Ренато поджал губы, с усилием сдерживаясь; он нервно повернул голову к тому месту, где ожидал увидеть настоятельницу, но она уже исчезла за боковыми занавесками дверей, и дал волю сбежать злобе, которая душила его:
- Ты не будешь более продолжать этот нелепый брак. Не будешь навязывать Монике свое присутствие. Она не хочет тебя видеть и слышать. Она уже достаточно тебя защищала. Благодаря ей, и только ей, ты на свободе, вместо того, чтобы заплатить за свои провинности. Тебе этого недостаточно, чтобы оставить ее в покое? Оставь ее уже! Она больна и на пределе сил!
- Тем не менее, ей их хватило, чтобы подписать прошение о расторжении брака… Разве нет?
- Кто тебе сказал…? – хотел узнать Ренато.
- Тебя не касаются мои источники информации. Теперь я вижу, что они верные.
- Выйди отсюда, оставь Монику в покое! Не я тебе приказываю, а она, которая молит тебя своим поведением, взглядом, потому что слов уже нет!
- Нет, Ренато, - отвергла Моника, делая громадное усилие. – Нет… Ради Бога… Оставь меня наедине с Хуаном… Прошу тебя…
- Премного благодарен, - поблагодарил Хуан с холодным безразличием. – Я всегда ждал, что ты будешь любезна…
Хуан проследил ироничным взглядом за удалившейся фигурой. Затем посмотрел на бледную женщину, упавшую в широкое кожаное кресло… Моника и вправду была на пределе сил. Теперь она плакала, плакала, прикрыв платком лицо, и ее всхлипы попадали в сердце Хуана, как ядовитые стрелы… Некоторое время он молчал, глядя на нее, пытающуюся остановить безутешные слезы, превращая его высокомерие в беспомощное и унылое милосердие…
- Хорошо, Моника… Я не хочу мучить тебя. Полагаю, ты плачешь по своей невозможной любви… Невозможной по образу твоих мыслей… Но по крайней мере, тебя уже утешили преданность и верность Ренато…
- Хватит! – крикнула Моника гневно. – Если это все, что ты хочешь мне сказать…
- О, нет! Совсем нет… Я думал все, что угодно, но только не то, чтобы встретиться здесь, в монастыре, с кабальеро Д`Отремон… В конце концов, иногда я так наивен, веря, что кабальеро и знатные искренне говорят об уважении и религии, положа руку на сердце… Ваши понятия так сложны, что я не могу их понять. Я как лягушка, которая квакает у пруда…
- Почему тебе это пришло в голову, Хуан?
- Просто так… Вещи, которые я пытаюсь объяснить себе самому… Странно я повернул разговор… Теперь я не помню, зачем пришел…
- Ты смеешься надо мной?
- Я бы хотел посмеяться над собой, Моника, - искренне уверил Хуан. – Я бы хотел взорваться от хохота, как смеялись надо мной женщины… Я бы хотел разом отдалить тебя, как всегда в жизни убирал в сторону приключение, которое мне мешало… Но разве тебе это важно? Кого волнует то, что есть в сердце Хуана Дьявола?
Слезы Моники высохли, она подняла голову… Опираясь руками о подлокотники кресла, она смотрела на него… Снова она уловила что-то странное, снова ей показалось, что все исчезло, кроме глаз этого человека, кроме неосознанного очарования его присутствия… Она бы страстно хотела, чтобы это длилось часами, этот единственный свет в суматохе ее бескрайних чувств, сознания, обезумевшего от страданий и размышлений… и вновь горькая ирония расцвела на губах Хуана:
- Понимаю влияние обряда венчания, но не могу оставаться совершенно в стороне, по крайней мере пока ты не дашь мне удовлетворительного ответа касательно аннулирования брака… Ты отправила его вчера? Эти вещи очень долгие, знаешь?
- Кто тебе сказал об этом? Айме! Айме! – подтвердила Моника горестно, внезапно угадав. – Ты говорил с ней? Видел ее?
- Я видел ее вчера вечером, и она принесла мне удачу…
- Как? О чем ты говоришь?
- Твой кабальеро Д`Отремон проиграл более сотни тысяч франков, а я их выиграл. Конечно же, речь идет о деньгах, а это не сильно на него влияет. У него их слишком много…
- Ты играл с Ренато, и с вами была Айме? – добавила крайне изумленная Моника.
