— Скажи, Тай, а вы выходите в город? — Полюбопытствовал Ставрас, переводя разговор на другую, мене щекотливую тему.
— Угу, — отозвался тот, ковыряя вилкой в тарелке, потом усмехнулся горько и как-то по-взрослому, и поднял глаза. В них притаилась печаль, но он замаскировал её улыбкой. Если бы Ставрас уже не насмотрелся на такие вот улыбки у Шельма, он бы не знал, где искать, но сейчас легко обнаружил скрытую грусть. К сожалению, пока он этому ветреному мальчишке, так напоминающего его собственного масочника, помочь ничем не мог. Но хотел, и это уже было половиной дела. — Мы даже успели завести некоторые приятные знакомства.
— Правда? И каких же? — вместо задумавшегося лекаря, полюбопытствовал у брата Шельм.
— Ну, к примеру, девушку я себе нашел еще осенью, — объявил Тай, вальяжно откинувшись на спинку стула.
— И? — заинтересованно глянул на него шут, в глазах его сверкали лукавые искорки.
— И был в тот же день бит её младшим братом, — вместо Тая ответил Вольф, неодобрительно посмотрев на того. Тарталье явно не нравился небрежный тон Арлекина при общении со старшими. — Если бы не Кэт, ходить тебе с двумя фонарями на лице.
— И чем же Мята помогла? — оживился Ставрас, которому на самом деле стало любопытно.
— Ты что, — возмутился Шельм, — Я же тебе рассказывал.
— О чем?
— О Масках Иль Арте, и об их особенностях, — отозвался Шельм, мерея его возмущенным взглядом, — Я же тебе говорил, что Скарамуччи лучшие бойцы клана. Не знаю, что там за парень на Тая напал, но если вмешалась Мята…
И тут на Шельма со всех сторон зацыкали масочники, даже Гиня. Шут захлопал глазами, не понимая в чем проблема. Мята тяжко вздохнула, и с немым укором глянула из-под ресниц, и вот тогда очень осторожно пожал голос Дормидонт, который всегда умел вовремя смекнуть, что к чему, даже если информации было совсем немного, за что и был ценим Палтусом.
— Скажите, леди, а как вы поддерживаете боевую форму здесь, у нас? Ведь, наверное, вам нужно тренироваться?
— Я тренируюсь с братом.
— Ваш брат носит ту же маску?
— Нет. Но он тоже недурственный боец. — Мило улыбнулась Мята.
— Да, ладно, капитан, — вмешался один из гвардейцев, — Что вы к девушке с расспросами пристаете. Ну, может барышня за себя постоять, если что, так кому от этого хуже?
Но Дормидонта было не так-то просто сбить со следа.
— Леди, вы не откажите мне в спарринге завтра утром?
— Откажу. — Еще милей улыбнулась Кэт, помешивая ложечкой в фарфоровой кружечке чай.
— Могу я узнать причину? — Дормидонт мог быть настойчивым, тем более, когда чувствовал, что нащупал нечто важное.
— Конечно, — легко кивнула та, и сверкнула взглядом из-под ресниц, — Просто завтра утром я планировала проснуться не в своей постели. — Сделала эффектную паузу, дав возможность мужчинам хорошенько пофантазировать на этот счет, и продолжила с притворной печалью в голосе, — А это, как вы понимаете, совершенно не располагает к дракам с утра пораньше.
И только договорив последнюю фразу до конца, Кэт подняла глаза на капитана гвардии. В них было столько немого осуждения, за столь неуместную настойчивость, что тот подавился всеми словами, которые уже были готовы сорваться с его губ и… о чудо, но он покраснел. Не очень заметно, всего лишь слегка порозовев щеками, но пытливый взгляд легко приметил это изменение в оттенке, и юная леди поспешила закрепить результат.
— Ну, что вы, капитан, не стоит смущаться. Ведь я понимаю, вы, наверное, приняли меня за того война, что уже дважды намял бока вашим парням. Но увы мне, разве вы можете представить меня в обычной уличной драке?
— С трудом, но могу, — переборов смущение, вскинул взгляд кареглазый капитан, встречаясь с глазами цвета морской волны.
Девушка опечаленно поджала губы.
— Как жаль вас разочаровывать, но у вас такая буйная фантазия, капитан.
— Еще посмотрим, — многообещающе бросил тот, и больше в её сторону даже не взглянул, осознав, что на любое его слово у девицы найдется десяток опровержений.
