Вздрагивая, Кума подошла к двери и наблюдала через узкую щель. Затем с неудовольствием уверенно повернулась к Ане:
- Никто не идет за тобой! Ты, наверное, спятила! Не кричи!
- Я ничего не сделала. Но Баутиста поклялся, а теперь убьет меня и тебя! У тебя есть сила… да, теперь я согласна… Хозяйка сказала, что у тебя есть сила. Прикажи духу, чтобы он покончил с собаками! Сделай сглаз, Кума, околдуй Баутисту… Пусть он ноги сломает… пусть его глаза вылезут из орбит… пусть его настигнет смерть на полпути… пусть псы покусают его…!
- Замолчи, я сказала! Если ты еще раз крикнешь, я тебе сделаю сглаз: превращу тебя в жабу, в камень, в ящерицу…!
- Преврати меня во что угодно, но чтобы Баутиста не нашел меня! – И с внезапной радостью воскликнула: - Преврати его в жабу! У тебя есть сила, Кума… Говорят, что однажды ты это сделала, превратила человека в жабу… Преврати его в жабу!
- Баутиста белый, это будет труднее, - отказалась волшебница. – К тому же, у тебя есть талисман с большей силой, чем мой. Но я дам тебе другой талисман, лучший, что есть. Когда он будет в твоих руках, можешь выходить спокойно, бежать без опаски… Ничего не случится. Я тебя защищу, я смогу… Ты всегда это слышала, да? Кума имеет силу. Подожди, подожди… Я тебе дам выйти, сбежать, но ты должна делать то, что я скажу. Подожди… подожди…
Дрожащая Кума подошла к дверям. На лице цвета агата вращались перепуганные глаза, пока изворотливый разум взвешивал опасность, прикидывал со сноровкой старой обманщицы доверчивость этой несчастной, которая тряслась, стоя на коленях посреди хижины.
- Ты должна выйти. Если тебя обнаружат здесь, мы тогда пропали. Есть путь, который я тебе укажу, и вот талисман… вот.
Она взяла наугад охапку трав, первое, что попалось под руку, и прижала ее к груди Аны… Затем она потащила ее к узкой двери, которая была с другой стороны хижины, и приказала отчаянной Ане:
- Не бойся… выходи сюда… и не сходи с дороги. Взбирайся по скалам, а затем спустись вниз к ущелью… Там есть водопад… Войди в воду и выйди с другой стороны… Ты должна войти в воду каждый раз, когда ее увидишь, чтобы талисман тебе помогал. Спустись на дно ущелья, среди камней есть дорога; держись за ветки, когда будешь спускаться вниз, к заводи реки. Войди и туда в воду…
- А если меня унесет река?
- Будет хуже, если ты попадешь на зубы псов! Но тебя не поймают. На той стороне не глубоко… Следуй по ней весь путь, сколько сможешь, а когда выйдешь, то будешь на другом берегу. И тогда беги, беги, пока не дойдешь до дороги. Там есть мост, возле камня… там заканчивается Кампо Реаль. Если дойдешь до того места, ты будешь спасена, будешь свободна… Иди… уходи…!
С плохо сдерживаемым грубым порывом и нетерпением, Кума заставила Ану выйти через узкую дверь, скрытую между плохо соединенными досками хижины; затем закрыла ее, задвинув грубую задвижку из дерева, и съежилась за печкой, молясь дрожащим голосом:
- Пусть твоя божественная персона защитит меня, Бог трех сил! Ради воды и огня, ради неба и земли!
- Где-то здесь она вошла! Я уверен! – послышался голос Баутисты.
- Поддержи меня, Бог трех сил! – просила Кума с каждым разом все более пугаясь. – Поддержи меня с первым из твоих даров, которым укрощал зверей! Защити меня против когтей и клыков!
- Вот здесь! – сообщил Баутиста. И приказал: - Франсиско, снеси эту дверь прикладом, быстро! Держи собак!
Одним прыжком Кума прыгнула на стол, чудом избежав нападения свирепых животных. Баутиста держал за ошейник самого свирепого пса, пока другие рыскали по хижине, яростно обнюхивая, царапая когтями земляной пол близко к дверям, откуда сбежала Ана…
- Она была здесь, да? – заметил Баутиста. – Не отрицай. Посмотри, как нюхают псы! Несчастная ты, если спрятала ее! Отдавай ее!
- Я никого не прятала! Клянусь… клянусь! – протестовала перепуганная Кума. – Сюда приходит и заходит много людей… я не знаю, о ком ты говоришь…
- Знаешь! Знаешь, потому что она сбежала. Это служанка большого дома. Если ты ее скрываешь, то заплатишь за нее!
