- Я предпочла бы поехать за ней сама, монсир.
- И почему я не ждал другого ответа?
- Возможно, потому, что я не видела её более семи лет, - серьёзно сказала Лусиана, и Уилл невольно сморщился, вновь искренне ей посочувствовав.
- Вам не стоит путешествовать в вашем положении.
- Сир, - Лусиана взглянула на него без улыбки на губах, но Уилл теперь научился распознавать намёк на улыбку в морщинках, едва заметно складывающихся в уголках её глаз, - смею верить, память ваша не столь коротка, чтоб вы забыли, что я предпринимала и более опасные путешествия ещё и не в таком положении.
В ответ на эти довольно загадочные для Уилла слова Риверте хмыкнул.
- Да уж, как такое забыть. Ну хорошо. Я завтра же напишу Рикардо, порадую его новостью. Он, бедняга, ждал этого события больше нас с вами. Полагаю, в ответном письме он не сможет не преподнести и вам, и мне подарки, которых мы ждём так долго.
- Вы это называете подарками, сир? Я это называю расчетом по заключённому соглашению.
- Как хотите, так и называете, менее приятным оно не делается, не так ли? - сказал Риверте и подмигнул Уиллу. Он был в превосходном настроении, а это означало, что ночь сегодня будет особенно бурной, и Уилл невольно сжал под столом колени. Лусиана бросила на него взгляд, потом отвела глаза, пряча улыбку. Странно, почему раньше он не замечал, как часто она улыбается? Вот так, полунамёком, одними глазами, так что если не ждать этой улыбки и не искать её - ни за что не заметишь...
Всё было хорошо; всё было просто прекрасно. Король вот-вот отправит Риверте в Аленсию, и Уилл, разумеется, поедет с ним. Несмотря на то, что отношения между ними тремя окончательно прояснились, Уилла всё же немного смущало присутствие рядом сиры Риверте; когда он окажется на расстоянии от неё, ему станет легче и спокойнее. Они поплывут через море на военном корабле, а потом будут штурмовать аленсийские порты, и будет война, а Уилл хотя и не любил войну, но вид Риверте в полном боевом доспехе, взлохмаченного, с лицом, потемневшим от копоти и жара битвы, неизменно вызывал у Уилла жаркое и крепкое возбуждение. Однажды, во время руванской кампании, они сделали это на пушечном орудии, том самом, которое вошло в обиход военных сражений с лёгкой руки Риверте и до сих пор оставалось главным преимуществом вальенской армии перед противником. На корабле они этого не делали ещё ни разу. Уилл с любопытством думал, каково это будет при умеренной качке. А при сильной? Его снедал исследовательский интерес.
Аленсийская кампания вот уже два года была розовой мечтой, непроходящим капризом и навязчивой идеей графа Риверте. Когда Руван был наконец покорён, Вальенская Империя провозглашена и попытки мятежей по всей её территории подавлены, на континенте воцарился мир - впервые за те четырнадцать лет, что прошли с дня назначения Фернана Риверте главнокомандующим вальенской армии. Все государства, граничащие с Вальеной, либо превратились в её провинции, либо дали её королю вассальную присягу и обязались на бессрочную выплату ежегодной дани - которая использовалась, в свою очередь, для снаряжения ещё большей армии и захвата ещё больших территорий. Но два года назад, покорив Руван, Фернан Риверте и Рикардо Великий дошли до моря. Идти дальше было нельзя, во всяком случае - пока, так как Вальена, не имевшая собственных внутренних вод, не обладала достаточно сильным флотом для ведения военных действия на воде. Аленсия была небольшим островным княжеством, отделённым от Рувана и прочих континентальных государств широким проливом и многими милями морского пути. Эти мили, а также неприступные скалистые берега, оберегали её от вторжения надёжнее крепостных стен. Рикардо едва бросил взгляд на вытянутое зелёное пятнышко посреди карты, обозначавшей границы его империи - и тут же отвёл глаза, в буквальном и переносном смысле. Он был монархом столь же осмотрительным, сколь и сильным; отнюдь не чураясь военной агрессии, он, тем не менее, знал, что это не универсальное средство, и был готов при случае заменить его интригами и дипломатией. Аленсией, по тамошней традиции, правила женщина - престарелая княгиня Олана, женщина хитрая, властная и самоуверенная, однако, по мнению короля Рикардо, достаточно здравомыслящая, чтобы сознавать могущество своего опасного соседа. Пока что между Вальеной и Аленсией сохранялись торговые отношения - Аленсия сильно зависела от поставок вальенского зерна - однако о вассалитете, не говоря уж о присоединении княжества, и речи идти не могло. Именно потому Фернан Риверте и забрал себе в голову, что следующей страной, сменившей цвет на карте с зелёного на красный, станет именно княжество Аленсийское. С учётом геополитических обстоятельств это было практически неразрешимой задачей даже для него; именно поэтому он не мог за неё не взяться.
