Это была просто её рука, ничего в ней сексуального, но по необъяснимой причине простое прикосновение ощущалось гораздо сильнее, чем интимное. «И не из-за чего тут волноваться», — говорила себе Хоуп, пока её пульс скакал. Нет, не из-за чего.
— Довольно жалкая попытка, Дилан. Последний парень, который пытался угадать цвет моих трусиков, был Джимми Джарамилло. Это было в четвертом классе.
— Я уверен, ты ошибаешься. Уверен, полно парней поблизости, которые гадают, какого цвета на тебе белье.
— Только ты и Джимми.
— Нет, я и Джимми были единственными, кто сказал тебе, что у них на уме.
— Очевидно, что тебя одолела скука. Звучит так, будто бы тебе нужна подружка.
— Не, подружка — это последнее, что мне нужно.
— Почему это?
Он перевернул её руку и изучил каждый из её красных ноготков:
— Почему что?
— Почему подружка это последнее, что тебе нужно?
Он пожал плечами:
— По многим причинам. У меня нет времени. Я не хочу серьезных отношений в данный момент, и в любом случае я не очень-то хорош в этом деле. Я сильно занят Адамом. — Он снова перевернул её руку и уставился на ладонь. — Но иногда мне не хватает рядом женщины.
Она могла поклясться, что знает, чего ему не хватает. Ей тоже этого не хватало. С тех пор как той ночью он стоял на кухне и целовал Хоуп, она думала о том, насколько ей этого не хватает.
— Мне правда не хватает ощущения женской руки в моей руке, когда я иду по улице.
Это немного не то, о чем думала Хоуп. Он посмотрел на неё, и в это мгновение она узнала пустоту и страстную жажду своего собственного взгляда. Дилан Тэйбер, самый желанный и потрясающе красивый шериф Перл-Каунти, мужчина, сводящий женщин с ума своими спокойными улыбками и комплиментами мимоходом, был одинок. Как и она сама.
Невероятно, но это правда, и что-то внутри Хоуп нарастало, отвечая сильному желанию в его зеленых глазах. Его веки чуть опустились: он смотрел на её губы. У Хоуп перехватило дыхание, а в груди стало тесно. Она подняла лицо, пока Дилан медленно опускал свой рот к её.
Задняя дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. Момент был испорчен, Хоуп и Дилан отпрыгнули друг от друга, когда Пол и Шелли ворвались в кухню. Пол держал руку жены над её головой, вниз по руке стекала кровь и капала с локтя.
— Шелли порезала руку моим охотничьим ножом, — закричал Пол, прежде чем кто-то успел задать вопрос. Он схватил со стойки полотенце и обернул его вокруг руки.
— Оно грязное, — тихо запротестовала Шелли. — Хоуп, сзади тебя в третьем ящике снизу чистые полотенца.
— Что случилось? — спросил Дилан у Пола.
— Я положил свой нож в бадью с мыльной водой, которую она приготовила, чтобы дети складывали свои грязные тарелки. До того как я успел предупредить, она сунула руку туда.
В подобных обстоятельствах Хоуп не думала, что смогла бы остаться такой же невозмутимой, как Шелли. На самом деле, миз Терминатор была уверена, что кричала бы до посинения. Она достала из ящика полотенце и передала его.
— Рана глубокая?
— Определенно придется накладывать швы, — ответил Пол. Он часто и неглубоко дышал и точно паниковал больше жены. — Я собираюсь отвезти её в клинику.
— Я отвезу вас, — предложил Дилан. — Мы доберемся быстрее.
— А что с мальчишками? — спросил Пол.
— Я присмотрю за ними, — вызвалась Хоуп.
Дилан повернулся к ней:
— Не думаю, что это хорошая идея. Я позвоню кому-нибудь.
— Я могу управиться с двумя маленькими мальчиками, — ответила она, слегка обиженная, что он усомнился в её способностях.
— Ты уверена? — спросил Дилан.
— Уверена.
Насколько это может быть трудно?
