Пусть лучше Жанка уволится! Давай ее вместе выгоним!
— Уволится она, как же… — пробормотала Валентина, вытирая мокрые щеки. — Дожидайся… И потом, она хороший работник…
— Стерва она хорошая… Ура! Ты меня простила! — завопила Юлька, схватила Валю за плечи и прижалась к ее груди хлюпающим носом. — Мы с тобой опять друзья! Правда? Будем снова вместе курить! Можно, я все расскажу А-эм-тэ? Он ведь тоже жутко расстроился!
И, не дожидаясь Валиного согласия, вылетела в коридор. Огневушка-поскакушка… Русский продукт.
* * *
Бездельничать у Тарасова было невозможно. Он всегда отлично чуял нехорошие и ненужные ему праздники ничегонеделания и непослушания и моментально их пресекал.
— Он чувствует, если запахло бездельем! — смеялась Юлька.
День за днем президент становился все жестче и неразборчивее в своих решениях и методах. Большинство сотрудников задерживались у него в фирме всего на месяц — установленный им испытательный срок. Боевое месячное крещение оказывалось слишком боевым.
Тарасов никогда не задумывался о том, что Юлька с ходу легко заразилась его опасными настроениями: ей нравилось его копировать и ему подражать. Она быстро усвоила, что люди вокруг — марионетки, с помощью которых можно и нужно делать деньги, это автоматы для производства денег, не более того… Два человека жили чувством неограниченной власти, многократно помноженной на жестокие в своем проявлении комплексы.
Если бы президенту кто-нибудь намекнул, что вокруг него живые люди, которым тоже нужно есть, отдыхать, любить, растить детей, просто жить, в конце концов, а не только добывать для своего президента валюту, он бы изумился по-настоящему Живые люди?.. Дурная фантазия!.. Мертвые души!.. Они не имеют права на настроения. На это права выданы только ему самому и Юльке. И еще, может быть, Валентине… Но это еще очень может быть…
Президент не понимал, что чересчур ярко ежедневно демонстрирует всем свое тяжелое душевное состояние, отыгрываясь на окружающих за личное семейное несчастье. И это очевидность, которую куда лучше бы скрыть, чего он делать не умеет.
Тарасову никто не сумел объяснить психологических особенностей, тонкостей отношений с людьми и подлинный смысл нового российского строя. Президенту понравилось воплощать дикий капитализм в России. Русский продукт…
Недавно шеф убрал новую менеджершу, поставив ей в вину ошибки в письмах: она несколько раз подряд перепутала адрес фирмы, а для фирмы это почти смертельно — клиенты обязаны владеть точными координатами.
Узнав причину увольнения, секретарша Тамара ахнула и вскочила со стула.
— Эти письма писала я… — прошептала она. — Это мои ошибки… Менеджер только подписывала…
Я пойду скажу..
Юлька удержала Тамару на пороге в кабинет президента.
— Ты все равно уже ничего не исправишь! Поздно! Дама уволена с концами! Решение окончательное и обжалованию не подлежит! — заявила она. — А себе только навредишь! Сиди и работай! Не вмешивайся в процесс!
Бледная, потерянная, невмешавшаяся Тамара опустилась на стул. Юля была права…
Президента боялись, перед ним трепетали, робели, терялись… Прекрасное исключение составляли лишь две юные леди: исполнительный директор и первая помощница.
* * *
Жанна приехала завоевывать Москву из небольшого приволжского городка. Может быть, она никогда бы не покинула свою красивую древнюю малую родину, но она была слишком мала, и здесь чересчур быстро распространилась весть о нехорошем разводе Петровой.
Она служила в мэрии, занималась коммуналкой, ее знал почти весь город, за исключением неразумных младенцев в колясках. Поэтому она стала срочно искать какой-нибудь приемлемый выход. А выход чаще всего один — поспешное бегство. Жалко было оставлять маму, работу, дом… Но ничего другого Жанне не оставалось.
Она выросла в странной семье и даже не могла сказать самой себе, любила ли ее когда-нибудь, была ли к ней привязана хотя бы в детстве или всегда только стыдилась и почти ненавидела. И давно хотела ее бросить.
