Готовиться Синди не нужно было — он уже был одет, причесан и накрашен для сцены. Он скинул куртку, повесил ее на крючок у двери, повертелся у зеркала, проверяя, все ли в порядке, и не нашел изъянов. У него мелькнула мысль, что в следующий раз стоило бы для улицы краситься менее ярко, чем для сцены — все-таки для повседневной жизни его макияж был чересчур вызывающим.
В дверь постучали:
— Мерилин, через десять минут на сцену!
Только тут Синди по-настоящему осознал, что ему предстоит выступать. Приступ паники подхватил его, как волна в прилив, и протащил по острым камням страха. Танцор уже и забыл, когда в последний раз так переживал — перед экзаменами он никогда не волновался, зная, что на «удовлетворительно» сдаст, а большего ему не нужно, а к выступлениям на сцене привык с детства. Вот только никогда еще ему не приходилось выходить к публике в образе женщины и не танцевать строгие бальные танцы, а «разогревать» посетителей клуба, желающих алкоголя и зрелищ, и полагаться не на правила, а исключительно на свое чутье и талант. Внезапно сильное волнение заставило его задохнуться и схватиться рукой за горло. Зеркало отразило его, бледного, испуганного и Синди отшатнулся — отражение напомнило ему мать в тот момент, когда он в последний раз ее видел.
Осознание этого заставило его выдохнуть и успокоиться. Он с усилием убрал руку от шеи и медленно подошел ближе к зеркалу, глядя отражению в глаза.
— Все получится, — приказал он себе. — Ты не имеешь права облажаться. Зря ты, что ли, все эти годы учился и мечтал об этом дне?
Еще несколько глубоких вдохов и выдохов — и можно было выходить из гримерки. Синди в последний раз поправил прядь парика, улыбнулся себе и уверенно застучал каблуками в сторону сцены. У самого выхода он остановился и прислушался. В зале шумело людское море, звонкие, хриплые, высокие, низкие, звучные и сиплые голоса сливались в один сплошной гул, гремела музыка, заглушая этот странный прибой, пахло сигаретами, алкоголем, потом — после прохлады служебных помещений духота обжигала ноздри и легкие.
Внезапно музыка остановилась, и по залу разнесся усиленный возможностями аудиосистемы голос диджея Марти.
— Всем привет! Надеюсь, вы уже начали хорошо проводить время?
Ответом ему был неровный шум, пока еще не слишком громкий. Посетители пришли совсем недавно, они не успели толком ни потанцевать, ни выпить, ни пообжиматься в углах, однако были настроены все это успеть за ночь, так что можно было сказать, что хорошее времяпровождение началось.
Марти тем временем продолжал:
— Как уже знают постоянные и любимые посетители нашего клуба, рыжая бестия Ани покинула нас, променяв общество таких классных парней и девчонок на возможность быть вместе со своим единственным. Но…
Ему пришлось прерваться из-за поднявшегося шума. Публика была недовольна. Публика желала видеть Ани, и плевать ей было на ее мужа, ребенка и прочие досадные обстоятельства.
— Но, — заговорил диджей, когда стало немного тише, — мы были бы не мы, если бы не нашли безвременно покинувшей нас подруге достойную замену. И мы мало любили бы всех наших посетителей, если бы замена была не лучше!
Зал оживился. Раздался свист, хлопки, отдельные возгласы, но в общем шуме слов было не разобрать. Стоящий за сценой, пока невидимый Синди жадно вслушивался в доносящиеся из зала звуки. Посетителям было любопытно, он хотели видеть, кто же окажется лучше Ани, они ждали. Они ждали его. Никто никогда не ждал его появления с таким нетерпением, никто не требовал демонстрации его искусства сейчас же! немедленно! сию секунду! Танцор унял нервную дрожь, невольно прошедшую по телу, чувствуя, что с каждым словом Марти становится еще страшнее.
— Она заставит вас забыть про скуку, она не даст вам расслабиться всю ночь, она — лучшее, что видела эта сцена за все время своего существования! Это яркая бабочка, которая прилетела сюда, чтобы скрасить наши унылые будни! Парни, берегитесь и помните: смотреть смотрим, но руками не трогаем, а то помнется! Итак, не будем тянуть, пока кто-нибудь не захлебнулся слюной в предвкушении, я представляю вам красотку Мерилин!
"Пора", — понял Синди, улыбнулся скорее решительно, чем соблазнительно, и в два шага оказался на сцене.
