– Ну, я…
– Извините. – Розамунда наконец заговорила. – Я должна отвергнуть все предложения кузена моего покойного мужа. Я говорю и от имени сестры тоже.
Стул, на котором сидел Алджернон, жалобно скрипнул, когда тот вскочил и возмущенно заверещал:
– Ах вот как ты меня отблагодарила за все, что я для вас сделал, за то, что предложил вам кров и защиту! А я-то думал, что заслуживаю благодарности. Мое предложение – единственное, на что ты можешь рассчитывать, учитывая твою репутацию. Даже удивительно, что герцог позволил тебе приехать сюда и знаться с приличными людьми, Рози.
О, как она ненавидела это имя! Так звали чрезвычайно любвеобильную служанку из деревенской таверны. Но, увы, таково было отношение к миссис Берд обоих братьев.
– Алджернон, спасибо за честь, но я не могу согласиться, – вежливо сказала Розамунда. Никто не знал, чего ей стоила подобная благодарность.
– Понимаю. Вероятно, ты рассчитываешь, используя влияние герцога, вернуться в общество, не так ли? Интересно, как ты сумела заполучить приглашение от семьи человека, которого много лет назад соблазнила, а потом обманула?
Рука Люка, протиравшая стекло монокля, на мгновение замерла.
Алджернон подошел ближе.
– Она не рассказала вам, ваша светлость? У нее была связь с вашим братом, но ее порочная натура одержала верх. Ее нельзя пускать в приличный дом. И необходимо постоянно держать в ежовых рукавицах.
Скучающее выражение лица герцога Хелстона не изменилось. Он слушал очень внимательно, но нельзя было ничего прочитать на его лице.
– Надо же, какое богатое прошлое у этой женщины. Признаюсь, я еще больше заинтригован. Насколько мне известно, леди используют самые разнообразные штучки, чтобы заковать джентльмена в кандалы. А в этом случае миссис Берд взяла на себя роль коварной искусительницы. Как странно!
– Да уж, – пробормотала Розамунда, уверенная, что ее никто не услышит.
– Но это же был ваш брат, лорд Хелстон! – воскликнул Алджернон и оттянул свой кружевной галстук. – Все ваши соседи, съехавшиеся на свадьбу, сплетничают о ее пребывании здесь. А Рози, как обычно, наслаждается жизнью и тем, что оставляет после себя разрушенные судьбы.
– А вы, получается, настолько добры, что готовы взвалить на себя эту тяжкую ношу, чтобы только избавить от нее окружающих? И о ее сестре собираетесь заботиться?
– Я вообще очень снисходителен и терпим. Герцог пристально осмотрел Алджернона с головы до ног и кашлянул, прочищая горло.
– Теперь я все понял. Ваше благородство не знает границ, сэр. – Его губы тронула слабая улыбка. Или Розамунде это показалось? Люк продолжил свою речь. – Теперь, когда знаю все, конечно же, я прикажу упаковать багаж миссис Берд и вышвырнуть ее вон из Эмберли, пока она не сломала жизнь кому-нибудь еще.
– А Сильвия?
Его светлость с высокомерной миной поднял одну бровь.
– Ах да, конечно. Ее сестра, разумеется, тоже виновата.
Сердце Розамунды сжали ледяные тиски страха. Ей очень хотелось облизать пересохшие губы, но она боялась, что тем самым выдаст свое волнение.
Алджернон опустил глаза, скрывая торжество.
– С вашего разрешения, ваша светлость, могу я сказать служанке, чтобы она начала укладывать вещи?
– Рози, – сказал герцог, – вы этого хотите?
– Идите к черту!
Люк Сент-Обин, восьмой герцог Хелстон, громко и с удовольствием расхохотался.
– Вот видите, – глупо ухмыльнулся Алджернон. – Под личиной пристойной женщины скрывается вульгарная простолюдинка!
Герцог надменно улыбнулся:
– Мистер Берд, мне жаль вас расстраивать, но, боюсь, я решил сам заняться воспитанием этой взбалмошной особы. Она уже нанесла ущерб нашей семье в прошлом, и я имею право на возмездие. – Сент-Обин быстрыми шагами пересек комнату и позвонил в колокольчик. – Полагаю, вы будете удовлетворены моим обещанием, поселить обеих сестер на затянутом паутиной чердаке. Там нет даже камина, и его обитатели страдают то от холода, то от жары. Как вы считаете, может быть, я должен их заставить еще и поработать на кухне?