Жаннина мать работала водителем троллейбуса, обожала свою работу, свой парк и отличалась курносой розовой миловидностью и удивительной безмятежностью и безотказностью. Она не пропускала мимо ни одного мужика. Поэтому в семье, где мужчин отродясь не водилось, росло пятеро детей — абсолютно друг на друга непохожих, от разных отцов, которых они никогда не видели, хотя, вполне вероятно, не раз встречали на улицах родного невеликого городка. Зато отчество младшие Петровы носили одинаковое: мать всех подряд упрямо записывала Александровнами и Александровичами.
У Жанны было две старших сестры и два младших брата — дружный и большой коллектив, по негласному уговору отцами и собственным происхождением не интересовавшийся. Рассматривая свое плосковатое лицо в зеркало, Жанна подозревала о личных азиатских или, возможно, ямальских кровях, но молчала на эту тему.
Не задумывающаяся о морали и принципах мать начинала каждое утро с исполнения своей любимой песни Александра Серова под говорящим названием «Ворованная ночь». Этот хит Жанна тоже возненавидела. Когда догадалась, чем он так прельстил ее мать.
Вячеслав ушел от юной, высокой и обольстительно фигуристой жены Жанны к секретарше мэра.
И ладно бы была молодая, свеженькая, хорошенькая… Так нет! Он выбрал бабу старше себя на четыре года, с тяжелым, кирпичным задом, коротконогую и с мужским голосом. Крокодил крокодилом! Правда, природа подарила крокодилу дивные, незабываемые, темные очи. Что вынуждена была признать даже Жанна, оставленная ради этих прекрасных глаз…
Объяснил Славка все очень просто: во-первых, у них нет детей — а он мечтает о ребенке! Как будто толстуха пообещала ему богатыря к исходу сентября!
Как в сказке… А во-вторых — не это ли самое главное? — Жанна в два счета превратила его жизнь в ад.
Славка не стеснялся об этом всем рассказывать.
По смешному совпадению фамилия секретарши тоже была Петрова. Даже менять ничего не пришлось. Но Петровых на Руси много. Зато мэрия в небольшом городке только одна…
Случайно подвернулось место в Московской академии управления. Жанна бросилась за помощью к мэру. Он проникся состраданием, посетовал насчет сложности ситуации, выразил сочувствие… Он вообще ее всегда жалел — красотку полусироту из бедствующей многодетной семьи. И отправил Жанну учиться в Москву. Получать второе высшее образование.
Петрова, девка очень толковая и центростремительная, обладающая немалой пробивной силой, — уже тогда она схлопотала себе прозвище «интенсивная» — легко выбилась в число лучших студентов. Но вот учеба стала приближаться к концу — замаячило неясное будущее… Возвращаться домой ох как не хотелось! Тем более что за это время у Славки на Волге, как ни странно, родился сын…
Ни о разводе, ни о своей сомнительной семье Жанна в Москве никому никогда не рассказывала.
Осмотрительная, она старалась лишних ошибок не совершать. Правда, иногда ненадолго задумывалась о том, почему она до сих пор одна. И почему не стала рожать Славке дитя. Ведь муж просил ее об этом…
А ей казалось, что все еще впереди, куда ей спешить-торопиться, зачем себя связывать по рукам-ногам лишними заботами-тревогами? Она всегда успеет насладиться ими в полной мере. Не успела… Все пробежало стремительно, дни оказались намного короче, чем Жанна рассчитывала, счастье, в которое она верила, вообще тут же показало хвост, подразнило и исчезло за ближайшим углом, как воришка-карманник, выудивший последнюю мелочь…
Правда, несколько первых лет в Москве Жанна упивалась своим торжеством: она все-таки выиграла, вырвала победу, переплюнула всех своих убогих горожан, по утрам плетущихся на службу в позабывшие о ремонте конторы… А по воскресеньям важно прогуливающихся с безвкусно принаряженными детьми по главной, изуродованной грузовиками улице… Убогое зрелище! Какое везение, что Жанна теперь очень редко наблюдает эти красно-зелено-розовые процессии.