Из-за яркого направленного на него света он ничего не разглядел. Где-то там, за пределами освещенного пространства волновалась толпа, шумела, дышала и желала веселиться. Синди чувствовал направленные на него оценивающие взгляды, казалось, что от них на коже должны оставаться красные пятна. Кто-то громко засвистел — Ани ему нравилась больше, чем Мерилин, и он был разочарован. Но большинству было скорее любопытно, кто-то аплодировал, кто-то выкрикнул:
— Давай, детка!
Синди понял, что сейчас застынет столбом на сцене, не сможет сделать ни шагу, Эндрю вышвырнет его, и после этого карьера танцовщицы будет для него навсегда закрыта. Он не знал, нужно ли как-то здороваться или хотя бы помахать — никто ничему его не учил, наверное, хозяин думал, что он и так все умеет, Синди ведь так расписывал ему свои таланты…
Выручил Марти, включивший музыку. При первых ее звуках Синди понял, что тело его вполне способно двигаться, во всяком случае, оно, несмотря ни на какие страхи своего обладателя, сделало шаг, другой, привычно прогнулось, чтобы тут же уйти назад и вбок, выбрасывая вперед руку… Тело знало свое дело лучше самого Синди, у него не было ни сомнений, ни неуверенности, его несла на своих волнах музыка, и с каждым движением страх исчезал, словно эти волны растворяли его, как кусок сахара. Какой-то частью сознания Синди отмечал, что толпа восхищенно ревет и хлопает, но с тем же успехом посетители могли его освистать — Синди знал, что делает все правильно, он чувствовал музыку и безошибочно следовал ей. Первая песня закончилась очень быстро, как показалось танцору, он замер и только тут на него обрушился шум, до того крики, хлопки и улюлюканье он воспринимал отстраненно, краем сознания, полностью сосредоточившись на своем выступлении. Что ж, похоже, оно удалось. Губы сами собой растянулись в улыбке, Синди переполняло ликование. Впервые кто-то оценил по достоинству такой его образ, впервые кто-то требовал, чтобы он продолжал в том же духе, впервые его на самом деле хотели видеть таким! Синди переполняла энергия, ему казалось, что он сейчас способен танцевать всю ночь, выложиться полностью, прыгнуть в зал, чтобы оказаться ближе к тем людям, которые так его принимали… От последнего поступка его остановила только боязнь разоблачения, и то Синди успел сделать несколько шагов к краю сцены, чтобы нырнуть в жар, духоту, шум и смесь самых различных запахов, прежде чем опомнился. А тут уже началась вторая песня. Танцор качнул бедрами, призывно улыбнулся и прогнулся в пояснице…
Постепенно он успокоился, эйфория схлынула. Если первый танец стал его визиткой, представлением почтенной и не очень публике, то дальше стоило заняться своими непосредственными обязанностями: «разогревать» посетителей, быть одновременно элементом украшения клуба, примером для девушек и живой рекламой. «Будь, как я, будь со мной, будь лучше меня», — гремела музыка, и красотка Мерилин демонстрировала свое искусство, призывая не останавливаться и веселиться ночь напролет. «Эй, darling, я скучаю по тебе так, что не могу заснуть, вспоминая наши встречи», — разливалась по залу томная мелодия, и Синди плавно изгибался в медленном танце, в приглушенном свете различая покачивающиеся у сцены парочки. И снова романтичную песню сменяли резкие звуки хита последнего месяца и танцор, озорно подмигнув, резко менял темп и манеру движений. Усталости он не чувствовал.
Наконец, уже утром, перед закрытием он сошел со сцены, ошеломленный, полный новых впечатлений, и с удивлением понял, что до дома дойдет с трудом — ноги гудели и переставлять их стало сложно. Однако это не могло испортить ему настроение. Одно только воспоминание о том, как посетители встречали его, стоило боли в ногах.
— Эй, Мерилин! — позвал его Мэтт из-за стойки. Синди повернулся к нему с некоторой опаской — ему было неуютно, потому что Мэтт знал его тайну. Однако бармен и не подумал намекать на истинное положение дел и как-то насмехаться, а предложил, — Коктейль за счет заведения?
