— Очевидно, я ей не нравлюсь, так в чём смысл?
— Ей никогда не нравился никто из моих бойфрендов.
— Я думал, я твой единственный настоящий бойфренд.
— Я имел в виду парней, с которыми я когда-либо встречался или приводил домой. Они не были достаточно хороши. И раз уж на то пошло, я никогда не был достаточно хорош для неё. Никогда не был и никогда не буду.
— У неё нет никакого права.
— У неё есть все права. Ты не знаешь, кто моя мама?
— Думаешь, мне не плевать.
— Её отец был сенатором.
— Ну?
— Её мать была богатой наследницей.
— И?
— Она была единственным ребёнком, Вилли.
— И это важно, потому что…?
— Боже, в некоторых вещах ты такой недалёкий.
— Правда?
— Да, правда. Я тоже единственный ребёнок, Вилли. Как ты думаешь, куда отправятся эти деньги, когда она умрёт?
— Уверен, что не знаю, и уверен, что мне плевать, — сказал я.
— Я унаследую довольно большое состояние… а тебе плевать?
Я был удивлён выражением отчаянной, почти злобной искренности на его лице.
Можно было смело сказать, что я не унаследую много, когда мама умрёт. Может быть, грузовик или пару квадроциклов, или китайский сервиз, который та получила, когда вышла замуж за папу. Я был не из богатых, не понимал, как некоторые люди могут быть такими богатыми, когда я видел только то, что люди сводят концы с концами и едва выживают.
— Теперь доходит? — спросил Джексон. — Ты и я? Свадьба? Я, единственный ребёнок, единственный наследник? Ты, благодаря гей-браку, возможный зять? Ной, единственный внук моих родителей? Ты улавливаешь картину?
— Значит, ты можешь унаследовать немного денег, — сказал я.
— Ну, ещё бы, — ответил он.
— И какое отношение это имеет ко мне?
— Думаешь, моя мама оставит мне свои деньги, если не одобряет моего спутника жизни?
Я ответил не сразу. Если честно, я не был уверен, что думаю. Я был крайне обижен, но не мог понять конкретную причину на что.
— Пожалуйста, Вилли, — произнёс Джексон, потянув меня за руку. — Я говорил тебе, что для меня это важно. Возвращайся. Присядь. Постарайся быть милым. Сделай это ради меня.
— Я не позволю твоей маме или кому-либо ещё быть грубым со мной. Мне плевать, сколько у неё денег, или кем был её отец, или как много вилок ей нужно, чтобы съесть чёртов салат. Мы с Ноем пойдём домой. А вы веселитесь.
— Не будь сволочью, — сказал Джексон.
— Она начала это, не я.
— Не делай этого, Вилли.
— Ты меня остановишь?
— Если придётся.
— Ты и какая армия Севера?
— Прекрати этот бред, Вилли. Это важно!
— Если это было так важно, почему ты не рассказал мне ничего до того, как они сюда приехали?
— У меня были свои причины.
— Что ж, почему бы тебе, твоим причинам, твоим восемнадцати вилкам и твоей южной карте вин не пойти ужинать с твоими высокомерными мамочкой и папочкой? Мы с Ноем идём домой.
— Будь благоразумным, Вилли. Пожалуйста!
— Мне жаль, — произнёс я. — Очень жаль, Джек, но прямо сейчас я не могу и дальше выносить твою маму. Я не жестокий, но, если она скажет мне ещё хоть слово, я перепрыгну через тот стол и вынесу ей мозги. Скажи им, что Ною стало плохо или ещё что-нибудь.
— Пожалуйста, возвращайся обратно.
— Я не могу.
Он скривил лицо, развернулся и ушёл.
Ной поднял взгляд на меня, нахмурившись.
Глава 16
СОС
Мы перешли улицу к парку перед зданием городского совета, наши шаги вполне естественно привели нас к месту, которое являлось жемчужиной парка — статуе Элвиса в его блестящем, металлическом величии. Элвиса взгромоздили на большой пьедестал, с микрофоном в руке, замершим в процессе обращения не быть жестокими к Тупело, штат Миссисипи. Дети играли сидя на качелях, и юная темнокожая пара сидела на траве, устроив поздний пикник.
Она тебе не нравится, да? — прожестикулировал Ной, пока мы стояли перед королём, как просители перед троном.