- О, нет! Какая глупость! Они не пришли вместе в то место, где мы встретились. Оба они часто посещают игорные дома и таверны, но не вместе, это понятно. Это то, что называют корректностью, порядочностью… Я, конечно же, не знал этих вещей, но уже научился…
- Нет, это невозможно, ничего из этого не произошло! Ты говоришь это, чтобы поиздеваться надо мной, чтобы выставить дураком Ренато, чтобы…
- Неправда. Я могу показать тебе бумаги, если не веришь моему слову. Теперь у меня есть достаточно, чтобы начать быть тем, кого называют хорошим человеком. Нотариус Ноэль убедил меня, как можно продуктивно обладать небольшим количеством денег. Не важно, что деньги выиграны за игорным столом. Если у меня есть свой дом, если найду способ, чтобы остальные на меня работали, вместо того, чтобы делать это лично, я по крайней мере буду менее недостойным мужем для одной из де Мольнар…
- Чего ты добиваешься, Хуан?
- Это единственный вопрос, который на самом деле я должен задать тебе. Кабальеро Д`Отремон тоже старательно аннулирует свой брак? Он тоже порвет свои цепи? Ответь мне, Моника. Мне важен твой ответ!
Дрожащая Моника вскочила, а Хуан подошел к ней, взяв ее за запястья в неудержимом порыве. Теперь решительный и жестокий, он хотел измерить глубину чувств через голубые глаза Моники. Вся его жизнь была в ожидании того слова, но Моника была слишком слепа, ее сердце оглохло от силы страдания, и до нее не дошло, она не ощущала отчаянный крик другого сердца, показавшегося в фальшиво-ироничных словах Хуана. Она была отравлена, чувствовала на губах горький привкус ревности, когда в свою очередь спросила:
- Ты хочешь узнать, станет ли Айме свободна? Ведь она тебе интересна, не так ли?
- Айме…? – презрительно отверг Хуан саркастическим смехом.
- Почему ты смеешься? Почему притворяешься, что тебе не важно? Вчера вечером она тебя искала… еще вчера ты был с ней, из-за нее ты следишь и роешься в моей жизни. Ты ее любишь, всегда любил… Но мне не важно, можешь быть уверенным!
- Из-за этого я здесь, Моника; я знаю, что тебя волнует он.
- Меня никто не волнует… уже никто не волнует!
- Не трудись. Со мной можешь быть честной. Я уже был однажды в другой обстановке, в месте, где ты могла говорить со мной прямо, где могла плакать криками и провозглашать о своих мучениях. Там ты была искренней, говорила о любви, признавалась в том, что теперь отвергаешь…
- Ты тоже однажды был искренним; однажды обнажил душу. Ты уже не помнишь? Ты не говорил о любви, нет… ты никогда не говорил о любви. Ты говорил о мести, и твой взгляд ранил, как кинжал. Ты любил ее, любил отчаянно, хотя только оскорбления сыпались из твоих уст для нее, ты говорил о том, чтобы убить ее, пока мечтал о ее поцелуях, проклинал ее имя, пытался оттолкнуть ее силой, перепрыгивая через все, чтобы только заполучить ее… Не отрицай этого! Ты думаешь, я не знала, что твой корабль ждал ее на берегу, чтобы забрать ее? Ты осмелишься отрицать?
- Я никогда не отрицал того, что делал! Да, это было. Я хотел ее забрать с собой из Кампо Реаль. Это была моя месть… но я уже не чувствовал любовь к ней! Я хотел увести ее, потому что обезумел, потому что думал только о том, что кровью смогу насытить свою жажду. Я хотел убить ее своими собственными руками!
- Да… да… ты хотел ее убить, но когда твоя жизнь была в опасности, когда другой, а не ты захотел убить ее, ты предпочел опустить голову перед Ренато и согласиться на все… все!
- Ты тоже согласилась на все из-за любви к нему! Ты будешь отрицать? Осмелишься отрицать?
- Нет, не осмелюсь! Теперь мои чувства тебя не интересуют. Не сейчас и никогда не интересовали. Если Ренато расторгнет брак, мне не важно. Разве нет другого способа узнать, чем спрашивать у меня? Иди и поищи Ренато, чтобы в лицо задать ему этот вопрос.
- Именно это я и сделаю!
- Хуан! – остановила его Моника криком. – Нет… не иди к нему в таком состоянии… Не сталкивайся с ним…
- Ты снова боишься. Опять ты соглашаешься на все, как тогда…
- Как тогда, нет. Тогда я приняла все, а теперь отвергаю все, но не хочу, чтобы мои слова подтолкнули тебя искать его, не хочу, чтобы ты сходил с ума. Я говорила так, словно тоже сошла с ума. Я последняя падаль, последний червь, чьи страсти увлекают меня за собой и ослепляют. Поэтому Бог не имеет милосердия ко мне!