ГЛАВА 8
Мужчина гипнотизирует куриц, чтобы они откладывали больше яиц
— Кровавый палец в одном квартале отсю-ю-ю-да-а-а… — В самодельной палатке из простыней, скрепленных английскими булавками, и кухонных стульев Хоуп направила включенный фонарик на свое лицо снизу вверх, уставилась на две детские мордашки напротив и продолжила страшную историю самым пугающим голосом: — Я побежала и спряталась за кровать, но все равно слышала: «Кровавый палец в доме отсю-ю-ю-да-а-а…» — Засунув руку под груду спальных мешков, Хоуп постучала костяшками пальцев по деревянному полу. — Кровавый палец у твоей двери… — Глаза Адама стали огромными, а Уолли прикусил нижнюю губу. — …тук…тук…тук. — Хоуп вытянула руку: — Я открыла дверь… и там оказался мальчик. — Помолчала для создания пущего драматического эффекта, затем продолжила: — Он порезал до крови палец бумагой, и ребенку нужен был лейкопластырь.
В течение нескольких долгих секунд мальчишки смотрели на нее в темной палатке. Потом взглянули друг на друга и фыркнули.
— Это была настоящая чушь, — покачал головой Адам.
— Я даже не испугался, — добавил Уолли.
— Вы, парни, испугались, — сказала Хоуп. — Я видела.
— Уолли — да, а я — нет.
Уолли толкнул Адама в плечо:
— Ничего подобного.
— Ну же, парни, — пожаловалась Хоуп, когда эти двое начали пихать друг друга. — Вы снова свалите палатку, и в следующий раз я не смогу поставить ее обратно.
Большую часть вечера мальчишки дрались, и пока они, казалось, по-настоящему наслаждались, толкаясь и пихаясь, это сводило Хоуп с ума. И заставляло ее поглядывать в сторону той бутылки зинфанделя, которая имелась в холодильнике.
От одного бокала ничего не случится, но отец Адама уже и так решил, что она не может справиться с двумя маленькими мальчиками. Вероятно, будет не очень хорошо, если он приедет за сыном и увидит, что Хоуп накачивается вином.
— Вы двое будете рассказывать друг другу истории, пока я навожу порядок, — сказала она, выбираясь из палатки и потягиваясь. Когда Хоуп была маленькой, они с братом дрались, и он мог щекотать ее до тех пор, пока она не намочит штанишки, но, черт побери, они совсем не походили на Адама и Уолли. Эти двое находились в постоянном движении.
Взяв полупустые банки пепси с кофейного столика и чашку с остатками попкорна, Хоуп прошла в кухню. Они разговаривала с Диланом примерно сорок пять минут назад, когда он звонил, чтобы сказать, что Шелли отвезут в больницу в Сан-Вэлли: рана на руке была достаточно серьезной, чтобы потребовалось хирургическое вмешательство. Дилан также сказал, что в больницу уже едут близнецы, и как только они доберутся, он уедет, чтобы забрать мальчиков.
Хоуп поставила чашу на столешницу, затем вылила пепси из банок и выкинула их в корзину для мусора. Дорога из Сан-Вэлли займет у Дилана по крайней мере час, так что, решила Хоуп, он может появиться у нее на пороге как через пятнадцать минут, так и через полтора часа, в зависимости от того, как скоро в больницу приедут близнецы Абердин.
— Эй, — раздался приглушенный крик из другой комнаты, — слезь с моей головы, засранец.
— Сам ты засранец.
Хоуп закрыла глаза и прижала ладони к щекам. Она будет игнорировать этих сорванцов еще несколько минут, может быть, тогда они израсходуют свою энергию и просто вырубятся. Вместо этого мальчишки захихикали, что, как уже выяснилось, было не очень хорошим знаком.
Войдя в гостиную, Хоуп тихо встала рядом с палаткой.
— Это было плохо, Уолли, — сказал Адам.
— У меня есть еще один. Быстрее, потяни мой палец.
Хоуп считала, что никто не окажется настолько глупым, чтобы последовать этой команде. Она ошиблась. Комната наполнилась звуками возни и еще более громким хихиканьем. Прямо здесь и сейчас Хоуп дала себе клятву: если она когда-нибудь решит усыновить ребенка, это будет девочка. Никаких мальчиков. Ни за что. Потом включила телевизор и начала смотреть десятичасовые новости Бойсе. К ее огромному облегчению и крайнему удивлению, суета в палатке утихла, и на середине сводки о погоде Адам выбрался наружу, сообщив, что Уолли заснул.
— Не хочешь посидеть со мной или раскрасить что-нибудь? — спросила Хоуп мальчика.
— Ну, давай раскрасить.
Она дала ему коробку цветных карандашей, которые использовала для правки своих статей, после того как печатала их для вычитки. Положила листы бумаги на кофейный столик, и Адам занялся делом.
— Что будешь рисовать?
