— Не сейчас. Не в эту минуту — только потому, что ты раздражен.
— Я не раздражен, — возразил Гордон. — Я в бешенстве!
Отец поморщился, словно словесный удар достиг цели, но отнюдь не отказался от своих намерений. Правда, он попытался отпихнуть блокнот, но сын прижал его ладонью.
— Мне нужны условия договора в письменном виде.
В отчаянной попытке спасти положение, прежде чем снова разразится гроза, Фанни бросилась к столу с дымящимися тарелками и поставила их перед мужчинами.
— Поешьте, пока не остыло, — взмолилась она.
— Какие же условия тебя устраивают? — негодующе осведомился Роджер, не глядя на экономку.
— Поешьте, мистер Роджер, — опять принялась уговаривать Фанни. — Напишете потом.
— Так, отец, пиши, что отдаешь свои двадцать пять процентов акций компании мне, если в течение трех месяцев я женюсь.
— С каких это пор тебе недостаточно моего слова?
— А с тех, когда ты решил прибегнуть к шантажу.
— Но послушай! — воскликнул Роджер несколько обиженно. — Я же имею право решать, кто получит принадлежащие мне акции! Имею я и право знать, что когда-нибудь твоему сыну достанутся мои деньги!
— Сыну? — переспросил Гордон. — Это тоже часть сделки? Ставишь новое условие? Может, мне просто жениться на женщине, у которой уже есть сын? Тогда тебе не придется ждать и тревожиться?
Роджер вспыхнул, а затем поспешно нацарапал то, что просил сын, и с возмущением отпихнул блокнот.
— Вот, пожалуйста, все, чего я хочу от тебя, в письменном виде!
Гордон хотел бы немедленно уехать, но не знал, готов ли пилот, и, кроме того, все еще не верил в глубине души, что отец способен на столь чудовищный шаг и осуществит обещанную угрозу. Однако память услужливо подсовывала ему множество примеров болезненного упрямства Роджера, которые подтверждали: он действительно готов совершить непоправимый поступок. Но сердце мириться с этим отказывалось.
Они ели в напряженном молчании и быстро расправились с ужином, затем Гордон вернулся в гостиную, включил телевизор и открыл кейс. Работать, рассудил он, гораздо безопаснее и полезнее, чем ввязываться в очередной спор. А телевизор несколько смягчал зловещую тишину в комнате.
Несмотря на письменное соглашение с отцом, Гордона ничуть не прельщала мысль удовлетворить его нелепые требования — даже для того, чтобы сохранить главенствующее положение в управлении компанией. Правда, он понятия не имел, что теперь делать. В нем еще кипел гнев, а в голове крутились всевозможные решения проблемы — от гражданского судебного иска и заявления о невменяемости отца до поспешного брака с какой-нибудь женщиной. Все эти шаги были отвратительны своей крайностью, не говоря уже о возможных крайне неприятных последствиях.
Роджер, сидя напротив, взглянул на сына поверх газетных страниц. Выражение его лица было умиротворенным, словно спор разрешился к всеобщему удовольствию.
— Насколько мне известно, множество молодых женщин в наши дни предпочитают вообще не иметь детей. Им больше по вкусу заботиться о себе и делать карьеру. Смотри, не нарвись на такую.
Гордон намеренно проигнорировал этот совет, продолжая делать вид, будто внимательно изучает бумаги.
— И будь предельно осторожен, не свяжись с какой-нибудь охотницей за состоянием, которая польстится на твои деньги.
Тут уже Гордон не мог сдержаться.
— Как, черт побери, я выясню истинные намерения женщины всего за три месяца?
— А я-то считал, что у тебя богатый опыт. Для того чтобы понять, выходит женщина за тебя или за твои деньги, много времени не требуется.
— Вот как? — саркастически переспросил Гордон. — Раз ты так хорошо разбираешься в женщинах, посоветуй, каким образом я могу узнать, какую цель преследует моя будущая жена, выходя за меня.
Но Роджер не обиделся.
