Ты уверен?" — снова вмешался внутренний голос), но если ему не удалось завоевать их любовь за все эти годы, то почему должно было получиться сейчас? Да, до совершеннолетия родители обязаны были его содержать, но сама мысль о том, что они будут делать это просто из чувства долга, хотя на самом деле Синди им не нужен, даже противен, была кислой. Отцу и матери был нужен кто-то другой, кто мог бы удовлетворить амбиции Алисии и при этом продолжить дело Роберта. Как это было возможно, Синди не очень представлял, но раз родители ожидали вырастить такой идеал, то он должен был существовать на самом деле.
"А я никому не нужен", — мрачно подумал Синди, намеренно растравляя себя, и тут вспомнил о Стиве. Стив! Вот кто мог бы его спасти. Стив отнесся к Синди куда лучше, чем все остальные, он предложил ему встречаться, и Синди подумал, что Стив мог бы выручить его. Или он хотя бы помочь Синди перенести все это…
Но до Стива надо было еще добраться. На то, что родители вскоре откроют дверь, рассчитывать не стоило. Синди решительно вскочил, но тут же замер, не желая, чтобы внизу услышали его приготовления к побегу и не пришли проверить. Синди закусил губу и стал передвигаться на цыпочках — пусть думают, что их сын лежит и плачет о своей горькой судьбе. Раз уж он никогда не оправдывал родительских ожиданий, то какой смысл начинать?
Синди взял свою школьную сумку и запихал туда бутерброд, который остался у него в комнате с утра. Синди подумал, что раз уж сбегает, то не помешало бы захватить с собой деньги. На его личном счете было пусто, зато у него была «золотая» карточка с призовыми, которую ему вручили на последних соревнованиях. Оставалось только переодеться. Сборы были недолгими: штаны, рубашка, ботинки, правда, слишком теплые для установившейся погоды, но других в комнате не нашлось. Синди окинул взглядом свои вещи и запихнул в сумку еще и концертную свою обувь, просто так, на всякий случай. Ему не хотелось оставлять ее здесь. После чего обвязал вокруг талии рукава куртки и распахнул окно, которое, к счастью, не было заблокировано.
Прыгать со второго этажа было бы рискованно, но Синди и не собирался этого делать. Дом оплетал вьюнок, "живая отделка" была тогда в моде. Прочные стебли должны были выдержать легкого стройного подростка. Синди вздохнул — лезть было все-таки страшновато. Но надо было решаться, пока не совсем стемнело и вокруг дома не включили защиту. Родители обычно забывали об этом, но именно в этот вечер могли и вспомнить. Еще один вздох — и Синди перебрался через подоконник и пополз вниз. Вьюнок опасно скрипел, но держался, так что Синди добрался до земли, только немного поранив ладони и заработав ссадину на щеке. Его никто не заметил — окно выходило на задний двор. Синди пробрался к забору и уже хотел перелезть, как заметил на столике в саду пачку отцовских сигарет. «Нарушать так нарушать», — решил Синди, сгреб пачку, пригнувшись, чтобы его не заметили из гостиной, и вернулся к изгороди. Перебраться сквозь кусты было делом одной минуты. Исцарапанный Синди выбрался на дорогу, вдохнул прохладный воздух, напоенный ароматом "ведьминых юбок", и побежал к дому Стива.
Стив жил неподалеку, и Синди даже не успел запыхаться, когда остановился у белого невысокого забора. Семья Стива не признавала живых изгородей, предпочитая им пластиковую ограду. И "ведьминых юбок" на участке тоже не росло, вместо них возвышались гайиские кедры и роняли желтые лепестки уже отцветающие яблони.
Защиту тут тоже не включали либо включали позже, и Синди без труда проник за забор. В доме горел свет, с первого этажа, где, видимо, располагалась гостиная, раздавались голоса, среди которых слышался и голос Эмили. Синди вдруг подумал, что не знает, где находится комната Стива, а разговаривать с его родней Синди пока не хотелось.
Удача улыбнулась ему, показав отличную примету — у одного из окон вяло трепыхался на ветру красно-желтый флаг "Хищников" — школьной команды, в которой играл Стив. В окне горел свет, из-за приоткрытой створки слышалась музыка. Синди перевел дыхание и тихо позвал:
— Стив!
Никакого ответа. Видимо, Стив не расслышал зова из-за музыки. Синди позвал громче, и на этот раз его старания не пропали даром — из окна высунулся по пояс хозяин комнаты. На нем была только майка, а волосы выглядели влажными, наверное, он только принял душ. Стив огляделся, увидел, кто его зовет и изумленно поднял брови:
— Терренс? Ты чего тут забыл?