От выпивки, тем более бесплатной, Синди отказываться и не подумал. Он сел, а точнее, упал на стул у стойки и жадно присосался к трубочке в высоком бокале, который придвинул ему Мэтт. Раньше ему не удавалось выпить здесь на халяву. Чем дальше, тем больше ныли мышцы — все-таки таких нагрузок у танцора не было давно, если они вообще были раньше, — и Синди подумал, что Красотке Мэрилин будет сложно добраться до дома. Больше того, он не был уверен, что сумеет встать. Усталость давила на него, хотелось так и сидеть, пока тело не восстановит силы, а то и упасть рядом на стойку или пол и отоспаться.
— Тяжело? — посочувствовал Мэтт. Синди кивнул. — Ничего, привыкнешь. Ани тоже поначалу говорила, что ноги отваливаются. Сегодня и завтра у тебя выходные, дрыхни, сколько угодно.
Синди благодарно улыбнулся ему — несмотря на то, что с барменом можно было и не бояться выдать себя, говорить не хотелось. Однако тут к новой танцовщице потянулся знакомиться персонал клуба. Синди пришлось выслушивать их представления во второй раз в жизни, улыбаться, кивать и говорить, что ему очень приятно. Больше ни на что сил не хватало, зато «новые» знакомые не скупились на похвалы, особенно парни. Забавно было смотреть, как какой-нибудь официант или даже менеджер, который никогда не замечал Синди Блэка, заглядывает ему в глаза и уверяет, что очень рад знакомству, и что не против как-нибудь увидеться с ним еще… Ах да, с ней. С Мерилин. А вот девушки за редким исключением приняли новую звезду неприязненно. Это задевало, потому что с ними Синди раньше поддерживал приятельские отношения, но теперь, когда чувства притупились от эмоционального напряжения и усталости, на сожаление сил не оставалось, как и на знакомства.
— Вы так замучаете нашу крошку, — вступился за него Мэтт, который еле сдерживал смех, глядя на то, как мужская часть коллектива красуется перед переодетым парнем. — Дайте отдохнуть человеку.
Синди кивнул с благодарностью, отодвинул бокал и пошел в свою гримерку, стараясь держать голову ровно и не спотыкаться. Спину он всегда держал прямо, вне зависимости от того, насколько устал. Синди сгреб в охапку куртку, бросил взгляд в зеркало, отразившее усталую, но все же привлекательную блондинку, запер дверь, решив оставить ключ у себя, и побрел на выход. Он не думал, что еще что-то за эту ночь и утро сможет потрясти его, но ошибся, потому что у входа, растирая замерзшие руки, стоял Тим.
— Я подумал, что тебя лучше не отпускать одного, — сказал он, когда Синди молча встал в дверях, не зная, что и думать. — А то украдут еще…
И добавил, видя, что танцор не спешит бросаться к нему с благодарностью:
— Ты прости меня. Я переволновался и наговорил всякой херни. Это твоя жизнь и не мне ее менять по своему вкусу. Но лучше тебя до дома и правда провожать…
Тим смотрел на Синди взволнованно, словно боялся, что тот никогда его не простит, и Синди не видел в его взгляде ни презрения, ни отвращения, которые приписывал накануне. Злость и обида испарились, Синди почувствовал себя легко-легко и подумал, что вот это, наверное, и есть настоящее счастье. Он подошел к другу, взял его за руку и сказал:
— Пошли домой.
С тех пор его жизнь изменилась. Синди по-прежнему работал по ночам, но новая его профессия отличалась от предыдущей, как небо от земли. Раньше он был простым официантом, парнем, каких миллионы, "подай-поднеси", ничем не выделяющимся из толпы. Теперь же он стал звездой, пусть и под псевдонимом и в масштабах одного отдельно взятого недорогого клуба. Все равно Синди, когда выходил на сцену, чувствовал себя так, будто перед ним был полный стадион зрителей, а он — артистом уровня Квентина Вульфа. Он работал ночами напролет и выкладывался полностью. Эндрю был доволен, но Синди делал это не ради денег или похвалы — он был счастлив, когда делился своим искусством с другими и ничего прекраснее, чем восхищенный рокот зала, он не слышал.
Впрочем, были и недовольные.
— Ты слишком уж выделываешься, — сказал ему Мэтт однажды. — Не нужны все эти твои пируэты да развороты. Тебе надо публику разогревать, а не шоу на сцене устраивать…
— Кто-то тут решил поучить меня, как танцевать? — холодно спросил Синди, прищурившись, и бармен решил не развивать тему.
Какое-то время танцор волновался, что Мэтт выразил мнение хозяина клуба, и строгий Эндрю тоже предпочел бы, чтобы Синди "не выделывался", но тот молчал, и тревога постепенно отступила.
