- Оставь меня! Мне нечего тебе сказать… - волшебница резко освободилась от руки, которая сжала запястье, и мрачно взглянула в искаженное лицо Янины… Затем с торжественным спокойствием, присущим ее движениям, открыла кипящий котелок и погрузила туда горсть сухих трав в его темное и зловонное содержимое.
- Кума, ответь на мой вопрос… Клянусь, что для тебя это ничего не будет значить… Я твоя подруга, ты знаешь, что я твоя подруга…
- Кума никому не подруга и не враг. Я служу тем, кто приходит сюда, и молчать об имени – моя первая задача… Скажи, зачем пришла. Поговорить о своем горе? Если хочешь, я тебя выслушаю… Если хочешь лекарство, Кума знает, как найти его, хотя будет очень трудно. Если же пришла не для этого, то можешь уходить…
Она скрестила руки, стоя перед Яниной, которая снова затихла, стала сдержанной, и долгое время они были неподвижны, пока медленно Янина вытаскивала серебряную монету из своего кармана и положила ее на засаленные доски стола:
- Я пришла оплатить свой последний визит, хотя и не должна, потому что ты ничем мне не послужила. Твой совет был плохим; талисман – бесполезным; молитвы, что ты мне сказала, не имеют силы…
- Ты положила в кофе хозяина лекарство?
- Нет… я боюсь… Он может заболеть, может умереть…
- Возможно, заболеет, но эта болезнь ослабеет с твоими усилиями, он почувствует себя несчастным, и это будет моментом, когда он посмотрит на тебя. Разве не этого ты просила у Кумы?
- Я просила, чтобы он полюбил меня, чтобы его глаза смотрели на меня по-другому… Я просила улыбку, только улыбку… После этого можно было и бы умереть…
- Несчастная дура! Почему ты должна смотреть так высоко?
- Если моя мать добилась любви хозяина на час, на день… почему я не могу добиться?
- Времена меняются, все стало другим… Когда долина была дикой сельвой и хозяева жили в хижинах, когда пили ром и вешали гамаки на пальмах, все было другим… Белые женщины были далеко, ни одной не было…
- То, что было когда-то, может появиться снова, - настаивала Янина со страстным упрямством. – Только одно важно для меня… Ты знаешь… Ты говоришь, что у тебя есть сила, чтобы добиться всего…
- Я уже дала тебе лекарство. Не наливай все сразу, если не хватает мужества. Добавляй каплю за каплей каждый день. Постепенно все покажется другим… Он может тебя увидеть красивой, белой, как…
- Как кто! Не смейся, Кума!
- Я должна смеяться. Видишь жука на солнце? Как будто это ты, которая пытается, чтобы он забыл ее ради тебя. Бедная Янина!
- Тебе незачем сострадать мне! – яростно взбунтовалась Янина. - Даже если она снаружи солнца, как ты говоришь, и я жук, она плохая, вредная… Она отравляет его… ненавидит… но когда ты говоришь, что видела ее…
- Да, - согласилась волшебница с напускным безразличием. – Все однажды видели ее издалека в день свадьбы. Даже Кума, проклятая, была в свадебной свите хозяина Ренато…
- Ты лжешь! Ты ее видела позже и гораздо ближе. Ты только что ее видела, потому что это она вышла отсюда… Бесполезно лгать… Хотя ты и отрицаешь, я уверена. Она пришла искать тебя… Зачем? Чего она хотела? Отвечай! Я дам тебе серебро, когда другие дают тебе медяки!
- Другие дают мне золото…
Кума раскрыла ладонь, показывая три золотые монеты, блестевшие при свете почти потухшего огня, и Янина яростно разбушевалась, теперь уже совершенно уверенная:
- Она… она…! Я знала… Я знала…! Это она вышла отсюда, и заплатила тебе золотом. Что она у тебя купила? Скажи мне! Скажи мне! Не пытайся смеяться надо мной, потому что я худший враг!
- Кума не боится ни скорпиона, ни паука, ни муравья… Ты как пресмыкающаяся гадюка… Ты хочешь добраться до самой высокой ветки, но не можешь… Ты должна ждать луча, который спустится с облаков и дойдет до ветки, а ветка затем спустится к тебе… Хотя ты и не заслуживаешь, я дам тебе дружеский совет: не добирайся до хозяина, подожди, пока он спустится к тебе. Я дала тебе средство… используй его постепенно… А теперь иди…
Янина уронила руки побежденным жестом, словно охваченная безымянной болью, а волшебница медленно повернулась к глиняной печи, где кипел котелок, и застыла на долгое время. Затем она затряслась, словно ее охватил лихорадочный озноб, и подняла крышку кипящего котелка. Большими черными пальцами она делала странные знаки, поглощенная созерцанием спиралей дыма, затем накрыла его, и резко обернулась, спрашивая:
- Ты еще здесь? Уходи!