Но он не собирался отказываться от этой, пусть сумасшедшей, но все объясняющей идеи. Ведь они уже измаялись искать парнишку, худенького и гибкого, как лоза, обманчиво хрупкого в своих мешковатых одеждах, который, дважды столкнувшись с подвыпившими после ночной смены гвардейцами, умудрился, как выразилась барышня, намять им бока и морды. Это было равносильно потери чести мундира. Ведь Драконьи Гвардейцы всегда считались армейской элитой. К тому же у самого Дермидонта просто руки чесались оттащить этого юного пострела в Военную Академию, чтобы талант даром не пропадал. Но если это все же был не самородок из простых, а юная Скарамучча, которая, кто бы мог подумать, носит маску элитных бойцов клана масочников, то тогда тем более стоило сразиться с ней, ведь любой опыт в бою будет не лишним.
А Шельм сидел молча и переглядывался с Гиней, через Ставраса и Бома выспрашивая, что вообще у них здесь происходит. На самом деле, все это следовало бы ему сделать еще раньше, сразу же, как он очнулся, но он был так погружен в свои личные переживания, что на окружающих его уже просто не хватало. А остальные его старались особо не трогать и не обременять. Все понимали, как ему сейчас непросто, ведь его покинул не только возлюбленный, но и запечатленный на него дракон. И еще неизвестно, вернется ли он, ведь всем была известна история, как Радужный Дракон покинул королевство во время правления Августа Первого. И вот теперь шут спешно наверстывал упущенное. Оказывается, детки тут уже развернулись по самое не могу. Даже у Ставраса чуть ли глаза на лоб не полезли, после рассказанной Гиней в лицах повести "Юная скучающая Скарамучча и выводок пьяненьких гвардейцев". Получалось смешно. Ну, еще бы, рассказывал же Коломбина! Но смеяться было нельзя. Оставалось только кашлять через раз и давиться собственным смехом. Когда на них обоих стали уже заинтересованно поглядывать все те же детки, Ставрас решительно выбрался из-за стола и объявил, что пойдет проведает как там развлекаются драконы. К тому же, он еще не видел Бима с Бомом, да и королевских Сапфира с Руби, поэтому собирался наверстать упущенное, ведь малыши должны были солидно подрасти. За ним поднялся шут.
— Дядя Ставрас… — понеслось в спину.
— Что, малыш, — елейным голоском отозвался Ставрас и получил ту реакцию, на которую и рассчитывал.
— Эй! Я не малыш! Я уже совершеннолетний, у нас ведь…
— Вот и я не дядя, — фыркнул Ставрас, не дослушав вопль юной души, и скрылся за дверью, Шельм выскочил следом, подмигнув брату, а тот даже покраснел, поняв, что его провели. Да, с лекарем связываться себе дороже, однозначно.
3
За прилавком Драконьей Аптеки их встретил улыбающийся Эр, в душе лекаря проснулась ностальгия.
— А я уж думал, ты не вернешься в родные пенаты, — радостно возвестил он, обращаясь к Ставрасу.
— Не дождешься, — фыркнул тот, очарование момента прошло, и поток воспоминаний оборвался, — А Палач твой где?
— К себе под холм ускакал, — все так же легко откликнулся дракон, но глаза его погрустнели, — Он и так из-за меня у своих уже несколько месяцев не был.
— В смысле, ускакал?
— В том смысле, милый, — вместо Эра пропел ехидный Шельм, отправившийся было на кухню, — Что пока я спал, а ты летал незнамо где, Макилюнь сдружился с Вересковым Шелестом, какие-то там у них общие интересы нашлись. Вот теперь с ним под Холм Могильный и мотается со стойкой периодичностью. Он же глава общины Палачей.
— Шустер, — одобрил Ставрас и подошел к Эру, тот сразу же отлип от стойки и нервно сглотнул.
— Я…
— Не бойся, я просто посмотрю, что его магия в тебе изменила, — мягко обронил лекарь и бросил через плечо, — Шельм, а принеси-ка нам чаю.
— Будет исполнено, муженек, — отозвался тот и весело подмигнул, выглядывая из-за двери.
— Шельм!
— Все, все, бегу, бегу. — Поспешил ретироваться шут.
И так за сегодня он, похоже, исчерпал лимит терпения своего дракона. Шельм и сам чувствовал, что после оказанного ему приема Ставрас весь на иголках, все время ждет очередной каверзы. Отвык, бедняжка, за время странствий. Ландышфуки его даже жалко немного стало. Все-таки мало ли что, вдруг и правда по-настоящему обидится. Заваривая чай, Шельм пообещал самому себе хотя бы сегодня больше Ригулти не подкалывать. И полез за особой добавкой из лекарственных трав, найденных в драконьих закромах во время затеянной им где-то с месяц назад генеральной уборки, в ходе которой они на пару с Макилюнем сделали несколько прелюбопытнейших открытий относительно самой аптеки. И Шельму уже не терпелось расспросить об этом самого Драконьего Лекаря и его помощника, который прожил здесь почти двадцать лет. Но не успел он об этом подумать, как на кухню, словно вихорь, влетел чем-то сильно рассерженный Ставрас. Шельм не понимающе округлил глаза, когда тот молча отобрал у него заварочный чайник и пакет с травами, и, отложив все в сторону, неожиданно елейным голосом протянул.