- Не бей меня… не бей! – пожаловалась перепуганная волшебница. – То, что ты говоришь… Служанка большого дома, да… Но она не входила… она проследовала к хижинам…
- Ты лжешь! Не может быть! Там мы были! Что это? А, платок! Он был на ее голове! Она была здесь, и это ее платок. Отвечай! Что это?
- Это? Ничего… Дверь…
- Действительно! – подтвердил Баутиста, отпирая ее сильнейшим пинком. – Франсиско, иди позади собак. А ты, проклятая обманщица получишь по заслугам!
Кума с усилием поднялась; спотыкаясь, она дошла до калитки, которую почти вышибли грубым ударом… На вершине горы шли по следу нюхавшие псы, преследователи Аны. С болезненным жестом она подняла темную руку, на которой кнут Баутисты оставил кровавый след, и сжала кулаки в выражении неповиновения, африканской ненависти, дикой и насыщенной:
- Проклятый! Проклятый с ног до головы! Будь ты проклят и твой хозяин, которому служишь! Будь проклят Ренато Д`Отремон! Будь прокляты твое имя, раса, твоя земля! Пусть огонь сожжет твой дом, а ветер унесет деньги! Пусть упадут твои деревья, пусть усохнут твои посевы, пусть у тебя не будет сына твоей крови, и пусть бастард отберет твое наследство!
- Ай, ай, ай, сеньор Хуан… сеньор Хуан Дьявол! Благословен Бог, что я вас встретила! Какое несчастье, какое огромное несчастье!
- Какое несчастье? Ты скажешь наконец?
Упав посреди вестибюля, который являлся одновременно прихожей, кабинетом и библиотекой в скромном доме нотариуса Ноэля, Ана напрасно пыталась объясниться перед двумя мужчинами, смотревшими на нее так, будто сомневались в разуме дрожащей, жестикулирующей, лохматой, в порванном мокром платье женщины; испачканной, сильно уставшей, чтобы стоять на ногах, слишком напуганной, чтобы изъясняться здраво…
- Ай, мой сеньор дон Хуан Дьявол! Ай, мой сеньор дон Педро Ноэль! Я не могу больше… умираю…
- Ты расскажешь, что с тобой случилось, девушка? – спросил Ноэль. – Столько причитаний без объяснений, столько неясного…
- Ай, моя сеньора Айме… такая красивая и такая хорошая! Она не хотела, чтобы так вышло… она не хотела делать этого… Какое несчастье и какая несправедливость! И все потому, что хозяин Ренато ехал за ней…
- Ренато? – удивился Хуан, не понимая, что пытается сказать метиска.
- Да… да… Для чего ему нужно было за ней бежать так? Она хотела упасть медленно, мягко; хотела сама упасть с коня перед домом Кумы, но тот не позволил ей… Он ехал за ней, гнался, пока не понесся, не поскользнулся конь… и бац! Там они и были… - Ана прервалась на секунду, и вскоре начала отчаянно плакать. – Поэтому… поэтому они сделали мне то, что сделали, потому что она была мертва…
- Кто мертва? – спросил Хуан.
- А кто же еще? Моя сеньора Айме… Красивая, как девственница, в белом платье и вуали…!
- Мертва Айме? – прошептал ошеломленный Хуан. – Ты сказала, что умерла Айме?
- Я начинаю понимать, - утверждал Ноэль. – Конечно же случился несчастный случай, несчастье, в котором Айме стала жертвой…
- Да… да… На лошади, и все свалились в глубину ущелья, - объяснила расстроенная Ана. – Я больше не хотела видеть! Я бежала и бежала…! Я знала, что должна исчезнуть, и собрала вещи, потому что Баутиста, проклятый Баутиста… и вы уже видите… вы уже видите, что он мне сделал!
- Что он тебе сделал? – расспрашивал нотариус.
- Он бежал за мной… отвязал собак, как будто я животное!
- Отвязал собак? – удивился Хуан. – Вы слышали, Ноэль?
- Это печальный способ, который, к сожалению, еще используется, хотя и запрещен законами, - грустно согласился Ноэль. – Но ответь, девочка, почему ты убежала?
- Потому что меня тоже хотят убить!
- Почему ты говоришь «тоже»? – заметил Хуан. – Неужели Ренато…?