— Ты прав, здесь я тебе не советчик. После того как твоя мать бросила нас, я и думать не мог о другой. Но это скорее относится к моим достоинствам, нежели к недостаткам. И все-таки одиночество — страшная штука. Поэтому я и не желаю тебе подобной участи. Однако с годами становится все сложнее и сложнее отказываться от своих привычек, от установившегося образа жизни.
Сказав это, Роджер посмотрел на сына, словно ожидая от него понимания, но тот снова углубился в документы.
Последующие полчаса тишину в гостиной нарушал только шелест переворачиваемых газетных страниц. Немного погодя, видя, что Гордон не обращает на него никакого внимания, Роджер поднялся и зевнул.
— Пожалуй, я дочитаю газету в постели, — сказал он. — Уже десять часов. Ты собираешься работать допоздна?
— Последние двенадцать лет я каждый день работаю допоздна, — резко ответил Гордон. — Именно поэтому наша компания так разбогатела.
Минуту Роджер растерянно смотрел на него, но, не найдя, что ответить, медленно вышел из комнаты.
Гордон не поднимал головы до тех пор, пока не услышал, как закрылась дверь спальни отца. Затем швырнул бумаги, которые читал, на журнальный столик и хрустнул пальцами, что было красноречивым свидетельством его отвратительного настроения. Он мысленно перебирал возможные варианты последующих действий, когда его внимание привлек какой-то шорох. Гордон поднял голову — на пороге, смущенно улыбаясь, стояла Фанни с кружкой в руке.
Сколько он себя помнил, стоило им поссориться с отцом, тотчас появлялась Фанни и предлагала ему чего-нибудь вкусненького съесть или выпить — своеобразный жест утешения со стороны добродушной женщины. Ей было за шестьдесят, она выглядела простоватой на вид, ее круглое лицо всегда дышало спокойствием, а в глуховатом голосе неизменно звучала неподдельная доброта.
Гордон смягчился, когда Фанни поставила на кофейный столик дымящуюся кружку.
— Горячий шоколад, — догадался он. Рецепты Фанни от плохого настроения остались неизменными: горячий шоколад вечером и лимонад днем. И еще шоколадный кекс. — А где же кекс? — пошутил Гордон, потянувшись за кружкой и зная, что ему придется выпить все до последней капли, чтобы не обидеть Фанни.
Горячий шоколад был традицией, а с некоторых пор Гордон начал ценить маленькие семейные обычаи. Наслаждался домашним уютом и теплом он только здесь, в доме своего отца, где всем заправляла эта чудесная женщина. Фанни повернулась к двери.
— Со вчерашнего дня у меня остался кусочек. Я купила этот кекс в магазине. Сейчас принесу.
— Раз пекла не ты, значит, не стоит и пробовать, — заключил он, и пожилая женщина просияла от этого комплимента.
— Побудь здесь, поговори со мной, — попросил Гордон, видя, что она опять собирается уходить.
Фанни послушно опустилась на краешек кресла, которое прежде занимал Роджер, и со вздохом произнесла:
— Напрасно ты спорил с отцом.
— Это ты говоришь мне уже на протяжении двадцати лет.
— Но неужели желание отца поскорее увидеть тебя женатым кажется тебе неразумным?
— Иначе не назовешь, — отозвался Гордон.
— По-моему, он думает, что, если не заставить тебя жениться, сам ты этого никогда не сделаешь.
— Не его дело!
Фанни заглянула ему в глаза.
— Он любит тебя.
Гордон сделал глоток шоколада и сердито отставил кружку.
— Мне от этого не легче.
— Но я говорю правду.
— Все равно любовь не оправдание для шантажа, даже если шантаж — пустая угроза.
— Вряд ли мистер Роджер угрожает попусту. Он и мне говорил, что завещает свою часть акций компании благотворительному фонду, если ты не женишься.
Волна ярости вновь накатила на Гордона.
— Не знаю, как он оправдает такой поступок передо мной или перед своей совестью!
Замечание прозвучало чисто риторически. Но у Фанни был готов ответ, и Гордон понял, что она абсолютно права: сквозь все угрозы она разглядела истинную причину, которой руководствовался Роджер.
— Твой отец заботится не о деньгах, его тревожит лишь продолжение вашего рода.
— Откуда вдруг у него взялась эта навязчивая идея? — спросил он.