- Я не могу вот так уйти! Скажи мне, что ты видела в огне? Скажи!
- Кровь… Огонь… Руины… Слезы дома Д`Отремон, кровь на всех ступеньках ущелья… столько же крови, когда убился хозяин дон Франсиско. А затем развалины… огонь… Я видела, как тонет дом Д`Отремон, и кипит море…
- Кума… Кума…! Этого не может быть! Ты говоришь это, чтобы напугать, поиздеваться надо мной! Ты видела не это! Не это! Кума! Кума!
Неподвижная, захолодевшая, с неподвижным взором, волшебница цвета эбонита казалась погруженной в грядущие ужасы, струившиеся с губ… Руки Янины трогали ее, окоченевшую, напрасно трясли ее, отчаянно пытались разбудить, и наконец, побежденные, оторвались от колдуньи с выражением суеверного страха… Не взглянув на Куму, Янина подошла к дверям хижины, прошла через порог спиной к дороге… Свежий воздух ночи казалось разбудил ее, хлеща по лицу… Тогда она, объятая внезапным ужасом, бросилась бежать к дальнему свету дома…
Задыхаясь от ударов сильно бьющегося сердца, все еще бледная и дрожащая от испуга, который вызвали в ней слова Кумы, Янина оперлась о стену, а Баутиста подошел к ней с выражением свирепого гнева:
- Где ты была? Откуда идешь?
- Я… я… - бормотала Янина. – Я иду из… из ниоткуда. Я выходила… выходила…
- Не выдумывай, не лги! Тебя видели наверху. Тебя видел сам хозяин Ренато. Он пришел рассказать об этом донье Софии. Ты хоть знаешь, как он ополчился против тебя? Хозяин взбешен, он просил тебя уволить! Что ты сделала хозяину? Что ты сказала ему?
- Я… я… О, дядя Баутиста! – умоляюще хныкала метиска.
- Я больше не разрешу тебе звать меня так! Ты слишком хорошо знаешь, что я тебе помогал, когда сестра умоляла меня у смертного одра, что она из-за жалости подобрала тебя. Но я не позволю тебе делать зло здесь… Если по твоей вине хозяйка поссорится со мной, я расскажу всему миру правду: ты не что иное, как отбросы сточной канавы, и туда вернешься, если хозяйка тебя уволит. Завтра я накажу всех этих бандитов, которые были на празднике, и будет плохо, если не сможешь добиться прощения от доньи Софии…
- Делай со мной, что хочешь! Меня это не волнует! – отчаялась метиска, заливаясь слезами.
- Что значит, не волнует? Это мы еще увидим. Моя вина в том, что я обращался с тобой слишком хорошо, говоря, что ты моя племянница. Вытри слезы, иди к хозяйке и на коленях проси у ней прощения…
- У хозяйки Софии…?
- И у другой, хозяйки Айме… Уверен, это она настроила своего мужа против тебя. Попроси у всех прощения, до того, как наступит завтрашний день, или ты будешь иметь дело со мной.
Баутиста ушел твердым шагом. Несколько минут спустя Янина была неподвижной, погрузив лицо в ладони, задыхаясь от рыданий, сотрясавших ее, пока жар щек не иссушил слезы. Тогда она медленно поднялась, войдя, как сомнамбула, в узкую спальню, и дрожащей рукой открыла шкаф, встроенный в толстую стену, который служил комодом и аптечкой. Из глубины она вытащила грубый глиняный флакон. Это был отвратительный напиток, которая дала ей Кума, лекарство, чтобы подавить мятежную волю Ренато. Волнуясь, она сжала его пальцами, пока душа сражалась в ужасной битве…
- Он ненавидит меня… Ренато ненавидит меня, и ненавидит из-за нее… Проклятая…
Красноватая вспышка сверкнула в зрачках, высушив остатки слез, возвращая потерянные силы. Ее лицо снова озлобилось, исказившись от досады, снова забилось в тревожном ритме сердце, и зловещим тоном она решила:
- Да… да, я сделаю то, что сказала Кума!
