меня к специалистам неподалеку от Энн Арбор. Вот почему это заняло так много времени. Извини меня, ты так беспокоился. Я не взяла телефон с собой — я оставила его на поле, — говорю я, чувствуя, каким монстром я являюсь.
— Действительно, а как зовут доктора? — с подозрением спрашивает он.
— Я не помню его имени. Уверена, это трата по мед. Полюсу, которую мой дядя получает каждую неделю по электронной почте, — вздохнув, говорю я.
Я шагаю прямо в ад, вопросов нет.
— Извини Рида за то, что тебе опять пришлось испытать его голос. Я попросила его больше не делать этого с тобой.
— Эви? — спрашивает Рассел.
— Да?
— Ты плохая лгунья, — в его голосе слышится разочарование.
— Понимаю, но я не знаю другого пути, чтобы защитить тебя, — устало отвечаю я, слезая с его колен и подходя к будильнику. — Я поставлю будильник на пять часов, так что мы сможем выскользнуть отсюда, прежде чем проснется Регулярная армия Меган.
— Единственный человек, с которым я когда-либо спала — была моя лучшая подруга Молли, и она никогда не говорила, что я храплю, но если я это делаю, то оставь эту информацию при себе — и без вариантов. Когда я говорю «спали», я имею ввиду именно это, — сообщаю ему я, подойдя к кровати и откидывая одеяло. — Я так устала, что чувствую головокружение.
— Я могу снять рубашку? — спрашивает меня Рассел.
— Эмм… конечно, — не смотря на него, говорю я. Очевидно, это плохая идея, но я ничего не могу поделать, залезая в мою односпальную кровать.
После этого, настольная лампа выключается и кровать провисает под тяжестью еще одного тела, когда Рассел лежится рядом со мной.
Вряд ли моя кровать удобна для его большого тела — его нога свешивается с нее. Парень настолько велик, что все равно касается меня. Но другого способа, кроме как положить щеку на его грудь и оставить его плечи на матрасе, не было.
— Пожалуйста, скажи мне, что они поставили в твою комнату большую кровать. И твоя нога не свешивается, — сонно говорю я.
— Эээ, кхм, — тоже сонно отвечает он. — Меня измерили и сделали ее на заказ.
— Мило, — комментирую я.
— Эви, ты расскажешь мне, что произошло сегодня на самом деле, — спрашивает вновь Рассел.
— Ммм… сон для меня главное, — сонно отвечаю я.
После этого, я ничего не слышу, кроме будильника, зазвеневшего в пять утра. Я лежу но моей стороне кровати, спиной к Расселу, а его руки крепко меня обнимают. Протянув руку, он переворачивает часы, а потом снова возвращает ее на мое бедро. Солнце еще не встало, но предрассветного света достаточно.
— Я хочу спать, — шепчу я. — Тьфу, мои волосы были везде, в ближайшие дни я должна что-нибудь с ними сделать, — говорю я, сев только для того, чтобы вытащить свои волосы из-под руки Рассела.
— Я не делал этого, — в ужасе говорит Рассел, вытащив волосы из-под своей руки. — Если это сделал я, то никогда не прощу себя за это.
— Все плохо, да? — тихо спрашиваю я, садясь и потирая глаза.
— Я бы не стал заходить так далеко… просто не делай так больше, — говорит он, приподнявшись на локте.
— Может быть, мы пропустим учебу сегодня? В первый ученый день они никогда ничего не изучают, а я хочу подольше поспать, — соблазнительно говорит он, похлопывая по тому месту, где я только что лежала.
— Рассел Маркс, мы не будим пропускать! В любом случае, мы должны вытащить тебя отсюда, прежде чем тебя услышит Меган. Ты знаешь, что недалеко находятся душевые, и некоторые девушки ходят по коридору в одних полотенцах, — спокойно объясняю я, пытаясь заставить его встать с кровати.
— Действительно… ну, я не могу это пропустить… Я просто подожду здесь, пока они не зайдут, а потом… — он умолкает, когда я кидаю в него подушкой
— Рассел! — серьезно шепчу я. — Вставай! Мы вытащим тебя отсюда.
— Утром, ты сварливая. Тебе нужно выпить кофе, или что-то еще? — поддразнивая, шепчет он.
— Да, целая кружка, — вставая, говорю я.
Я спотыкаясь иду к шкафу, чтобы найти толстовку с капюшоном, потому что сегодня утром холоднее, чем обычно.
Надевая ее, я замечаю, что мое колено все еще перебинтовано бинтами, которые прошлым вечером наложил мне Рид, так что возвращаясь обратно к кровати, я хромаю.
Я подбираю рубашку Рассела со спинки кресла и беру ее на кровать.
— Почему ты в таком хорошем настроении? Вчера вечером ты точно спал не больше меня. Ты жаворонок? — в притворном ужасе спрашиваю я.
— Жаворонок, ну, может быть, но, проще говоря, прошлой ночью я побывал в самых прекрасных частях ада — тихо говорит он, беря рубашку, которую я протягиваю ему.
Он встает с кровати, пожимает плечами, а я стараюсь не смотреть на его идеальный пресс.
— Прошу прощения, в прекрасных частях ада? Что это значит? — спрашиваю я.
— Рыжик, ты не парень, так что нет смысла объяснять, — улыбается он, но не продолжает.
— Я что, действительно, первый парень, который спал рядом с тобой? — спрашивает он.
— Да, — соглашаюсь я краснея и подаю Расселу его обувь.
— Это значит… — начинает говорить Рассел. Он забирает у меня свою обувь и ставит ее на пол.
— Да, это именно то, что это означает, — отвечаю я.
Ранним утром я не готова для неловких разговоров.
Я подхожу к шкафу, чтобы взять босоножки.