— Мою собаку.
Хоуп уселась рядом с ним на твердый пол. Ножки стола оставляли очень мало места под ним, и ей пришлось скрестить ноги по-индейски.
— А что ты будешь рисовать? — спросил Адам.
— Тебя.
Она взяла зеленый карандаш и нарисовала мальчика с большими зелеными глазами и каштановыми волосами, стоявшими торчком на голове. Хоуп была не слишком хорошим художником и когда закончила, рисунок оказался совсем не похож на оригинал.
Посмотрев на рисунок, Адам засмеялся:
— Это не я.
— Конечно, ты, — она добавила несколько веснушек и указала на отсутствовавший передний зуб на картинке. — Видишь?
— Хорошо, а я нарисую тебя. — Он взял чистый лист бумаги и желтый карандаш.
— Нарисуй меня с моей лучшей стороны, — Хоуп повернулась к нему в профиль.
— У моей мамы тоже светлые волосы. Но раньше они были каштановыми.
Ее интерес основательно возрос, и она осторожно спросила:
— Где живет твоя мама?
Мальчик посмотрел на нее и снова перевел взгляд на рисунок:
— Большую часть времени в Калифорнии, но когда я вижусь с ней, мы едем в дом моего деда.
— Где он?
Адам пожал плечами:
— В Монтане.
Хоуп чувствовала себя не очень хорошо, выуживая информацию у ребенка, но недостаточно нехорошо, чтобы остановиться.
— Ты часто видишь маму?
— Ага. Она в телевизоре.
В телевизоре?
— Ты имеешь в виду ее фотографию на твоем телевизоре?
— Да.
Еще один вопрос, и она пообещала себе, что остановится:
— Где работает твоя мама?
— Я не должен говорить об этом.
В самом деле? Хоуп тут же задумалась, чем занимается бывшая жена Дилана, если работа настолько плоха, что Адам не может об этом говорить. На ум приходили лишь проститутка или стриптизерша.
— Эй, — сказала Хоуп, показывая на рисунок. — Мой нос — слишком большой!
Адам кивнул и засмеялся:
— Теперь да.
— Ладно. — Она взяла другой лист, нарисовала Адама с большими ушами и косящими глазами и сказала: — Посмотри на себя!
И началась игра в «кто нарисует самое дурацкое лицо». Когда они закончили, выиграл Адам с рисунком Хоуп, ковырявшейся в носу своими «клыками росомахи»
— Что я получу? — спросил он.
— Что ты имеешь в виду под «что я получу»?
— Я выиграл. Мне положен какой-нибудь приз.
— М-м-м… У меня есть попкорн из микроволновки.
— Ни за что, — он огляделся и указал на набивную рысь на камине. — Как насчет этого?
— Я не могу позволить тебе взять ее. Она не моя.
Адам указал на коврик из медвежьей шерсти:
— Это?
— Нет. — Она поднялась и прошла в столовую. Единственным подходящим подарком для Адама оказалась маленькая хрустальная колибри, которую Хоуп купила, чтобы повесить на окно у компьютера.
— Как насчет этого?
— Что она делает?
— Когда ты подносишь ее к свету, — объяснила Хоуп, передавая мальчику фигурку, — она отбрасывает по-настоящему классные лучи света по комнате. Лучше всего это срабатывает в солнечном свете.
Волосы Адама были немного слишком длинными и падали на глаза, пока он изучал птичку.
Хоуп стало интересно, каково будет почувствовать их под пальцами или что он сделает, если она взъерошит ему волосы?
— Милая, да?
— Думаю, да, — сказала Хоуп и сдалась любопытству. Подняв руку, она откинула волосы со лба Адама. Теплые, по-детски послушные пряди скользнули меж ее пальцев.
Может быть, это не так плохо, если в доме будет один маленький мальчик, подумала она, убирая руку.
— Как считаешь?
У Адама зачесалось плечо, он поскреб его и решил, что птичка была немного девчачьей, но нормальной.
— Она ничего, — он пожал плечами и направился обратно в гостиную, глядя на свои босые ноги. Подойдя к палатке, он обернулся к Хоуп, произнес:
— Скажешь мне, когда отец приедет, — и забрался внутрь к Уолли. Лег на спальный мешок, который они нашли в кладовке наверху, и уставился на простыни над головой. Ему хотелось оказаться дома. Ему хотелось, чтобы отец поторопился.