— Я… мне надо с тобой поговорить.
— Стой там, я сейчас, — велел Стив и скрылся в комнате. Вскоре со стороны гостиной раздался женский голос с вопросительной интонацией, и бодрый ответ: "Да я на пять минут, мам, проветриться схожу". Хлопнула дверь, и Стив вышел в сад.
— Соскучился, что ли, Терренс? — спросил он, когда Синди подбежал к нему. — Потерпел бы до утра…
Синди замотал головой. Он вдруг понял, что объяснить, что он тут собрался делать, будет сложно, потому что он и сам этого толком не понимал. Он хотел добраться до Стива — ну вот, добрался, а что теперь, было непонятно.
— Подожди, у тебя в чем это рот? — вдруг спросил Стив. Синди ойкнул, вспомнив, что так и не смыл помаду, и попытался ее стереть, только больше размазывая, потом облизнул губы, чтобы убрать остатки. Стив наблюдал за его манипуляциями с возрастающим удивлением.
— Ты с карнавала, что ли, сбежал?
— Я из дома сбежал, — выпалил Синди.
— То есть как это? Совсем?!
— Как получится… Но вообще совсем, — Синди не был уверен, что его не вернут силой, но сам он не собирался добровольно переступать порог отцовского дома.
— Почему?!
— Долго объяснять, — вздохнул Синди, вдруг чувствуя себя очень уставшим. Эмоции, которые обуревали его еще с визита в школу, утихли, и подросток почувствовал, что голоден и замерз. Синди поежился, развязал рукава куртки и набросил ее на плечи.
— А ну сядь, — взгляд Стива внезапно стал жестким. Синди послушно опустился на скамейку. — Ты что, рассказал родителям, что мы с тобой обжимались?
Синди покачал головой. Об этом родители и правда ничего не знали. Им хватило и его внешнего вида…
— Вот и не рассказывай, — голос Стива был холодным. — Нафига нам неприятности, а?
Синди кивнул.
— Хорошо… только про меня самого они и так догадались. Ты мне поможешь?
— Как?
— Можно я останусь у тебя? Только сегодня, — поспешил добавить Синди, увидев, как у его собеседника нервно дернулась щека.
Секунду Стив выглядел растерянным, а потом медленно произнес:
— Терренс, я тебя правильно понял? Ты сбежал, потому что родители узнали, что ты "голубой", и ты приперся первым делом ко мне? Чтобы назавтра, когда твои предки начнут тебя искать, все решили, что я такой же, раз ты побежал сюда?
Синди не сразу понял, о чем ему говорят. Стив отказывается от него? Он боится, что кто-то увидит их вдвоем? Подумает о них что-то дурное?
— Я думал, мы вместе, — только и произнес он.
— "Вместе"! — рассерженно фыркнул Стив, но потом смягчился и присел рядом на скамью. — Терренс… Синди, ты не думай плохого. Ты классный парень, красивый, талантливый и все такое, но я в это вляпываться не хочу. Мне таких проблем не нужно.
— Ага, — кивнул Синди, чувствуя, как в груди что-то сжимается, а потом, кажется, рвется на клочки.
— Ну что ты как пришибленный! — сердито воскликнул Стив, под потерянным взглядом голубых глаз ощущая себя мерзавцем и поэтому начиная злиться. Он был заводилой, крутым парнем, любимцем класса. Ему совершенно не подходило быть скотиной, а Синди заставлял его ощущать себя именно так. — Пойди к другому парню… Ну, или к другу, есть же у тебя друзья, — поспешно поправился он, когда взгляд Синди из потерянного стал возмущенным, — А лучше вообще вернись домой, куда ты собрался бежать, на что жить? Как ты сможешь жить без предков? Не убьют же они тебя… Если надо, пойдешь потом в Комитет и скажешь, что тебя притесняют — они потом будут бояться дыхнуть в твою сторону лишний раз! Ты же танцор, у вас такие штучки можно, а мне школу сейчас заканчивать, потом в команду поступать, а кто меня возьмет? Здесь не Анатар, это там всем похуй, а меня тут сожрут. Ну что ты молчишь?!
Синди и правда молчал и только глядел на Стива. В детстве он смотрел сказку, где тритон был прекрасным юношей, которого заколдовали. И когда его полюбила и поцеловала невинная девушка, он снова стал собой. Синди больше всего любил этот момент: поцелуй и превращение ящерицы в красавца между распускающихся цветов и под пение птиц. А теперь все было наоборот. Стив, его прекрасный принц, на глазах у Синди превращался в мерзкое скользкое чешуйчатое чудовище, которое пыталось оправдываться, но становилось от этого только уродливее. Ящерица и то была симпатичнее…