— А скажи-ка ты мне, мальчик мой, чем ты тут занимался, пока меня не было?
Шельм растерянно моргнул, но быстро нашелся.
— По бабам ходил, как ты и завещал! — бодро отрапортовал он. Ну, что поделаешь, если шут всегда остается шутом, и сдержать мысленное обещание, только что данное самому себе, он просто не смог. Ставрас так забавно, на его взгляд, хмурился и сверкал глазами, что не подколоть его в очередной раз было просто никак нельзя.
— Знаешь, — все тем же голосом, даже не изменившись в лице, промолвил лекарь. Шельм напрягся, он явно в чем-то проштрафился, раз Ригулти даже размениваться на подначку не стал, а Ставрас продолжил, — Я могу даже баб твоих пережить…
— Что ж ты вчера не пережил? — перебил Шельм, всегда предпочитающий защите нападение.
— Не ожидал просто, — слегка покривил душой лекарь, — Так вот, я могу пережить даже твоих барышень, но не уборку в своей аптеке. — Он сделал четкое ударение на слове "своей", и глаза шута неприязненно сузились, улыбка исчезла с его лица.
— Хорошо. В следующий раз я непременно это учту, — отчеканил он, и, как ни в чем не бывало, принялся разливать чай по чашкам.
Эр намеренно не спешил входить к ним. Все прекрасно расслышав, он решил, что сейчас лучше не вмешиваться, эти двое должны разобраться сами. Ставрас смерил шута растерянным взглядом, но быстро понял в чем дело, вздохнул и опустился на табуретку, глядя, как Шельм колдует над чашками. Тот на него даже глаз не поднимал.
— Шельм…
— Я все понял, не нужно объяснять, — отозвался тот и придвинул к нему его чашку из черного, вулканического стекла, как и вся посуда в доме лекаря.
— Ничего ты не понял, — припечатал лекарь и обхватил его запястье пальцами. Шельм дернулся, попытался высвободить руку, но Ставрас не дал, тогда мальчишке все же пришлось посмотреть на него. — Я слишком долго, даже по драконьим меркам, жил один, — очень тихо произнес Ставрас и потянул его к себе еще ближе. Шельм подумал и шагнул к нему. Лекарь улыбнулся и обхватил его бедра руками, — Ты слишком многого хочешь от меня сразу.
— Да, хочу, — вскинул голову Шельм, в глазах у него задрожали блики от заходящего за окном солнца, — Я хочу тебя всего и сразу.
— Какой же ты у меня еще… юный, — вовремя поменял последнее слово лекарь, и вжался лицом ему в живот.
Шельм вздохнул слегка печально и положил руки ему на плечи.
— Я не могу тебя ревновать, знаю же, что на других, даже драконих, ты просто не посмотришь, но… — Он запнулся. Голос жил собственной жизнью, он совсем не собирался рассказывать Ставрасу об этом, но настроение неожиданно переменилось, к горлу подступил ком из невысказанных слов, и он заговорил, не в силах больше держать их в себе. Просто не в силах. — Я… ревную, — прошептал он, глядя в стену за спиной лекаря.
— К кому? — изумился тот и поднял голову, заглядывая ему в лицо, Шельм глаза так и не опустил. Закусил губу, замер, несколько раз часто и рвано втянул воздух через нос, и выпалил на одном дыхании.
— К тем, другим мирам. Ты же все время уходишь от меня к ним.
— Шельм, это глупо. — Тихо рассмеялся Ставрас, почувствовав неожиданный прилив нежности, и снова зарылся лицом ему в живот. Это же надо было до такого додуматься! Да ему ни один мир не нужен, без этого мелкого шельмеца.
— Да, знаю я, — с досадой отозвался шут, — Думаешь, не знаю?
— И все равно ревнуешь? — голос лекаря прозвучал глухо, запутавшись в плотных складках темно-синей рубашки шута.
Шельм поджал губы, подумал и тихо подтвердил.
— Да.
— Вот и я, — откликнулся Ставрас, и прежде чем мальчишка успел хоть что-нибудь спросить, поднял лицо, — И как тебе две пространственные воронки в подвале?