Адам поднял птичку, которую ему подарила Хоуп, затем поднес ее очень близко к глазам. Свет из гостиной просачивался сквозь простыни, и если бы Адам посильнее прищурился, то смог бы увидеть его сквозь колибри. Он подумал о Хоуп, о том, как она рисовала с ним картинки, даже когда отца не было рядом. И она подарила ему подарок. А не принесла его к ним в дом, чтобы увидеться с отцом. Не как все остальные дамочки.
Может быть, Хоуп похожа на Шелли? Шелли не такая, как другие. Она не приезжает и не притворяется, что ей нравится Адам, только чтобы поболтать с его отцом.
Мальчик перевернулся на бок и засунул маленькую птицу в карман шорт. Может, найти для Хоуп классный камень? Адаму нравилось, когда она фотографировала их с Уолли, и нравились те голубые сапоги, которые она иногда надевала. Она построила палатку из простыней и так смешно убегала от летучих мышей. Ему нравилось, как сияли ее волосы.
Как у ангела. Как у его мамы. Адам знал, что его мать не была настоящим ангелом. Он знал, что она живет в Калифорнии и иногда в Монтане с его дедом, но никогда на небесах. Знал, что она не сидит на облаках и не молится, потому что она не молилась даже за обедом. Знал, что мама не может жить с ними, потому что она должна быть на телевидении. Знал, что не может рассказывать друзьям о маме, потому что тогда люди будут приходить и приставать к ней во время их особенных моментов в Монтане. Уолли был единственным, кто знал о его материи, и также не мог никому рассказать.
Адам попытался держать глаза открытыми, но левый все равно закрылся. Мальчик подумал, что, может, стоит закрыть оба? Всего на несколько минут, чтобы дать им отдохнуть перед приездом отца?
Адам знал, что мать — актриса, и это ее работа. Он знал: кое-что из того, что она делает, не по-настоящему. Например, она не может летать и не может заходить в комнату и быть невидимой, если захочет. Он решил, что все же кое-что, что она делала в шоу, должно быть настоящим, и ему хотелось бы увидеться с теми детьми, которых мама спасла из объятого пламенем дома на прошлой неделе. Она и их кошку спасла. И мама знала Санта Клауса. Она спасла Санту, когда тот выпил слишком много и попал под автобус. Сказала ему, что он должен жить для всех детей в мире, которые любят его. И Адаму хотелось поехать на Северный полюс и встретиться с Сантой. Они с Уолли говорили об этом. Поскольку мама спасла Санту, Адам мог бы попросить на Рождество что-нибудь большое, например, карт, который, по словам отца, не мог получить, пока ему не исполнится десять.
Адам зевнул и положил ладонь под щеку. Он хотел, чтобы мама могла приехать и жить с ними. Может быть, если он будет по-настоящему хорошим и действительно сильно этого захочет, так и случится?
Постучав в дверь Хоуп, Дилан ждал. Было пол-одиннадцатого, и он уехал из больницы, как только прибыли близнецы, оставив их заботиться о матери и отце. Дилан никогда не видел, чтобы друг был так расстроен, никогда прежде не видел его таким ранимым: когда Шелли увезли, Пол начал плакать. Винил себя и вел себя так, как будто воткнул нож ей в сердце. Говорил, что просто не может вынести, когда ей больно.
Конечно, рана Шелли была достаточно серьезной, но ни в коей мере не угрожала жизни. Когда Дилан сидел рядом с другом, то обнаружил, что немного ревнует вместо того, чтобы почувствовать отвращение от рыданий Пола. Он никогда так не любил женщину. Так, чтобы это могло заставить его рыдать как девчонку, особенно после девятнадцати лет брака. Дилан спрашивал себя, почему же он не нашел женщину, которую мог бы вот так сильно полюбить? Спрашивал, а найдет ли ее вообще когда-нибудь?
Теперь о желании. С этим все было по-другому. С тех пор как миз Спенсер приехала в город, он постоянно испытывал желание. И по дороге домой Дилан думал не только о том, как стоял на кухне Шелли, изучая нежную кожу на руке Хоуп и линии на ее ладони. И во время долгого пути из Сан-Вэлли он также думал о ночи, когда привез Миз Паиньку домой из «Оленьего рога». Он помнил, как она трогала его, и, как будто это был замедленный повтор кинофильма, восстановил в памяти каждую деталь. Жаркие прикосновения рта, ласки рук, скользивших вниз по его груди, тянущую боль между ног.