Я состроил гримасу.
Я ей не нравлюсь, — добавил он.
Нет, нравишься, — прожестикулировал я.
Она не смотрит на меня. Она меня не видит.
Дай ей немного времени.
Она симпатичная.
Симпатичная заноза в заднице, — подумал я.
Но я ей не нравлюсь, — добавил он. — Я вижу.
Это не правда.
Правда.
Мы пошли от Элвиса к качелям, и я сел на скамейку и наблюдал за Ноем, в желудке урчало, потому что я был голоден, но слишком зол, чтобы есть. Ной усмехнулся, раскачивая ступнями и ногами, подлетая выше и выше, откидываясь на спинку сидения, пока его голова практически не ударялась о землю.
Я отправил сообщение Тоне, маме Кики и моей лучшей подруге:
ОМГ!
Глава 17
Ты должен справиться
— Итак, позволь мне прояснить, — сказала Тоня после того, как забрала нас, и мы устроились за столиком в «Бургер Кинге». — Родители Джексона богаты, и у тебя проблемы с этим? И ты переживаешь об этом, когда завтра к тебе придут из ДСО? Можешь сказать по буквам слово «мудак»?
— Его мать такая злая, — сказал я в свою защиту.
— Она не может быть настолько плохой.
— Она могла бы быть невестой антихриста.
— О, я тебя умоляю, — отмахнулась Тона. — Богатеи другие. Просто спроси Митта Ромни — она не может быть хуже, чем этот белый как паста кошмар. И у тебя есть более важные вещи, о которых стоит волноваться.
— ДСО ничего не сделает, — отмахнулся я.
— Они могут превратить твою жизнь в ад, Вилли, — низким голосом произнесла она. — Они сидят, записывают всё дерьмо в свои бланки и смотрят на тебя, и судят тебя, и одному Богу известно, что они могут сделать, если решат, что им не нравится то, что они видят. А теперь у него непроходная оценка в школе. Тебе бы неплохо начать думать.
Тоня Хамфрис произнесла эти слова своим без—всякой—чуши тоном голоса — и я улыбнулся. Она была амазонкой, её голова была украшена великолепными, густыми кудряшками, что говорило: «Я женщина, и, детка, ты услышишь, как я рычу».
Пока мы сидели вместе, белый мужчина и чернокожая женщина с детьми, на нас смотрели, напоминая, что метисация* в штате Миссисипи была преступлением до какой-то точки в восьмидесятых. Межнациональный брак с Детьми Хама, скажем так, вызывал неодобрение в Стране Дикси. Не то чтобы мы с Тоней когда-нибудь смешаем наши расы.
*Метисация — смешение национальностей, племён, рас.
Я взглянул на Кики, которая рьяно жестикулировала Ною, у которого был полон рот картошки-фри. Они оба улыбались с тайным озорством.
— Я тебе говорю, — сказал я, переводя взгляд обратно на Тони и слегка кивая на детей. — Они используют знаки, которые я никогда не видел.
— Все глухие дети так делают, — легко ответила она.
— Я хочу знать, о чём они разговаривают.
— Почему не спросишь у них? — она скрестила руки на груди, бросая мне вызов.
Я нахмурился.
— Понятно, — сказала Тоня.
— Я знаю, что мы должны уважать их частное пространство, — сказал я. — И я уважаю. Но я просто чувствую себя таким… брошенным.
— Они живут в своём собственном мире, Вилли. Ты это знаешь.
Я знал. Мир Глухих. Их мир.
Кики прожестикулировала что-то, и Ной захихикал.
— Что мне делать? — спросил я.
— С чем? — спросила Тоня.
— С ней, — раздражённо произнёс я. — Тёща из ада. Она называет меня гомосексуалистом. Я это ненавижу.
— Просто пытается тебя вывести из себя.
— Это не вежливо.
— Я не вижу, в чём здесь проблема, Вилли. Иметь деньги — это хорошо. Иметь деньги значит, что ты можешь быть немного странным, и люди просто должны мириться с этим. Теперь ты знаешь, что я не большая фанатка мистера Джексона, но если он из богатых, эй, деньги покрывают множество грехов, не забывай об этом.
— Джексон нормальный, — сказал я.
— Ага, — ответила она.
— Он иногда немного зануда, — признался я.
— Ага.
— Ладно, он немного высокомерный.