— Знаешь, нас с Макилюнем больше потряс твой чердак. — Честно признался Шельм, улыбнулся и принялся обводить его брови пальцем.
— Хм, и туда, значит, добрались?
— Ага. Но трогать, честно, ничего не стали. Хотя некоторые артефакты, что под стеклом, Мак чуть ли не с лупой готов был рассматривать, а уж про книги в твоей библиотеке я вообще молчу. Думаю, он тебя о них еще спросит.
— А как же горы золота и брильянтов, не привлекли?
— Да, ну их, что мы с Маком золота, что ли, не видели? Зато теперь понятно, как выглядит настоящая драконья пещера, о каких в сказках рассказывают.
— И как вам моя?
— Ну… — глаза шута снова заискрились смехом, — Бедновато как-то.
— Ах, бедновато, — протянул Ставрас, его драконьи глаза тоже смеялись, — Что же ты такого бедного драконы себе выбрал?
— Ну, помниться, выбора мне этот самый дракон не оставил… — протянул Шельм, — К тому же, я же к тебе тоже без приданного.
— Да? А целый клан первоклассных магов, бойцов и ученых уже не в счет?
— Ну, не весь же клан одобряет такую политику, — пробормотал шут, — Вон, к осени Совет Иль Арте планирует отпустить Лютикмилша из Мраморного Сада.
— Давно пора.
— Ты так думаешь?
— Я на самом деле вообще бы его вам не стал отдавать. Пусть бы посидел тут у нас, мне бы спокойнее было.
— С ума сошел, из Сада сбежать нельзя, — возмутился шут таким недоверием к своим сородичам.
— Да, я не о том, — поспешил пояснить Ставрас, — Просто у меня до сих пор перед глазами стоят эти ваши живые маски, вмурованные в камень. В конечном итоге, парень не сделал ничего совсем уж непоправимого…
— Но мог бы сделать.
— Все равно. Если бы ваш Совет его обратно не потребовал, Палтус был бы не против просто какое-то время подержать его в королевской тюрьме.
— Постой, так ты поэтому про масочника, что с подельником яйца воровал, не сказал ничего?
— Да, — кивнул Ставрас и отпустил его, — Ладно, давай чай пить, а то остынет, и Эра зови.
— Угу. Только они сейчас с Маком сами придут.
— Да, уже и сам вижу, — отозвался лекарь, кинув взгляд на окно, выходящее во двор и сад, где в том числе была конюшня.
И все бы ничего, вот только на душе у обоих было неспокойно, что-то уже закручивалось вокруг, и они оба это чувствовали. Что-то странное и пока непонятное. Его еще рано было бояться или тревожить товарищей своими предчувствиями, но это что-то обязательно очень скоро даст о себе знать, иначе мир бы не замирал в ожидании, иначе сердце не замедляло бы биение, иначе не появилась бы при Дворе юная барышня с бабочкой на груди.
А утром, когда Ставрас возился на кухне, отправленный туда под предлогом, что теперь его очередь готовить завтрак, но ему в этом все равно помогал всегда встававший рано Мак, на пороге неожиданно нарисовался растрепанный со сна Шельм, завернутый в одно одеяло. Он был явно растерян, но ухмылялся, держа на пальце коричнево-пятнистую бабочку.
— Что это? — Нахмурился лекарь, подспудно подозревающий, что от бабочек можно ждать лишь беды.
— По-моему, — честно признался Шельм, — Более изящного приглашения на тайную встречу я еще не получал.
— От кого это? — полюбопытствовал Мак.
— От барышни, что прибыла с послом Верлиньи и была представлена при Дворе, как его младшая сестра. — Ответил за Шельм Ригулти.
— А на самом деле?
— У нее татуировка бабочки на груди, которую она старательно скрывает под особым ожерельем.
— Имаго?
— Скорей всего, — подтвердил Ставрас, и подошел к шуту, одной рукой придерживающему норовящее сползти одеяло.
К бабочке лекарь прикасаться не стал, знал, что растает, как дым, словно её и не было, элементарная предосторожность, иначе встреча не получилась бы тайной.
— Я не знаю, что это за вид, — задумчиво произнес он, — Но можно полистать в справочнике.
— На чердак полезешь? — сразу же оживился шут.
— Полезу, — кивнул лекарь и поднял на него взгляд, — Что, систему пространственных заклинаний тоже уже обнаружили?
— Даже успели изучить, — вместо шута, подтвердил Палач. — Поражаюсь, как тебе удалось их все завязать друг на друге.
— У меня просто был почти неограниченный запас времени. Аптека же все равно меняла свой облик вместе с городом за эти полторы тысячи лет.