Помедлив, Фанни объяснила:
— Мистер Роджер очень сдал. Теперь здесь часто бывает доктор Бранс. Он говорит, что помочь твоему отцу уже ничем нельзя.
Гордон был потрясен словами экономки. Он знал, что, услышав однажды свой приговор, отец не разрешал больше и речи заводить о каких-либо визитах к специалистам. Все попытки уговорить его отправиться в Хьюстон и показаться хорошим врачам были бессмысленны.
Фанни испустила длинный прерывистый вздох и подняла на Гордона карие, полные слез глаза.
— Доктор Бранс считает, что теперь это лишь вопрос времени… — Она осеклась, не в силах продолжать, и, поднявшись с кресла, поспешила уйти.
Подавшись вперед, Гордон поставил локти на колени, захлестнутый страхом и ужасными предчувствиями. Ссутулившись и переплетя пальцы рук, он уставился на пустое кресло отца, вспоминая о задушевных вечерних беседах, которые они вели последние три десятилетия. Казалось, все представления о тепле домашнего очага и о семейном счастье, знакомые Гордону с детства, связаны с этой невзрачной комнатой. Со смертью отца он лишится последнего убежища.
Гордон помрачнел, представив свою жизнь без поездок сюда. Только сейчас он понял, что отец и его ранчо были самым главным в его жизни. Угроза Роджера Эванса отдать часть акций компании как-то сама собой забылась. Гордон лихорадочно обдумывал, как предотвратить неизбежное, вдохнуть жизнь в отца и скрасить его последние годы… Или месяцы, или дни. Его мысли крутились по замкнутому кругу. Он мог сделать для отца только одно.
— Дьявол! — выпалил Гордон, но в этом ругательстве прозвучало смирение, а не вызов. Он готов был жениться на ком угодно, но брак в таком штате, как Алабама, где супруги сообща владеют собственностью, означал финансовый риск. Его будущая избранница может устроить сцену, если поймет, что от нее потребуют подписать добрачное соглашение.
Он подумал было нанять кого-нибудь на роль жены, но отец слишком умен и подозрителен, чтобы купиться на дешевую уловку. Несомненно, именно поэтому он пожелал ознакомиться с брачным контрактом. Но, к счастью, не стал настаивать на том, что передаст сыну свою часть акций компании только после рождения наследника. То, что отец упустил такую важную деталь в соглашении, подтверждало: Роджер Эванс уже не столь прозорлив, как в былые годы.
Гордон взял кружку с горячим шоколадом и отнес в кухню, где осторожно вылил остатки содержимого в раковину. Затем сполоснул, чтобы Фанни не обнаружила, как он отнесся к ее угощению, и не обиделась, узнав истину. Истина же состояла в том, что он ненавидел горячий шоколад. Но особую неприязнь Гордон питал к врачам, которые ставят диагноз, делают неутешительные прогнозы, не предлагая лечения.
По этой же причине он не чувствовал воодушевления, размышляя о фиктивном браке, обреченном на провал еще до заключения. Гордон подумал, что наиболее подходящей кандидатурой будет Келли — актриса, с которой он время от времени встречался, и которая была влюблена в него как кошка.
Его работа и плотный график поездок ничуть не смущали молодую женщину, но самого Гордона тревожил тот факт, что, согласившись выйти за него замуж, Келли не захочет впоследствии развестись. Его предыдущий роман закончился разрывом именно потому, что любовница требовала узаконить их отношения. С тех пор Гордон не изменился и не собирался меняться. Дело по-прежнему заменяло ему жену. Он все так же пренебрежительно относился к бесцельной погоне за развлечениями, много путешествовал и не позволял себе продолжительных периодов бездействия.
Неожиданно Гордон вспомнил о Дженнифер. Бесспорно красивая, обаятельная, умная и скромная девушка. Но одно дело — просто встречаться с ней, подарив ей лишь крохотную частичку своей души. И совсем другое — вовлекать в столь чудовищный обман. Его сердце болезненно сжалось, когда он представил, какими могли бы быть их встречи. Только сейчас сложившееся положение вещей делало их невозможными.