Синди знал, что все равно не стал бы ничего менять. Сама мысль упростить танцы, подогнать их под какие-то схемы казалась ему противоестественной. Можно было работать официантом, уборщиком, курьером, тоскуя по сцене, но в тысячу раз мучительнее было бы выступать кое-как, нарочно доводя свое искусство до примитива, демонстрируя самые азы, зная при этом, как на самом деле стоит двигаться. Подобное поведение стало бы для танцора творческим самоубийством. Но, к счастью, Эндрю молчал, а значит, и проблемы не было.
Синди быстро привыкал к положению звезды. К аплодисментам и одобрительным выкрикам; к жесту, которым Синди показывал Мэтту, уходя со сцены: "сегодня как всегда"; к тому, что теперь это к нему в гримерку спешит официантка с подносом; к восхищению, обожанию, злобе и зависти. Он научился капризничать, отсылая обратно заказ, если тот чем-то ему не угодил; усвоил, как стоит смотреть на недоброжелателей и улыбаться, чтобы те шипели и булькали от злости, как кипящие чайники; а также приобрел привычку манерно растягивать слова.
— Испортили мне ребенка, — вздыхала Фредди, глядя, как Синди ловко подкрашивает губы у зеркала. Синди заливисто хохотал, обворожительно хлопал ресницами и убегал на работу.
Впрочем, "звездить" дома у него не получалось. При первой же попытке манерно надуть губы и заявить: "Я делать уборку не желаю!" — Фредди сначала изумленно моргнула, а потом уперла руки в бока:
— Чего?! А ну марш свои шмотки собирать, пока они у меня из окна не вылетели!
Второго предупреждения не понадобилось, Синди опомнился и больше капризную примадонну изображать дома не пытался. Зато в клубе он отводил душу, заставляя персонал перешептываться: "Эта Мерилин красотка, конечно, но стерва еще та!"
Поначалу он очень боялся разоблачения. Синди даже снились кошмары, в которых он оказывался на сцене раздетым, и толпа, разочарованная и рассвирепевшая из-за его обмана, бросалась к нему, желая схватить, избить, разорвать на куски. Синди видел перекошенные от ярости лица посетителей и работников клуба, слышал хриплые выкрики, полные злобы, к нему тянулись сотни рук… и он просыпался в поту, когда кто-то из этой людской массы хватал его за плечи. Но постепенно танцор убедился, что никто ни о чем не подозревает. Все так же с восхищением или похотью смотрели на него парни, все такие же взгляды со смесью презрения и зависти, бросали на него их партнерши. Иногда Синди становилось смешно: что бы сказали эти парни, свистящие, улюлюкающие и подбадривающие его, если бы узнали, что красотка Мерилин не девушка во всех смыслах этого слова? Как бы плевались, если бы обнаружили, что так пялились на парня, а то и пытались пробиться к сцене, чтобы "пригласить на танец", а проще говоря — облапать? К счастью, в клубе действовало правило: "Смотреть — смотри, а в руки не бери", — и охрана не зря получала свои деньги, поэтому попытки дотронуться до Синди, не говоря уже о том, чтобы обнять, проваливались. Иначе ему очень быстро пришлось бы попрощаться с работой, если не со здоровьем.
Однако нельзя было бы сказать, что общее внимание оставляло танцора полностью равнодушным. Иногда, видя в первых рядах у сцены симпатичного одинокого парня, Синди невольно думал, что не против был бы встретиться с ним после работы… Его останавливал здравый смысл, даже не пугающий потерей места, а подсказывающий, что неизвестный поклонник вряд ли обрадуется, обнаружив некоторые особенности организма своей избранницы.
Со временем Синди начал носить женскую одежду и в свободное от работы время — просто так, ради собственного удовольствия. Однако при этом он не старался казаться женщиной: не накладывал сложный макияж, не надевал парик и не заморачивался с бельем. Однако со спины его часто принимали за девушку, и Синди доставляло отдельное удовольствие смотреть, как вытягивается лицо какого-нибудь пикапера, решившего подцепить на улице девчонку, когда «девушка» оборачивалась. Стоило Синди манерно протянуть: «Да-да, что вы хотели?» — как незадачливого кавалера словно ветром сдувало. Впрочем, были и исключения. У некоторых хватало чувства юмора, чтобы посмеяться над своей ошибкой, кто-то начинал ругаться, а один раз хмурый парень молча пожал ему руку и скрылся в толпе, оставив Синди в недоумении.