— Немного?
— Он нормальный, как только ты его узнаешь поближе.
— У этого мужчины хоть когда-нибудь торчал волосок из причёски? Расскажи мне, Вилли. Он пердит? Потому что я думаю, что нет. Этот мужчина такой идеальный, что, вероятно, никогда не ковыряется в носу, не рыгает, не чешет зад — он выглядит так, будто только что сошёл со страницы журнала. Он такой идеальный, что заставляет меня нервничать. Возможно, он чистит зубы нитью дважды в день, просто потому, что дантист так сказал. Я бы не удивилась, если бы он принимал слабительное, просто чтобы облегчиться. Говоря о пафосном классном парне.
Я усмехнулся. Не мог сдержаться. Это была правда. Джексон Ледбеттер был лучшим примером белизны. И в частности, белизны гомосексуального белого мужчины. Он оправданно гордился своим внешним видом и никогда не ходил с огромным прыщом на лбу, не говоря уже о том, чтобы одеваться в обноски из «Волмарта», которые носил я. Он был тщеславным.
— Это мой мужчина, — сказал я, в какой-то мере испытывая гордость.
— Я знаю, сладкий, — ответила Тоня. — И я не придираюсь к нему. Он из богатой семьи — и это многое объясняет. Вероятно, он носил брекеты, будучи ребёнком, и у него была своя собственная тиара и бассейн, и целых девять ярдов. Дело в том, что он не такой, как ты, Вилли. Не такой, как мы.
— И слава Богу, — произнёс я.
— Но, если ты любишь его, вы справитесь.
— Я очень люблю его, — сказал я.
— Тогда ты должен справиться, — подчеркнула она. — Есть вещи похуже, чем иметь богатых родственников. И они скоро уезжают, так почему тебя это волнует?
— Джексон сказал, что его мать не оставит ему свои деньги, если не одобрит меня. Что я должен с этим делать?
— Бросаться на женщину не лучший подход, могу тебе сказать.
— Слышала бы ты, что говорит эта женщина. А потом она переключилась на мою книгу.
Тоня рассмеялась.
— Что? — произнёс я.
— Я забыла о твоей книге, — сказала она.
— Так почему ты смеёшься?
— Вилли, ты читал свою собственную книгу, так ведь?
— Конечно, — ответил я.
— Ты хоть представляешь, что люди должны о тебе думать?
— Я просто был честен!
— Ты вышел и рассказал всему миру, что мастурбировал так много, будучи ребёнком, что боялся, что у тебя отвалится член.
— Ну, это правда.
— Поэтому и смешно… но ты можешь представить, что люди должны о тебе подумать, люди, которые не знают тебя, не знают, когда ты преувеличиваешь, когда ты говоришь правду? Ты вышел и рассказал всё как есть, и это было смешно и всё такое, но от этого людям некомфортно. Если твои будущие родственники прочли эту книгу… Я даже не могу себе представить, что они, должно быть, о тебе думают. И что, если дама из ДСО читала эту книгу?
— Всё было не настолько плохо, — отметил я.
— Каждый раз, когда хожу в туалет в торговом центре, я теперь думаю о тебе, Вилли. Вот как всё плохо.
Я закусил губу. Возможно, мне следовало подумать дважды о включении в сюжет этого дела о сексе в туалете в торговом центре.
— А потом ты рассказал о случае, когда тот парень дал тебе двадцатку, потому что подумал, что ты шлюха, — с улыбкой добавила она.
— Ну, так и было, — сказал я.
— Это не то, что ты хотел бы рассказать людям, — сказала она.
— Какая разница? — спросил я. — Люди занимаются сексом. Возможно, прямо сейчас в туалете люди занимаются сексом, пока мы едим. Я хочу сказать, кому какое дело?
Тоня рассмеялась.
— Я веду их к маме домой в воскресенье, — сказал я. — Можешь представить? Если ты думаешь, что Джек высокомерный…
— Ты пройдёшь через это, — заверила она меня. — Не говори мне, что забыл о шутках и уклончивом поведении — это не так уж сложно. И если ты не сделаешь этого ради себя и Ноя, то сделай ради своего мужчины. Всего несколько недель. Насколько это может быть плохо?
— Подожди, пока не познакомишься с этими людьми, — сказал я.