Но беда в том, что король - теперь уже император - Рикардо новой войны не хотел. Он считал, что народу, солдатам и казне пора отдохнуть. Риверте любезно с этим согласился и спросил, хватит ли народу и казне двух недель; с солдатами он обещал как-нибудь договориться сам. Рикардо Четвёртый был политиком; Фернан Риверте был завоевателем. Благодаря этому отличию они так хорошо дополняли друг друга и так жестоко ссорились время от времени. В давние времена, столкнувшись с очередным приступом ослиного упрямства у своего главнокомандующего, король остужал его пыл, упрятав на месяц-другой в тюрьму, или в крайнем случае отправив в ссылку. Он, без сомнения, поступил бы с ним так и теперь, если бы Вальена не стала империей большей частью благодаря именно этому упрямству и одержимой настойчивости Риверте. Он создал эту империю, он был народным героем - народных героев в тюрьмы не сажают.
Народных героев женят и ссылают в очаровательные пасторальные замки.
Уилл был в курсе всей этой непростой ситуации почти с самого начала. Риверте любил оттачивать на нём свои мысли, как он это называл - то есть поднимать посреди ночи с постели, сажать за стол, сонного и зевающего, расстилать перед ним карту с миллионом совершено непонятных пометок и кидаться в бурные рассуждения о стратегических и тактических планах. Уилл мало смыслил в этом, но старался слушать очень внимательно, зная, что Риверте его мнение вовсе не нужно - ему нужен слушатель, нужна публика, потому что на публике он всегда входил в раж и начинал производить новые идеи с какой-то просто пугающей скоростью и напором. В конце концов он резко выпрямлялся, восклицал: "Чёрт побери, ну конечно! Конницу нужно пускать по левому флангу - как мне это раньше не пришло в голову?! Уильям, вы просто гений!" Уилл, ни слова не проронявший всё это время, скромно молчал, беззвучно вздыхая от облегчения, когда удовлетворённый Риверте милостиво отпускал его обратно в постель, досыпать. Иногда он, впрочем, желал немедленно отпраздновать приход удачной идеи соитием. Уилл не возражал. Ему нравилось это. Он любил это. И ни разу не пожалел, что выбрал всё это для себя.
И вот, два года назад он стал обращать внимание, что план нападения на Аленсию вытеснил все прочие проекты Риверте. Его кабинет теперь вечно был завален морскими картами и атласами водных путей; он то и дело просил Уильяма сбегать в библиотеку и принести труд того или иного выдающегося навигатора или трактат по истории военно-морского дела. Тогда это было скорее досужей попыткой развеять скуку, потому что в Вальене настал мир, и Риверте изнывал от безделья. Раньше Уилл не раз слышал от него, что Аленсия - крепкий орешек, но теперь он явно вознамерился этот крепкий орешек разгрызть, даже если это будет стоить ему пары сломанных зубов. Флот у Аленсии был очень сильный, их порты из-за многолетней вражды с другими островными державами были прекрасно защищены с моря. Король Рикардо полагал, что получит Аленсию в ближайшие пять-восемь лет путём угроз, торговых интриг или династического брака; Риверте же утверждал, что его водят за нос, и что если и брать Аленсию в оборот, то сейчас, когда они не ждут нападения. Казалось, это не мог быть тот самый человек, который намеренно предотвратил кровопролитие при захвате Хиллэса, выйдя в бой один на один с лучшим воином врага. С другой стороны, битва есть битва, даже если вместо крови тысяч прольётся кровь лишь одного. Но чьей-то крови пролиться надо. Фернан Риверте не умел, не хотел и не мог жить по-другому.