Алджернон, сверх меры возбужденный, все же не позволил себе спорить и решил подольститься к герцогу.
– Конечно, ваша светлость, все будет так, как вы решите. Но мне бы не хотелось обременять вас такими неприятными заботами. Я думаю, что этот крест должен нести ближайший родственник…
– Больше ничего не говорите, – прервал его Люк и сделал знак проскользнувшему в комнату лакею. – Терпению каждого человека есть предел, и, боюсь, свое я уже израсходовал. Поэтому, если вы задержитесь еще хотя бы на минуту, результат вам может не понравиться.
По ошеломленному выражению лица Алджернона было ясно, что он полностью сбит с толку словами герцога. А Розамунда, едва только начавшая приходить в себя, подумала, что обоих джентльменов стоит пожалеть, причем неизвестно, кого больше.
И у нее не было никаких сомнений относительно приказа, отданного герцогом крепкому и мускулистому лакею с непроницаемой физиономией.
Глава 4
Вина, сущ. Состояние индивидуума, который, как известно, совершил опрометчивый поступок, в отличие от состояния того, кто заметал следы.
А. Бирс. Словарь Сатаны
Розамунда сидела среди разбросанных листков бумаги у секретера в непривычно больших апартаментах, в которые ее только что перевели. Экономка, крепкая здоровая корнуоллка, говорившая с сильным акцентом, настояла, чтобы она освободила свои покои, и в какой-то момент Розамунда решила, что ее сейчас препроводят на чердак. Оказалось, что нет. Просто ожидали новых гостей, для которых потребовалась ее прежняя комната. И Розамунда уже в который раз начала волноваться, не зная, приглашены ли на свадебные торжества члены ее семьи. Судьба не должна быть настолько жестока, и столкнуть их лицом к лицу.
Розамунда задумчиво посмотрела на букет цветов, собранный после обеда. Собственно говоря, букетик был так себе… выбирать было не из чего. Цветов в герцогском парке было не много. Очевидно, в последнее время этому не уделялось должного внимания. Но уже были наняты новые садовники, которые приступили к работе, Розамунда едва не присоединилась к одному из них, выпалывавшему сорняки вокруг флоксов и резеды, с большим трудом удержавшись от столь необдуманного поступка.
Она, если бы могла, проводила бы в парке целые дни, гуляя по пустынным аллеям, удивительно умиротворяющим. Тишину нарушало только жужжание шмелей. Ей часто вспоминался маленький ухоженный садик в Бартон-Коттедж. Только он приносил ее душе отдохновение и покой.
Но теперь Розамунда не была спокойна. Она вздрагивала от каждого звука, опасаясь, что ее обнаружат и заставят присоединиться к другим гостям. После вчерашней ужасной встречи с кузеном мужа ей пока удавалось избегать всех. А вспоминая о лорде Хелстоне, она начинала чувствовать себя преступницей.
Что он думает о ней? Наверное, считает развратной женщиной, рвущейся туда, где она никому не ровня, где ее могут только презирать. Она к тому же не стала защищаться – боялась, что ей не поверят. Теперь его светлость скорее всего не испытывает к ней ничего, кроме отвращения. Интересно, почему же он сразу не выставил ее из замка?
И почему поцеловал? Наверняка, только чтобы отвлечь от тревожных мыслей. И, надо признать, добился своего.
Розамунда несчетное число раз вспоминала этот поцелуй, и в конце концов ей стало казаться, что она все придумала. Она снова и снова представляла потемневшие от страсти глаза герцога, нежность губ, тепло тела. Руки он держал за спиной, давая ей возможность в любой момент отстраниться.
Сердце Розамунды снова гулко заколотилось. Опустив глаза, она заметила, что ее пальцы дрожат, и чернила с пера капают на бумагу. Что это с ней? Она же не собиралась писать письмо отцу с просьбой выслать за ней экипаж. Она никогда и ни к кому не обращалась с просьбами – характер не позволял. Лучше уж с голоду умереть, чем изменить самой себе.