Мать писала раздражающие бесконечными ошибками — в родном городке «каждый пишет, как он слышит», — полные любви и ласки длинные письма, на все лады радовалась и гордилась дочерью, самой умной и удачливой своей средненькой… Братья-погодки собирались в военное училище. Старшие сестры благополучно вышли замуж и жили на соседних улицах. Сестренки никуда не рвались и не стремились, только ублажать по вечерам мужей-водителей (мать сосватала) горячим супом, а ночью — в согретых верностью постелях да растить детей, Круглых троечников, постоянно хватающих то бронхит, то ветрянку, то грозные учительские замечания в дневниках.
И вот теперь возвращаться домой после учебы в академии?! Да на какую роль?! В качестве кого?! Что она будет делать в любимом городе с таким дипломом?! Повесит его на стенку в деревянной рамочке, любовно купленной матерью, и пойдет в ту же самую мэрию любоваться каждый день на Славкину кирпичнозадую жену и принимать вечно недовольных своим жильем горожан? А как можно быть им довольным?! Этими разваливающимися под слабым волжским ветерком домами-конурками, где подчас в замызганные клетушки набивалось по семь-восемь человек?.. Они еще просят чего-то!.. Поменьше бы рожали!.. Наплодили детишек — не продохнешь!
А теперь всюду строят лишь одно элитное, дорогое жилье для приезжих с Кавказа. Иначе любой городской бюджет лопнет по швам.
Жанна всерьез забеспокоилась. Она не мечтает возвращаться на свою малую родину Ну ее в болото!..
— От скромности я не умру! — любила честно характеризовать себя Жанна.
Самым счастливым ее воспоминанием остался серый, спроектированный и слепленный когда-то на скорую руку страшно торопящимися архитекторами и строителями, кривоватый по жизни и рассыпающийся сейчас от времени и долгих лет безремонтного существования вокзал ее родного городка. Тот незабываемый, забросанный окурками и обертками от конфет, с вечными лужами перрон, где робко помахивала крепкой, несмотря на возраст, ладошкой невеселая мама в платочке немыслимого цвета. Тот проваливающийся, опасный, грозящий дырами и ямами перрон, от которого наконец лениво, неохотно оторвался поезд, навсегда увозивший Жанну в Москву. Навсегда — это безвариантно, именно так, и никак иначе… Это поезд давал ей последний шанс…
Как бы так извернуться и остаться в столице, найти здесь работу, снять жилье!.. Помочь вызвался один из преподавателей, видный экономист, плененный умом и достаточно яркой внешностью Жанны, у которой в Москве появился даже некоторый вкус. Не просто вкус к жизни — он у нее всегда имелся, но и небольшой, вполне пристойный вкус в одежде и макияже. Хотя слишком придирчивый знаток и ценитель отметил бы слишком жирную подводку глаз, чересчур густые тени, неумеренную зализанность прически, демонстрирующей излишнюю строгость… Но это не каждый разглядит.
Экономист мягко посоветовал Петровой соглашаться пока на любую работу — позже она разберется, что к чему! И через Настиного отца направил Жанну к Тарасову.
Так они познакомились.
Жанна сняла не очень дорогую однокомнатную квартиру в Текстильщиках и продолжала завоевывать столицу, а теперь еще и своего президента. Со столицей дело обстояло куда проще.
11
Девятнадцатилетие Юли Артем решил отпраздновать в ресторане.
Утром ей преподнесли от фирмы роскошный, чуть ли не с нее ростом, букет, который не помещался ни в одну вазу, и пришлось срочно искать большую банку. В два часа президент увез Юлю с собой на машине.
— Если что, звоните на мобильный, — сказал он Жанне. — Я до завтра работаю с клиентами.