В конце концов он разработал простой и, как казалось Уиллу, вполне изящный план. Согласно ему, всё, что требовалось Вальене - это захват одного-единственного небольшого порта. Главное, утверждал Риверте, перебраться через пролив, а потом ударными темпами перебросить в Аленсию сухопутные войска. Если не можешь выиграть, играя по правилам противника - навяжи ему свои: так Фернан Риверте покорил Хиллэс, так он покорил Руван, так он покорил Уилла Норана. Фернан Риверте знал, что делает. Доскольнально изучив положение, он сам первый отказался от идеи вести войну на море. Он лишь решил, что надо заставить врага вести её на суше. В этом случае Аленсия была обречена на поражение так же, как была обречена проиграть Вальена в случае ведения войны с моря.
Разработкой этого плана Риверте развлекался всё лето, вопреки тому, что король заведомо был не согласен с любыми проектами нападения на Аленсию. Получив, однако, право и дальше строить этот проект в качестве уплаты за женитьбу, Риверте набросился на дело с утроенным энтузиазмом. В конце концов он допроектировался до плана, в котором ему нужен был всего один маневренный корабль, оснащённый пушками и солидным запасом пороха - того самого взрывчатого вещества, который Риверте не без успеха испытал на руванских войсках во время осады замка Даккар шесть лет назад. Каким образом Риверте раздобыл секрет этого вещества, кто именно и где создавал для него порох - это была важнейшая и, вероятно, наиболее засекреченная военная тайна Вальены.
Теперь дело оставалось за малым - Риверте ждал лишь письменного подтверждения от короля, чтобы вернуться в Сиану, а оттуда отправиться в Руван и начать подготовку к экспансии. В преддверии этого он целыми днями пребывал в превосходном настроении, и это были лучшие дни для Уилла с тех пор, как они покинули замок Галдар и отправились в столицу по вызову императора; несмотря даже на то, что Риверте регулярно поддразнивал его насчёт морской болезни и советовал пока что тренироваться, плавая на плоту по бассейну в купальной комнате.
В день, когда Риверте получил долгожданный ответ от короля, Уилл почти буквально собирался последовать этому совету. В нескольких милях от Шалле река переходила в озеро, довольно тинистое и мутное, так что плавать в нём было не очень приятно, а вот по нему - можно было попробовать. Уилл подумывал одолжить у одного из местных рыбаков лодку и сплавать на неё до озера по реке. Он сомневался, что Риверте к нему присоединится - в последние дни он готовился к отъезду и всё время был страшно занят - но спросить всё-таки стоило. Утром, через час после завтрака, Уилл поднялся в кабинет, где было больше всего шансов застать Риверте, и, увидев, что дверь приоткрыта, без стука вошёл внутрь.
Ответа из Сианы ждали со дня на день, и, едва переступив порог, Уилл понял, что ответ пришёл. И ещё он понял, что никуда сегодня не поедет.
И ещё - что всё хорошее, что было у них в Шалле, закончилось.
- Сир, - чуть дрогнувшим голосом спросил Уилл, глядя в широкую спину, загораживающую окно. Она была чудовищно напряжена, так, что лопатки выступили под плотной тканью жилета. Риверте стоял у окна, широко расставив ноги, держа в правой руке лист бумаги, с которого на пурпурном шнуре свисала королевская печать. Он не двигался. Он стоял очень твёрдо, как будто врастя ногами в пол, но Уилл внезапно испытал почти неодолимое желание подскочить к нему и подхватить его, подержать, потому что чудовищная прямота оцепеневшего тела Риверте была прямотой срубленного дерева, держащегося на пне несколько мгновений перед тем, как рухнуть в траву.
- Сир, - Уилл шагнул вперёд.
И в следующее мгновение жуткая неподвижная тишина лопнула. Риверте круто обернулся, роняя смятую бумагу с королевской печатью, схватил обеими руками глобус, стоящий возле окна, и швырнул его на пол. Раздался оглушительный звон, осколки раскрашенного фарфора брызнули во все стороны. Один из них, самый крупный, долетел до того места, где замер Уилл, и больно ударил его по ноге. Риверте остановился, задыхаясь, и вскинул на Уилла глаза. Они были совершенно чёрными из-за чудовищно расширившегося зрачка, и Уилла от этого взгляда мороз продрал по коже. Он знал, что эта ярость, это слепое, чёрное бешенство направлено не на него, но от этого ему не делалось легче. Он ещё никогда не видел Риверте в таком гневе.