К тому же ехидный подленький голосок где-то в глубине сознания подсказывал, что если получит отказ, то будет знать точно и окончательно, что все потеряно, и вернуться домой не удастся никогда. Не знать – лучше. В неведении таится элемент надежды.
Когда жизнь с мужем казалась не такой уж невыносимой, Розамунда любила представлять себе, что только ее собственная гордость мешает примирению с отцом. Но на самом деле все было гораздо сложнее. Нельзя было забывать и о гордости отца. Разрушить горы, вставшие между ней и отцом, было непросто.
Вниманием Розамунды завладел муравей, выползший на лепесток одного из цветков. Сладкий аромат витал в воздухе. Розмарин, обозначающий воспоминания, шиповник, символизирующий единство удовольствия и боли, бархатцы – знак горя и отчаяния. Букет дополняли эпигеи – знак упорства, и пурпурный гиацинт – воплощение печали. Если вдуматься, смысл букета был ужасен, но цветы очень красивы, особенно в лучах заходящего солнца, льющихся из окна. Собственно говоря, все последние дни были именно такими – одновременно чудесными и кошмарными.
Раздался тихий стук, и в комнату проскользнула Сильвия.
– Роза, ты еще не готова? Вот-вот позвонят к обеду!
– Нет, моя дорогая. – Розамунде никогда не удавалось убедительно лгать. – Я попрошу извинить меня…
– Опять? – Сильвия взяла старую, отделанную серебром щетку для волос, принадлежавшую еще их матери, и начала приводить в порядок локоны Розамунды. – Герцогиня сказала, что пошлет за лекарем, если ты до вечера не почувствуешь себя лучше.
Сестра не ответила, и Сильвия продолжила сооружение сложной прически, которую украшала мелкими цветами из букета.
– У тебя не болит голова?
– Пожалуй, нет. – Розамунда задумчиво повертела в руке цветок, упавший у Сильвии. – Его светлость разговаривал с тобой?
– Нет. – Сильвия сделала паузу. – Тебе не кажется, что он какой-то странный? Некоторые дамы из числа гостей предупреждали меня, что от него следует держаться подальше. Они сказали, что он получил свое прозвище – лорд Огонь-и-Лед, – потому что известен в обществе как повеса с непредсказуемым темпераментом. Подруга Аги тайком флиртует с ним.
– А он с ней? – спросила Розамунда, не слишком, впрочем, уверенная, что ей хочется знать ответ.
– Думаю, не только флиртует. Видела бы ты, как он на нее смотрит!
Розамунда даже себе не смогла бы объяснить, что раздосадовало ее больше: сама новость или тот факт, что эта новость весьма чувствительно задела ее гордость.
– Говорят, он даже убил кого-то, – громким шепотом сообщила Сильвия.
– Не стоит повторять глупости! Ты же знаешь, как возникают слухи. Этот человек служил в королевском флоте. Возможно, он и повинен в чьей-то смерти, сражаясь с французами, но я сомневаюсь, что он мог быть способен на такое здесь, в Англии. Надо же, лорд Огонь-и-Лед! – усмехнулась Розамунда.
– Все равно я его боюсь. Он совсем не похож на… Розамунда тяжело вздохнула.
– Да, ты права, он совершенно не похож на своего брата.
Сильвия бросила цветок на стол.
– Это несправедливо! Ты заставляешь меня общаться с гостями в одиночестве, хотя это была твоя идея – принять приглашение герцогини.
– Тебе здесь плохо?
– Хуже, чем ты можешь представить. Дамы глазеют на меня и перешептываются. А джентльмены просто зевают и иногда улыбаются, – она опустила глаза, – знаешь, как-то многозначительно…
– Мне очень жаль, Сильвия. Я надеялась, что мое прошлое не будет причиной твоих мучений. Свадьба состоится на следующей неделе, потом все уедут. А мы останемся и сможем спокойно подумать о будущем. И кстати, нам обеим вовсе не обязательно спускаться к обеду.
Розамунда повернулась на табурете и обняла сестру, впрочем, не до конца понимая, кто кого утешает. Бальзам сестринской любви был единственным, что поддерживало Розамунду все годы замужества.
Сильвия обрадованно затараторила:
– Вот и прекрасно. Я бы не вынесла еще одной встречи сегодня с Аги Фелпс и ее, подругами.