- Это по его вине сеньора Айме свалились в обрыв! Он бежал за ней, как сумасшедший… он бежал за ней до тех пор, пока она не могла бежать, и, понятно, что она свалилась вниз. И затем, когда я тихо молилась, я услышала, что Баутиста сказал Янине… Что хозяин Ренато приказал меня схватить… Меня будут бить до смерти палками, чтобы я им рассказала…
- Что ты им рассказала? – спросил Хуан.
- То, что вы знаете, сеньор Хуан, то, что знаете! Сеньор Ренато будет бить меня палками, чтобы я рассказала ему, и затем окончательно прикончит, чтобы я никому не рассказала… Спрячьте меня, вы хороший, вы не боитесь хозяина Ренато! Меня чуть не убили проклятые псы! Не дайте им меня настигнуть… не дайте им меня схватить! Я буду молчать обо всем, что знаю… всем, всем, чтобы вы меня защитили. Спрячьте меня, пусть даже на корабль! Возьмите меня с собой! Я не хочу, чтобы меня убили… не хочу!
Она упала ничком на пол, безутешно рыдая. Два мужчины молчаливо смотрели на нее. Хуан побледнел, и немного дрожали руки Ноэля; из груди Аны вырвался стон:
- Не дайте им меня убить, сеньор Хуан! Если меня поймают, меня сразу убьют… Спрячьте меня здесь. Здесь меня не будет искать ни Баутиста с псами, ни хозяин Ренато…
- Возможно они мстят, Ана, но не тебе, - предвещал Хуан. – Успокойся… Поднимись… Найди Колибри, и оставайся с ним. Не высовывайся, если услышишь странных людей.
- Сынок, что ты предлагаешь? – добавил Ноэль.
- Ничего. Дать ей убежище, потому что она боится. Если кабальеро Д`Отремон способен преследовать людей с собаками, как зверей; если они заставят ее заплатить жизнью за преступление, что она знает о том, о чем мы все знаем, думаю по-человечески защитить ее. Его неотвязная идея преследовать меня не изменилась…
- Что ты хочешь сказать?
- Разве вы не понимаете? Скоро Ренато и я встанем лицом к лицу. Бесполезно избегать судьбы… Он будет меня искать, а я буду делать так, чтобы он меня нашел!
Хуан выпрямился своим обычным высокомерным и решительным жестом. Он сжал губы, его глаза сверкнули, сильные кулаки сжались, все в нем внезапно было готово к борьбе, от которой он думал отказаться, и пока глаза Ноэля восхищенно рассматривали его, проговаривая:
- Но тебе предлагали…
- Какое значение имеют предложения? Разве вы не видите тот путь, который мне указывает моя звезда? Друг против друга с детских лет… Разве вы не понимаете, что за его существование заплатил я, родившись, как будто это было преступление? Чтобы он спал в колыбели из золота, чтобы носил шелковые одежды, чтобы никакая тень боли не упала на его жизнь, пока моя жизнь была адом… Чтобы защитить его детство, ненависть Софии Д`Отремон накрыла меня своим черным облаком, и когда я любил женщину…
- Это была случайность, несчастье той, которую ты любил. Которая заплатила жизнью за свои безумства, единственная, на кого ты можешь возложить ответственность…
- Она любила меня… Ветреная, неверная, лицемерная, обманщица, была тем, кем была, но любила меня. Но он меня лишил ее… лишил, не зная об этом. Почему? Из-за богатства, могущества, из-за того, что он кабальеро Ренато Д`Отремон, потому что наша судьба так распорядилась, женщина стала его, когда на самом деле была моей…
- Не думаю, что ты что-то потерял. К тому же, он хотел быть твоим другом…
- Моим другом? Ложь! Его дружба была обманом, она никогда не шла от сердца… Среди драгоценностей и богатств нашего отца, он унаследовал лишь угрызения совести. Чтобы освободиться от этого, он хотел помочь мне, но он презирал меня, презирал так, что только мысль о том, что меня была способна полюбить женщина, он презирал еще и Монику де Мольнар. Это уже не было невинностью; вот там упала его маска… Мольнар, влюбленная в Хуана Дьявола заслуживала тысячи смертей; заслуживала принадлежать мне, как будто это самое худшее наказание, и это навязал он. Он швырнул ее мне в руки, как будто кинул падаль собаке.