6.
- Ай, сеньора, наконец!
- Что-то случилось? Кто-то обо мне спрашивал, Ана?
- Спрашивать, никто не спрашивал, но Баутиста сорок раз проходил прямо здесь, подходил к дверям, приклеивал ухо, и опять ушел…
- Ладно, помолчи… Мне нужно подумать, поразмышлять. Столько дел. Я не могу ошибиться, совершить глупость и сделать неверный шаг, потому что тогда я пропала. Выйди осторожно. Пройдись по всем коридорам и скажи, где Ренато и что сейчас делает.
- Хозяин Ренато?
- Да. У меня будет с ним последнее свидание. Я хочу выстрелить последнюю пулю, хочу сделать последнее усилие, чтобы все были счастливы… Если нет, я сделаю так, как заготовила, и да поможет мне дьявол, или пусть утонет со мной!
Послушавшись приказа Айме, в своей миссии шпионить, Ана тихо подошла к широкой галерее арок, которая вела в огромный особняк, и казалось, удлиняла каждую комнату в проветренной, деревенской и безыскусной пристройке, обнаружила Ренато с бутылкой коньяка в руке, дававшего последние окончательные указания покорному и услужливому Баутисте… После того, как внимательно рассмотрела ситуацию, всегда напуганная Ана вернулась в спальню хозяйки и передала новости своих наблюдений:
- Сеньор Ренато один. Он уже выпил последний глоточек, оставшийся в бутылке, и я слышала, что он приказал Баутисте приготовить ванную, одежду, коня, чтобы немедленно уехать …
- Я должна остановить его… Я сделаю это, пока он здесь… Помоги мне привести себя в порядок… Дай мне те французские духи, что я купила однажды в Сен-Пьере, кружевную накидку и немного губной помады… Когда закончишь, иди на кухню и принеси шампанское и ананасовый сок… Я приглашу его выпить со мной бокал и будет хуже для него, если он заставит меня пойти до конца…
Кошачьими шагами, знающая чувственную силу своей персоны, Айме решительно подошла к просторной галерее, где находился Ренато, и жизнерадостно поприветствовала:
- Добрый вечер, Ренато, или добрый день… На самом деле, не знаю, как сказать; в такие часы это трудно… Еще не рассвело, но уже начинает…
- В эти часы ты должна спать.
- До настоящего момента я спала, но чувствовала себя такой одинокой в этой комнате, обустроенной для двоих… Ужасно чувствовать себя брошенной в такой спальне… Там все еще пахнет медовым месяцем: медовым месяцем, который, к сожалению, мы не прожили. Иногда я спрашиваю себя, не был ли сном мой брак с тобой, и если его часы или дни были кошмаром, то наконец я проснулась…
Ренато встал, глядя прямо на Айме. Несмотря на то, сколько он выпил, ему не удалось притупить алкоголем разум и чувства. Наоборот, у него была болезненно острая чувствительность, своего рода тонкая проницательность, которая заставляла его смотреть на нее, пытаясь найти настоящий смысл этого неожиданного поведения. От него не скрылось то, как она тщательно привела себя в порядок, оделась, надушилась самыми чувственными духами; и с бледными щеками, с глубокими кругами под глазами, она внезапно показалась ему более красивой, поразительно похожей на Монику, и это заставило его вздрогнуть, проклиная глубоко в душе самого себя…
- Мой дорогой Ренато, ты задумывался на секунду, какая нелепость пришла в нашу жизнь? Я слышала, что ты не останешься в Кампо Реаль…
- Нет. Я возвращаюсь в Сен-Пьер. Полагаю, тебе все равно, так что ты не будешь осуждать меня.
- Нет… я не осуждаю тебя… Какое счастье родиться мужчиной! Вы имеете все преимущества мира: ухаживать за женщинами, выбирать, просить руку и сердце или делать глупости, какие придется…
- Нет ничего более хрупкого, чем мечта, Айме. Если наша жизнь превратилась в осколки, то в этом не только моя вина.
- По крайней мере ты признаешь свою часть вины.
- Я признаю всю, если хочешь, и не буду больше обсуждать это.
- Конечно… Тебе будет достаточно сделать то, что будет выигрышнее. Какое удобное поведение!