Тяжело вздохнув, Гордон, вышел из кухни и направился по коридору к комнате, в которой спал с детства. Кровать показалась ему узкой, когда он снял покрывало и вытянулся на чистых белых простынях, от которых пахло солнцем и летом. Сцепив пальцы за головой, Гордон уставился на вентилятор, медленно крутившийся над ним. Подавленное настроение постепенно отступало — вместе с мыслями о женитьбе. Эта идея была не только смешна, но и абсурдна. Как и утверждение врачей, что его отец недолго протянет.
Гордон закрыл глаза и почувствовал прилив оптимизма. Он непременно найдет решение проблемы, которое устроит и отца, и его самого. Отыскивать выход из явно безвыходных ситуаций удавалось ему всегда. Именно этот талант помог ему обрести богатство и успех, о которых он в юности не смел и мечтать.
Он лежал в маленькой, скромно обставленной спальне, где еще мальчиком грезил о будущем. Казалось, сами стены до сих пор воздействуют на него неким таинственным, волнующим образом.
Окно было открыто. Серебристый лунный свет проникал сквозь прозрачные шторы, превращая их в сияющую шелковистую паутину, развевающуюся под дуновением легкого ветерка. На прикроватной тумбочке громко тикал старый будильник, убаюкивая Гордона, напоминая ему, что утро вечера мудренее…
Роджер Эванс смотрел на спящего сына, хмурясь при виде морщинок в уголках его глаз и около рта. Он беседовал с Гордоном еле слышным, как шорох штор, шепотом, стараясь успокоить его, прогнать тревожные мысли. Роджер делал так всегда, когда сын был дома, и он чувствовал необходимость высказать ему, спящему, то, что не решался сказать в лицо.
— Ты уже добился всего, о чем могут мечтать большинство мужчин, — говорил отец. — Ты уже доказал: тебе удается все, за что ты ни возьмешься. Незачем больше переутомляться, Гордон.
Спящий пошевелился и повернул голову, но дыхание у него осталось ровным и глубоким.
— Утром ты поймешь, что все не так уж и плохо, — мягко пообещал Роджер. — Я люблю тебя, сынок.
3
Марк Фарроу любил сладкое и был излишне полным, о чем его неоднократно предупреждал врач. Но Марк много работал и считал просто невозможным отказать себе в куске торта после обеда или в нескольких пирожных.
Он принадлежал к одной из богатейших семей Мобила. Его отец был совладельцем «Мобил корпорейшн» — компании с очень широким кругом интересов — от сахара до нефти, от морских перевозок до микропроцессоров. Но Марка не интересовал бизнес. Он дерзнул попробовать свои силы на поприще литературы и уже через несколько лет стал одним из самых читаемых авторов. Его политические детективы раскупались моментально. И это означало, что книгоиздатели постоянно торопили его с написанием новых произведений, желая извлечь максимум прибыли, пока Марк на пике популярности.
Вот почему после напряженной умственной деятельности он чувствовал необходимость побаловать себя хорошим десертом.
Предупреждения врача становились все суровее с тех пор, как Марку перевалило за тридцать.
— Неужели вам не безразлично ваше будущее? — спросил он своего пациента после очередного осмотра. — Вы же еще молодой человек и наверняка подумываете о женитьбе. А с таким, как у вас, уровнем холестерина в крови с вами в любой момент может произойти что-нибудь крайне неприятное. Уверен, вам этого не хочется.
Марку действительно этого не хотелось. Но при мысли о возможной женитьбе у него всегда портилось настроение. Женщины никогда не привлекали его. И только когда ему исполнилось двадцать, он понял, что чувствует непреодолимую тягу к мужчинам. Для Марка не было секретом, что приятелей прельщают только его деньги, но поделать с собой ничего не мог. Так он и жил, скрывая от всех свою тайну и соблюдая величайшую осторожность. Узнай об этом его родители или друзья — скандала было бы не избежать.
Напряженная работа и вечный страх, что о его сексуальных пристрастиях станет известно всем и каждому, приводили к стрессам, которые помогала снять только хорошая порция какого-нибудь десерта. И именно благодаря слабости к сладкому Марк познакомился с Дженнифер.