Он распоряжался моей жизнью, как всегда. Он мог распоряжаться, потому что имел все; даже любовь Моники. И из-за этой любви она приняла жертву… упала в мои руки, как жемчужина в уличную грязь, оторванная от короны. Если бы она любила меня… Был час, Ноэль, день, секунда, когда наш долг был погашен. Знаете, где это было? На острове Доминика, когда в голубых глазах Моники дрогнула мечта счастья. Это была звезда, которая блестела в глубине колодца, луч света, осветивший мою мглу, цветок, раскрывшийся рядом с решетками моей тюрьмы… Это была награда, моя награда, но он снова вырвал ее… Она продолжала любить его, светловолосого и радостного Ренато Д`Отремон, достаточно непостоянного, чтобы истинно любить ее, когда обстоятельства были невозможными…
- Она была тебе верна, Хуан, не забывай об этом.
- Она была верна себе, потому что в ней не совмещаются низкие или подлые действия… Но из-за него она заперлась в монастыре; из-за него позволила увядать красоте в этих стенах, чтобы спасти, защитить его, сложив руки и умоляя меня, чтобы я не нападал на него, не ранил его; чтобы принять мучительную жизнь, как будто она решила умереть в тишине, чтобы Ренато Д`Отремон жил счастливо. И теперь вы и хотите, чтобы не было брожения ненависти, которая во мне поднимается, когда я только произношу его имя? Вы утверждаете, что можно понять и простить?
- Я лишь хотел тебе посоветовать, чтобы ты повернулся спиной ко всему этому. К прошлому, чтобы стереть его, Хуан. Оно уже прошло, его не существует…
- Прошлое – единственное, что мы имеем. Мы сами оставляем следы в нашем прошлом, наши мысли, чувства… Кто я, как не тот несчастливый ребенок, которого Бертолоци питал желчью и ядом, ради грядущего наказания врага или победителя, чтобы отомстить жизнью за свое оскорбление? Боль, унижения, все, от чего мог страдать ребенок душой и телом, от всего этого страдал я… Вы верите, что все уже прошло? Правда так думаете? Скажите мне это, смотря в глаза, Ноэль…
Педро Ноэль опустил голову. Затем проследил взглядом за Хуаном, который подошел к внутренней двери дома, и повернулся к ней решительным жестом…
- Хуан, куда ты?
- Не беспокойтесь, Ноэль. Просто удовлетворить любопытство. Я хочу знать, что думает, что считает, что чувствует Моника де Мольнар. Я хочу знать насколько сильна ее любовь, несмотря на кровь сестры, брызнувшей сегодня на Ренато, которая могла бы покончить с ним… Я хочу увидеть и услышать!
- Каталина… Моя бедная Каталина…
- Где моя дочь? Где моя дочь? Я хочу видеть ее, живую или мертвую!
- Ты увидишь… Увидишь ее немедленно… Дай себе минуту, чтобы перевести дыхание…
Заливаясь рыданиями в платок, Каталина де Мольнар задержалась, словно чтобы удержаться на ногах ей нужны были все силы, а взгляд Софии пристально смотрел в пустоту повозки, и ее душа казалось вздохнула, когда она проговорила:
- Моника не приехала? Ты одна, моя бедная подруга? Я вижу, сообщение дошло быстро. Я приказала ему не останавливаться по пути… Тем не менее, я не могла думать, что ты так скоро прибудешь… Что это за повозка? Сирило приказано служить тебе… В какой час он приехал?
- Он не приехал, я никого не видела, не от тебя я получила новость! Ты не могла считаться со мной… не могла! Ты должна была защищать своего сына! Я знаю, что это был Ренато!
- Ты потеряла рассудок? Не повторяй этого!
- Она обманула, посмеялась над ним, солгала ему! Ты знаешь… знаешь! Возможно ты думаешь, что твой сын был прав! Я не спорю, не ищу причины… Я только хочу видеть ее! Моя Айме… моя девочка…! Где она? Где она?
- Каталина, подожди…! Каталина…!
Софии удалось догнать ее. Как помешанная, Каталина бежала через просторные комнаты, прекрасные коридоры, пустынные входы, весь дом был безмолвен и нем, руки и голос Софии догнал и задержал ее, когда вскоре с ненавистью и ужасом она обвинила:
- Ты… ты…! Убийца!
- Не слушай ее, Ренато! – умоляла София, приближаясь в сильном волнении. – Останови ее! Пусть ее никто не услышит! Она потеряла рассудок… она помешалась! Она не знает, что говорит!
- Где моя дочь? Где?
- Уже покоится… - прошептал Ренато с бесконечной печалью.
- В земле? Навсегда? – кричала Каталина со страхом, отразившемся на белом лице. – Не позволив мне на нее посмотреть, не отдать ей последнее прощание! Ты убил ее! Ты заставил ее умереть, Ренато! Возможно, ты был прав… Возможно, ты имел право… но я была ее матерью, и я проклинаю тебя!