Жанна кивнула и понимающе улыбнулась. Свои сотовые они все равно через час дружно заблокируют. Как бы ей половчее разбить этот междусобойчик? Она высокая, статная, длинноногая… И должна быть удачливой в любви. Но на любого мужчину она не согласна…
Жанна приехала в Москву с единственной целью: подчинять и властвовать. И столица на первых порах буквально осыпала ее своими дарами. За эту запросто доставшуюся ей победу Жанна презирала большой, бестолковый город. Подсознательно ей хотелось унизить его, как унижают человека, терпеливо сносящего любые оскорбления. Этот город по частям распродавали, забрасывали пустыми коробками, грязными газетами, разорванными пакетиками презервативов и рекламными листовками, предлагающими снежно-белые зубы, элитные дома и месть злыдням-разлучницам, отважившимся увести законного мужа «от жены, от детей»… Его отдавали на откуп откормленным владельцам и строителям новой богатой жизни, а заодно киллерам и их друзьям из ближнего зарубежья.
Жанна не любила Москву и не знала ее, просто не желала знать. Она никогда не бродила узкими, изогнувшимися лентами старыми улицами — а вы еще помните, как шелковые банты цепко держались на тугих косах столичных выпускниц, неслышно ступающих тут июньскими недремлющими ночами после выпускных балов? Когда-то очень давно и совсем недавно… Юноши и девушки разбредались от Красной площади по двое, стремясь укрыться именно в этой блаженной, многовековой тишине…
Нитками извивались маленькие переулочки, измученные пылью и страдающие от иномарок, которые смотрелись здесь как стиральные машины «Занусси» в чуме коренного жителя полуострова Ямал… В этих закоулочках майская трава без всякого труда, нежно и ласково, в короткие часы пробивала асфальт, чтобы настойчиво заглянуть в серо-зеленые лица прохожих, озабоченных неотложными делами, и безуспешно попытаться заставить обратить на себя внимание, В этих двухметровых в ширину переулочках стояли бывшие особняки — каменные и деревянные. Они еще кое-где сохранились, молча и преданно навсегда впечатавшие в свою память образы, лица, звуки…
Слова и движения, детский смех, поцелуи и отчаянный, надрывный женский плач…
Но Жанна не интересовалась подобной сентиментальщиной. Как и многие другие. Она не дурочка из переулочка…
Зато она хорошо знала все рынки Москвы — жить-то надо! Один раз поплавала летом по реке на катерочке и погуляла в Парке культуры. И в Большом театре была, и в Ленкоме — даже два раза! И наблюдала Москву с высоты Воробьевых гор, не подозревая, как осенью колдовски-медленно, в ритме танго, кружатся в холодеющем, жестком воздухе кленовые, маскирующиеся под песок листья, опускаясь на дорожки, разбегающиеся под площадкой, густо облепленной туристами. Как пахнут эти листья — горечью и прохладой отгоревшего лета, коротенького, как детская память, но всегда упрямо возвращающегося, словно имя твоей первой любви…
Но наполеоны всех мастей, возрастов и народов никогда не интересовались красотой завоеванного города. Он пал — и да здравствует завоеватель!..
Город… Подумаешь!.. Что это такое?.. Жанна усмехалась.
Впрочем, сначала он ей даже понравился. На какое-то короткое время влюбил в себя и затянул в суету и непривычный ритм, избаловал поездами метро и вкусным мороженым на каждом углу Жанна лизала вафельные стаканчики и осматривалась вокруг. И довольно быстро хорошо осмотрелась, Грязные дома да пыльные проспекты… Разбитые мостовые… Настырная реклама… Опасные темные дворы и подъезды… А еще казино, бары, рестораны, парковки дорогих, искрящихся округлыми боками авто и крутенькие молодые бизнес-мужи… К сожалению, мужи чужие. Хотя нацеливались на них многие. Это действительно лакомый кусок, который ой как нужно отломить для себя!
Недавно новая иногородняя менеджерша Нина умоляла найти ей мужа-москвича с квартирой. Ниночка была крупноглазая девочка с большой, красивой грудью, всегда выставленной напоказ в боевой готовности — товар надо показывать лицом! — но странно и нехорошо контрастирующей с бесцветной мордашкой. Пышная Нинина грудь могла растревожить души многих, но, видимо, не настолько, чтобы отдать в Ниночкино распоряжение столичную жилплощадь, выраженную в строго определенных квадратных метрах. Нина страдала от непонимания и мучилась от личной нереализованности. Жанна тоже.
— Девочки, мне все равно какого! — твердила Нина. — Лишь бы можно было к нему прописаться!