Она снова упала, всхлипывая; Хуан смотрел на нее и в его огненных глазах затухали языки пламенной злобы, чувствуя, что гнев превращается в глубокую боль, которая тонко пробиралась к нему, и он грустно развел руками, будто ничего не мог поделать.
- Успокойся, Моника, прошу тебя. На секунду я поддался злобе, но я не буду его искать, если он не будет, потому что есть что-то, что сам не мог бы обещать тебе: уважать его жизнь. Сотни раз я не мог сдерживаться перед ним, сотни раз хотел протянуть руки, поднять кулаки, думая, что я, в конце концов, отвергнутый и изгнанный; но та же кровь бежит по моим венам… Я тоже не хочу ее проливать, Моника. Есть что-то, что мне парализует, останавливает: я не хочу проливать кровь брата. И чтобы не пойти по этой дороге, пусть он не попадается мне навстречу, потому что он не увидит ничего, можешь мне поверить, не увидит ничего в следующий раз… Если хочешь, чтобы он жил, скажи ему, чтобы не ставил мне палки в колеса, чтобы забыл обо мне, как и я позабуду о нем!
- Хуан… Хуан…! – Моника подняла голову, встала пошатываясь, но в этот раз Хуан не остановился. Он вышел из комнаты, прошел через монастырь, словно его уносил ураган, шел, словно молния, к высоким решеткам, которые запирали входные ворота, а Моника безуспешно звала: - Хуан… Хуан…!
- Моника! Что с тобой? Что случилось? – спросил Ренато, приближаясь к ней. – Что он тебе сделал? Что осмелился сделать против тебя…?
- Задержи его, Ренато, пусть он вернется!
- Он уже вышел. Я видел, что он прошел, как молния. Он мерзавец, я не должен был оставлять вас наедине, но я найду его, где бы он ни был. Я поддался тебе, потому что ты попросила, потому что не имею никакого права, потому что моя любовь разбивается о твою враждебность; и, хотя ты меня и не любишь, хотя не простишь никогда, я всегда буду на твоей стороне… а он должен научиться уважению…
- Он ничего мне не сделал. Ты что, не понимаешь? Он ничего не сделал. Он не хочет делать зло никому… Он благородный, великодушный, хороший…
- Почему же он пришел тебя мучить? Не нужно мне говорить… настоящий виновник не он, а я. Поэтому ты прощаешь его, а меня презираешь.
- Нет, нет, Ренато, я не презираю тебя. Я понимаю тебя больше, чем ты думаешь. Я знаю, что такое чувствовать себя помешанным и ослепшим от ревности. И хотя я понимаю тебя, хотя и простила всем сердцем, но ты сделал ему плохо.
- Я уже знаю. Но есть что-то, в чем ты не можешь мне отказать, право, которое никто не может отвергать: сражаться, чтобы исцелить безумие, исправить зло, пусть даже прольется последняя капля крови, которая течет по моим венам…
- Ни кровь, ни деньги, ничего не сможет повернуть время вспять, Ренато. Забудь обо мне, о нем… возвращайся в Кампо Реаль, живи своей жизнью. Если о чем-то я могу попросить тебя, если что-то может мне дать твоя любовь, то именно это…
- Не проси меня о том, чего я не могу дать и что я не могу сделать. Моя жизнь не принадлежит мне, она твоя, хотя ты не хочешь ее.
Моника хотела ответить, но ближайшие занавески приоткрылись и из них вышла в белых одеждах настоятельница. Очень медленно она подошла к Монике, пока в высокой башне церкви колокола звонили к вечерней службе. Тихо мать-настоятельница остановила красноречивый взгляд на бледном лице Ренато, который похоже пришел в себя, сдерживая безудержные чувства:
- Простите меня, матушка; мой визит был слишком долгим и неудобным. Я должен немедленно уйти, что я и сделаю. Мне лишь остается просить тебя, Моника, не обрекать на то, чтобы не услышать меня снова. В моем доме, доме твоей матери, где пожелаешь…
- Я сказала последнее слово, Ренато: забудь все это, возвращайся в Кампо Реаль. Если Святой Отец даст мне разрешение, я не выйду никогда из этого монастыря. Идемте, матушка, нас ждет церковь. Простите меня и помогите мне…
4.