- Хорошо, Айме. Я вижу, ты хочешь меня послушать. Не моя вина, что я сказал тебе то, что тебя ранило и опечалило. Ты нашла меня в час, когда я не способен лгать…
- Тогда меня это очень радует… Я тоже могу сказать горькие истины, Ренато Д`Отремон, во-первых, я не расположена страдать от твоего публичного презрения, твоего пренебрежения в глазах мира, дерзкого ухаживания за другой женщиной, что еще больший стыд и оскорбление для меня, в которой течет моя кровь…
- К великому нашему несчастью, Айме. Именно своей родственнице ты была способна сделать то, что отдалило меня от тебя. Почему ты притворялась со мной прежде, чем вступить в брак? Почему ты представилась мне, как влюбленная, чистая и робкая девочка? Почему ты прятала за ангельскими улыбками амбиции и желания? Не обманывает тот, кто любит… Ты никогда меня не любила!
- С чего ты это взял? Как ты осмеливаешься такое говорить?
- С моих глаз упала повязка… Она меня любила… Ты искусно играла в игру, чтобы сбить меня с пути, а она была достаточно благородной, чтобы не бороться твоим оружием… Поэтому ты победила. Я видел ее холодной, спокойной, отдалившейся от меня, думающей об учебе, затем о религии; а ты, наоборот, нежная и мягкая, как девочка. Ты меня одурманила, я потерял разум, был тупым и слепым, но я не виноват… Ты расставила мне ловушку, а я попался в нее… Вы обе играли со мной… Или лучше сказать, играла ты нами двумя… Ее великодушием и благородством; моей неопытностью жизни, манипулируя нами, как хотела… А теперь я спрашиваю тебя: Зачем? Для чего?
- Твои слова такие жестокие, Ренато. Я не знаю…
- А я знаю! Потому что на этот вопрос я сам отвечу. Ты хотела положение, имя и богатство. Любовь, нет, ввиду того, что не любила меня. Так вот, теперь у тебя есть положение, богатство и мое имя. Ты хозяйка Кампо Реаль, будешь матерью моего сына, но мое сердце и мысли не будут тебе принадлежать. Они для нее, с запоздалой любовью, которая как ядовитое растение, но ради которой я отдам жизнь!
- Ты хочешь сказать, что вышвырнешь меня из своей жизни?
- Я хочу сказать, что мы идем разными путями. Я хочу свободу чувствовать себя несчастным, право не притворяться. Я не хочу лживых слов, принудительных улыбок, бесполезных любезностей…
- Ренато, что ты говоришь! Ты подталкиваешь меня потерять рассудок!
- Не думаю. В любом случае, нет причин для беспокойства; никакое из твоих безумств не будет против тебя… ты достаточно эгоистична.
- Ты меня оскорбляешь! Ты самый последний из всех подлецов!
- Тогда будет лучше, если ты освободишься от меня! Доброй ночи…
- Нет… ты не уйдешь вот так!
- Я уйду; делай, что хочешь, говори, что хочешь. Ты меня больше не интересуешь, Айме. Понимаешь? Мне до тебя нет дела. Ты не будешь больше мне мешать. А теперь, с твоего разрешения, я попрощаюсь со своей матерью. – И отойдя, повысил немного голос: - Баутиста! Баутиста…!
- Вы звали, сеньор? – спросил слуга, приближаясь к Ренато.
- Пусть подготовят мне лошадь у подножья веранды!
Ренато отдал распоряжения властным тоном, а затем удалился быстрыми шагами, оставив в замешательстве Баутисту, который вышел из задумчивости, когда позвала Айме:
- Баутиста… Баутиста…! Уже два часа, как я кричу! Мою лошадь, немедленно!
- Вашу лошадь… вашу лошадь? – пробормотал Баутиста глубоко удивленный. – Сеньора хочет сказать…?
- Я хочу сказать, чтобы ты немедленно оседлал мою лошадь; на которую вчера осмелился сесть без моего разрешения. Пусть ее немедленно оседлают. Я хочу, чтобы она стояла у подножья веранды до того, как Ренато уедет.
- Боже мой… Боже мой… Что здесь стряслось? – пожаловался Баутиста, удаляясь, чтобы выполнить полученные приказы.
- Ана… Ана…! Беги в комнату доньи Софии и скажи ей, что я поехала на лошади… что поехала проводить мужа, потому что имею полное право ехать за ним.
- А если она спит?
- Разбуди ее, кричи, устрой скандал, если сможешь. Она не спит, потому что там Ренато…
- Хозяин Ренато? И перед хозяином Ренато я скажу…? – удивилась метиска, полная растерянности.