- Он посылает меня в Асмай, - хрипло сказал Риверте, глядя Уиллу в лицо. - Этот ублюдок посылает меня в Асмай, говорит, там назревает бунт, и я должен ехать немедленно. И ни слова о моём последнем письме. Ни одного проклятого слова, как будто вообще его не получал. - Он на мгновенье умолк, а потом разразился таким длинным и страшным сквернословием в адрес своего монарха и сюзерена, что Уилл, впитавший с молоком матери почтение к стоящим выше, невольно вздрогнул от такого кощунства.
Когда поток площадной брани иссяк, Риверте снова замолчал и обвёл взглядом кабинет, словно видел его впервые. Отвернулся к окну, всмотрелся туда, так, словно пытался разглядеть там нечто, много месяцев ускользавшее от его взгляда.
- Уильям, земля Вальены ещё не носила человека глупее меня, - не отрывая взгляда от окна, сказал Риверте. Его руки были стиснуты в кулаки, костяшки пальцев побелели и чуть заметно подрагивали. - Он с самого начала пудрил мне мозги. Он не собирался... не собирался отдавать мне Аленсию. Он надеялся, что я отвлекусь, разгребая грызню между вами и моей новоиспечённой жёнушкой. Думал, я буду так занят, пытаясь не дать вам с ней друг друга удушить, что на время забуду... - Его лицо исказилось гримасой, которую при иных обстоятельствах можно было бы назвать усмешкой. Но сейчас она скорее походила на оскал. - Проклятье. Он опять меня обхитрил. Проклятье. Проклятье, Уильям.
Его голос теперь звучал растерянно, почти жалобно. Уилл, поколебавшись, снова шагнул к нему - и Риверте отступил от него назад, как будто не хотел, чтобы Уилл к нему приближался. Ему стыдно, внезапно понял Уилл, и от этой мысли его сердце сжалось от возмущения, гнева и ненависти к королю Рикардо, заставившему Фернана Риверте чувствовать себя побеждённым. И он ещё называет себя его другом! Зная, что для Риверте нет ничего хуже, чем проиграть, и всё равно обрекая его на такое унизительное и бесславное поражение.
Уилл стоял, чувствуя полное смятение от этих мыслей, и смотрел, как Риверте подходит к креслу за столом и тяжело опускается в него. Осколки разбитого глобуса хрустели у него под ногами.
- Возможно, это просто очередной этап, - прочистив горло, рискнул предположить Уилл. - Вы ведь и раньше не всегда и не сразу получали от него то, что хотели. Вы сами говорили, у вас как бы такая игра...
- Это не игра, - без выражения сказал Риверте, макая в чернильницу перо. - Не игра. Игры кончились, Уильям. Прошу, оставьте меня.
Уилл не мог вспомнить, когда в последний раз Риверте его прогонял. Кажется, в Даккаре, когда получил письмо с донесением о том, что Роберт Норан подослал к нему своего младшего брата, чтобы тот соблазнил его и убил. Тогда Уилл был растерян, испуган, смущён. Сейчас он чувствовал лишь сострадание и гнев. Но Риверте не была нужна его жалость. От этого стало бы только хуже.
Поэтому он молча развернулся и ушёл, тихо прикрыв за собою дверь.
Хотя никто в Шалле, кроме Уилла, не знал, что именно произошло, перемена, произошедшая в замке, была разительной. Уилл прежде не сознавал, до чего важную часть повседневной жизни составляют звуки уверенных размашистых шагов, резкого небрежного смеха, звучного насмешливого голоса, оглашающего комнаты и коридоры. Без всего этого замок как будто умер. Даже работы по перестройке внутренних помещений, которыми продолжила заниматься сира Лусиана, внезапно были приостановлены. Уилл не знал, почему, как и не знал, что известно Лусиане о содержании последнего письма из столицы. Похоже, о ней и её дочери король в своём послании также не упомянул. Уилл терялся в догадках, что могло спровоцировать такую забывчивость - или, правильнее говорить, такую жестокость. Рикардо как будто мстил им, всем им, один бог знает, за что. Уилл решил бы, что всё это и вправду обычная ревность, если бы король сам не был инициатором женитьбы Риверте. Заставить своего строптивого царедворца обзавестись семейством и потом злиться на него за то, что он осмелился даже и в этих обстоятельствах быть счастливым? Слишком гнусно даже для такого расчетливого и эгоистичного человека, как Рикардо Великий.