— Позволь мне кое-что тебе сказать, Вилли, и я говорю тебе это только потому, что я твоя подруга, и у меня нет времени тебе льстить. Ты любишь этого мужчину. Я знаю, что любишь. Значит, ты должен справиться. Это будет много для него значить. И он терпит твою семью, разве нет? Твою маму? Твоего деда? Твоего брата, Билла? Суть в том, что если ты собираешься всё наладить, то придётся поработать. Никто не говорил, что будет легко. Если хочешь, чтобы этот мужчина надел тебе кольцо на палец, ты должен справиться. Понимаешь меня?
Я тяжело вздохнул.
Кики взглянула на меня так, как делают дети, когда пытаются что-то провернуть. Она жестикулировала Ною, поймала мой взгляд и быстро остановилась. Что бы она ни сказала, должно быть, это было смешно, потому что Ной одновременно фыркнул и окатил стол содовой. Они оба взорвались потоком хихиканья и смешков.
— Какого чёрта? — обратился я к Тоне.
— Дети остаются детьми, — сказала она. — А теперь я хочу, чтобы ты сел и рассказал мне, что собираешься делать с ДСО.
Я откинулся на спинку стула, нахмурившись.
— Ну? — надавила она.
Я не имел никакого понятия.
Глава 18
Большая, как М—и—с—с—и—с—и—п—и?
Папочка?
Что?
Ты разозлишься, если я тебе кое-что расскажу?
Конечно, нет.
Ты уверен?
Конечно.
Обещаешь?
Обещаю.
Он закусил нижнюю губу.
Я поправил его одеяло, наблюдая за ним краем глаза.
Ты меня любишь? — прожестикулировал он.
Ты знаешь, что люблю, маленький засранец.
Он усмехнулся.
Ты будешь любить меня, несмотря на то, что я тебе скажу?
Конечно. Что ты хочешь мне сказать?
Ничего.
Ничего?
Он пожал плечами, но я видел, что в его глазах таится секрет, который пытается прорваться наружу. Если я стану вытягивать это из него, он отступит, как черепаха, втягивающая голову в панцирь, так что я прикинулся незаинтересованным. Однако, я был заинтересован. Весьма.
Папа на тебя злится?
Возможно, — прожестикулировал я.
Вы поругались?
Нет.
Он выглядел так, будто злится.
Вероятно, он злился.
Но вы не поругались?
Может быть, немного. Не переживай об этом.
Он меня любит?
Конечно, любит. Он твой папа.
Не думаю, что я ему нравлюсь.
Почему ты так говоришь?
К. сказала, что я ему нравлюсь только потому, что он хочет сделать тебя счастливым.
Это не правда!
Он пожал плечами.
Папочка?
Что?
Почему я глухой?
Я смотрел на него несколько долгих мгновений. Что это за вопрос?
К. сказала, это потому, что ты и мама сделали что-то плохое, — добавил он.
Я не знал, как на это ответить, так что не сказал ничего. Он напряжённо смотрел на меня этими голубыми глазами, которые, казалось, смотрели прямо сквозь меня.
Ты злишься на меня? — прожестикулировал он, когда воцарилась долгая тишина, а я не отвечал.
Я покачал головой.
Я не хотел тебя разозлить.
Я не злюсь.
К. говорила мне не спрашивать у тебя это, потому что ты разозлишься.
Я не злюсь. Почему бы тебе не лечь спать?
Ты меня любишь?
Конечно.
Как сильно?
Очень сильно!
Твоя любовь большая, как моя школа?
Больше.
Большая, как школьный автобус?
Больше.
Большая, как «ФудВорлд»?
Больше.
Большая, как гора?
Больше!
Большая, как М—и—с—с—и—с—и—п—и?
Больше!
Ты уверен?
Конечно, — сказал я. — Но вопрос в том… любишь ли ты меня?
Да.
Я тебе не верю, — сказал я.
Люблю!
Думаю, ты врёшь.
Я не вру!
Думаю, ты просто живёшь здесь из-за бесплатной еды.
Не правда!
Готов поспорить, ты не можешь дождаться, когда вы с К. сможете сбежать и пожениться.
Фу!
Готов поспорить, ты любишь меня совсем чуть-чуть.
Это не правда!
Как сильно ты меня любишь? — спросил я.
Он улыбнулся. Пришла его очередь придумывать прилагательные.