Розамунда убрала черную прядь, упавшую на лицо Сильвии. Густые прямые волосы сестёр трудно поддавались завивке, поэтому в прическах обеих напрочь отсутствовали кокетливые завитки.
– Но, Роза, ее светлость попросила меня поиграть на арфе после обеда. И…
– И что?
– Ты же понимаешь, мне не хочется ее разочаровывать. Я сказала, что поиграю, но только если ты споешь.
– Ты не могла обещать это! Как ты осмелилась… Возмущенную реплику Розамунды прервал громкий стук в дверь. Обе женщины повернулись к выходу.
– Да? – слабым голосом проговорила Розамунда. Последний человек, которого ей хотелось бы видеть, вошел в комнату первым. Чуть позади следовала Ата, незаметно подталкивая герцога.
– Твой локоть должен быть признан боевым оружием, – шепотом сообщил Люк.
– Если бы ты не вел себя как остолоп, мне бы не пришлось его использовать, – мягко улыбнулась бабушка.
Его светлость устремил взор к потолку, словно взывая к Господу о помощи.
В этот день в одежде вдовствующей герцогини ощущалась некоторая неуверенность. На ней было весьма скромное темное платье цвета баклажана, но под ним громко шуршала нижняя юбка, и Розамунда могла бы поклясться, что заметила темно-красные кружева.
– Моя дорогая, Люк и я решили, что должны взглянуть на вас. Надеюсь, травяные настойки вам помогли. Я в этом почти уверена, поскольку садовник доложил, что вы сегодня долго гуляли. Так что мы все можем спуститься к обеду.
У нее было такое доброе, исполненное простодушного расположения лицо, что у Розамунды не хватило духа отказаться. Любопытно, что ее старая гувернантка использовала тот же трюк, и он неизменно срабатывал.
– Конечно, ваша светлость, я…
– Мы же договорились, что вы будете называть меня Ата! – На этот раз голос старушки звучал так огорченно, что Розамунда дала себе слово больше никогда не ошибаться.
– Ата, мы с Сильвией уже почти готовы. Спустимся через минуту.
Люк решил, что больше не позволит миссис Берд прятаться, так что действовать его заставили вовсе не постоянные вопросы бабушки. Ну или не только они.
Стоя в покоях Розамунды, он искренне пожалел, что не пришел раньше. Две сестры были очень похожи: гладкие блестящие волосы, бледные лица. Только глаза у них были разные. Обе прихорашивались перед зеркалом – картина в стиле Боттичелли. Герцогу едва удалось сохранить свою обычную манеру поведения, глядя на старшую.
В общем-то он не стал бы утверждать, что из двух сестер Розамунда самая красивая, если бы не ее глаза. Миссис Берд словно состояла из одних углов, была резкой, броской, вызывающей в противоположность мягкой, элегантной младшей сестре. Нежные цветы в волосах Розамунды контрастировали с некой первобытной дикостью, которую он иногда замечал в ее взгляде и чувствовал в ее сердце.
Она имела странное влияние на него, которому он противился всем своим существом. Люк не имел ни малейшего желания вступать в связь с женщиной. Одно дело – случайное свидание ради получения обоюдного удовольствия, но совсем иное – забота о будущем другого человека.
Ему приходилось несколько раз участвовать в предприятиях бабушкиного «Вдовьего клуба», и он выполнял в точности то, что он него требовалось, – не больше, но и не меньше. И теперь его до крайности раздражал тот очевидный факт, что ему хотелось помочь этой женщине. Ну, к примеру, он с большим удовольствием разбил бы мерзкую потную физиономию Алджернона Берда, навеки избавив Розамунду от его притязаний.
Люк взглянул на крепко сжатые губы Розамунды и вспомнил, какими восхитительными они были, когда он просунул между ними язык. Впрочем, за свое глупое поведение в полутемном коридоре перед дверью в гостиную, где их ожидал мистер Берд, он себя выругал уже не раз.
Герцог намеревался всего лишь запечатлеть невинный поцелуй на лбу Розамунды, чтобы та смогла преодолеть страх, и сам же оказался захваченным врасплох вихрем эмоций и яростным желанием. Эта странная женщина очаровала его, лишила разума. Люку оставалось только надеяться, что она понимает; в какую игру играет, потому что он не только забыл все правила, но и вообще, похоже, лишился рассудка.