Хуан проходил широким шагом небольшой пологий сквер… Он шел вниз по улице, словно пересекал новый мир, и чуть убавил шаг, когда усталый голос единственного друга умоляюще попросил:
- Ты хочешь меня убить? Я не могу так бежать! Ты непочтительный… Думаешь, у меня твои года и ноги? Я не могу так бежать!
- Не идите тогда за мной и сбережете шаг… Ноэль, не оставите ли меня в покое?
- В конце концов, думаю, именно это мне и нужно сделать. Тебя не волнует моя дружба, тебя раздражает иметь меня на своей стороне… Ты как слепой нищий, достаточно сумасшедший, чтобы выгнать палками пса, который служит тебе поводырем.
- Я никакой не нищий!
- А я никакой не пес! – негодовал старый нотариус. – Дьяволенок! Я говорю в переносном смысле… Но не беспокойся, и если действительно хочешь, чтобы я оставил тебя в покое, то я немедленно это сделаю.
- Помолчите, - попросил Хуан сердечно и властно. – Не мучайте меня больше. Разве вы не понимаете?
- Ты выбежал, как молния, прошел передо мной, будто не увидел… Полагаю, ты забыл, что пришел в монастырь со мной. Почему бы тебе не пригласить меня на кружку пива? Посмотри, какое хорошее место есть вон в том углу, чтобы мы освежились.
Хуан опустил голову и посмотрел на древнее лицо, на круглую, почти облысевшую голову, на маленькие светлые глаза, одновременно хитрые и наивные, смиренный набор ума и доброты; вдруг он двинул рукой и положил ее на плечи нотариуса, извиняясь:
- Да, Ноэль… Вы ни в чем не виноваты. Ваш совет был хорош, но ваша добрая воля и мой искренний порыв натолкнулись на бесконечную стену, о которую все это разбилось. Я никто для ее сердца, ничего для нее не значу…
- Ты искренне сказал ей правду?
- Я собирался это сделать, но она не дала мне даже времени. Она очень скупа на минуты, они нужны ей только чтобы страдать и плакать по нему. Она отвергает его, пока законно это невозможно для нее; но он упрямо вертится вокруг нее, борется всеми силами, чтобы отдалить ее от меня, и возможно, тоже хочет стать свободным… Не то, чтобы я знал это, но разве у них есть другой путь?
- Ладно, мы с тобой знаем правду относительно его жены. Мы знаем то, что знает он…
- Он бы убил ее, не из-за любви, так как он не любит ее, а потому что он кабальеро Д`Отремон и Валуа… А еще бы он искал меня… Если бы вы знали, как я хочу этого, какое удовольствие мне это доставит!
- Ты спятил?
- Я не боюсь. Этого не будет, если он не бросит мне вызов. Я это обещал Монике. Я обещал и отойду, уеду, я не могу выносить глаз, исполненных благодарных слез. Я отойду в сторону, чтобы не сойти с ума, чтобы не видеть в ее глазах образ другого мужчины и не чувствовать желание сжать ее шею… Все кончено, теперь со всем покончено. Этой ночью отплывает Люцифер, и на нем я уберусь отсюда навсегда… Но не будем больше говорить об этом. Вы еще хотите свою кружку пива? Войдем!
- Скажи мне одно. Ты сказал, что должен был задать ей один вопрос, и от него зависит твоя дальнейшая жизнь… Ты сделал это?
- Нет, Ноэль. Для чего? Все дало мне ответ… Я хотел пригласить ее в путешествие, забрать этой же ночью, увезти отсюда, вытащить из этой могилы, где умирает невозможная для нее любовь, смотреть в ее глаза при другом свете, под другим небом, вырвать с корнем идола в фальшивых одеждах, которым окутана душа, и снова почувствовать ее сердце в своих руках… Слушать его биение под звездами, и тогда, только тогда спросить ее, значит ли что-нибудь для нее любовь Хуана Дьявола… По-другому я не сделаю, пусть лучше умру…
- Ты упрямый, Хуан… Ладно, выпьем эту кружку пива…
- Колибри! Разве ты все еще здесь?
- Я не хотел уходить, потому что вы сказали мне, что я не могу сюда вернуться. Поэтому я спрятался и остался ждать вас. Капитан сказал, что должен быть с вами, заботиться о вас, служить, но если вы меня выгоняете…
Печально Моника подошла к негритенку, привлекая его к себе. Была уже почти ночь, сумеречные тени окутывали близлежащий сад рядом с высокими стенами, где Колибри ее ждал, скрываясь среди ветвей, чтобы увидеть ее еще раз. И с этим наивным мальчиком снова пришла волна другого мира, с которым она напрасно пыталась порвать.