— Как это возможно? — с усмешкой на лице спрашивает он.
— Я просто не встретила нужного человека, — бормочу я краснея. — И прекрати улыбаться как Чеширский кот, — говорю я обуваясь.
Я подхожу к двери, открываю ее и просовываю голову.
Поскольку в коридоре никого нет, Рассел присоединяется ко мне. Мы идем к задней лестницы.
Открывая заднюю дверь, я проверяю, нет ли кого на парковке, но она кажется пустой, поэтому я выталкиваю Рассела и закрываю за нами дверь.
— Фух, это было близко, но нас почти никто не видел, — сладко ухмыляясь, говорит Рассел.
Я тоже ничего не могу поделать и тоже улыбаюсь. — Во сколько сегодня твой первый урок? — спрашиваю его я, испытывая чувства облегчения, от того, что мы не попались.
— В десять. Я попрошу кого-нибудь из парней, чтобы захватили мне что-нибудь из кафетерия, — самодовольно говорит он.
— Ты можешь пойти и поспать до десяти… В восемь у меня история искусств, но для меня это нормально, потому что думаю, что это будет мой любимый предмет, — с предвкушением говорю я, борясь с ветром и убирая волосы с лица.
Рассел приподнимает бровь: — Почему? — спрашивает он, заправляя выбившуюся прядь волос мне за ухо.
— Потому что у меня никогда не было класса подобного этому. Это будет мой экзистенциальный полет из железной клетки разума, — с надеждой отвечаю я, взволнованная перспективой узнать что-то новое.
— Блин, девочки, вы всегда такие умные. Я даже не уверен, что ты поняла, что ты имеешь ввиду. Во всяком случае, когда мы можем поговорить? — многозначительно спрашивает он.
— Мы должны обсудить,
что же вчера с тобой произошло.
— Здесь нечего обсуждать, — упорствую я, надеясь, что если он встретится с некоторым сопротивлением, то отступит.
— Если этого не скажешь ты, то тогда я пойду и прошу того, кто втянул тебя во всю эту историю, — упрямо утверждает Рассел, не делая никаких попыток идти.
— О, отличная идея. Поскольку ты такой упрямый, я думаю, он все тебе расскажет. Пока ты здесь, почему же не пригласил его потусоваться или прийти на игру! — саркастически говорю я. — Ты ненормальный?
— Нет, не ненормальный, но в последнее время я видел некоторые вещи, вопросы, на которые я хочу получить ответы. Наша встреча была похожа на расщепление атома. Со мной что-то произошло, а затем мой мир взорвался, и я просто пытаюсь понять все это. Так что, ели это означает, что нужно противостоять ключевому игроку в нашей драме, то я сделаю это, — решительно говорит он.
— Почему ты не хочешь позволить мне защитить тебя, Рассел? Пожалуйста. Это не драма. Это… Это… Я… и ты, не можем… ты точно не можешь, Рассел.
Я прижимаюсь щекой к груди Рассела, а его руки обнимают меня, успокаивая.
— Просто позволь мне… Пожалуйста?
— Рыжик, что бы это ни было, ты не справишься. Это обращено на меня, — спокойно говорит он.
— Тогда пусть это будет направленно на меня, а не на тебя, ок? — отвечаю я.
— Женщина, ты такая упрямая, — с раздражением говори он.
— Виновата, — соглашаюсь я.
— Встретимся в кафетерии за ленчам? — покорно спрашивает он.
— Я угощаю, — соглашаюсь я.
Я оказалась права на счет класса истории искусств; он отличается от всех классов, которые я когда-либо посещала. Профессор Сэм МакКинон очень талантливый художник-портретист. Его обсуждения шедевров, которые мы будем проходить в этом семестре, нечто иное, словно любовник говорит о своей любимой. Его описание чувственны, вдумчивы и полные страсти. Несмотря на то, что он совсем молодой, он все же профессор в старшей школе.
Чтобы проиллюстрировать произведения искусства, которые будут обсуждаться, мистер МакКинон использует старый проектор и экран, висевший в передней части кабинета.
Свет гаснет, и от экрана на стене на лицах студентов появляется призрачный свет, отражающий жуткие алебастровые бюсты.
Передо мной на экране мелькают картинки и от усталости все мои мысли испаряются.
Мистер МакКинон говорит, что каждую картину мы будем изучать более подробно: информацию о художнике, жанр, в котором была создана картина, а так же интимные детали, относящиеся к каждой картине.
Я не могу дождаться начала и чувствую разочарование, когда зажегся свет, что означает конец урока.
Собирая книги, я прищуриваюсь, привыкая к свету. Сказать, что я рада находиться в этом классе — это ничего не сказать.
Держа свои книги, я иду с остальным классом к двери.
— Простите, юная леди… хм, мисс? — я слышу, как кто-то окликает меня.
Я поворачиваюсь и вижу, что это профессор окликнул меня. Я медленно возвращаюсь, недоумевая, зачем же я понадобилась мистеру МакКинону.
— Да? — спрашиваю я.
— Извините, я все еще не знаю, как вас зовут. В первый день я не слежу за посещаемостью, — вежливо говорит он, ожидая, что я представлюсь.
— Женевьева Клермонт, — говорю я, словно присутствую на каком-то допросе.
Он любезно мне улыбается и говорит: — Женевьева, не уверен, понимаете ли вы, но я не только профессор по истории искусств и графическому искусству, но также в конце семестра познакомлю вас с некоторыми из своих работ.
— Да, я читала вашу биографию в каталоге, находящимся в женском братстве. У Вас есть та брошюра, которая представлена в Саге центра? — отвечаю я, покраснев и вспомнив навязчивое издание.
— Это правильно. Хорошо, тогда вы должны быть в курсе, что я часто выбираю темы для своих картин из фотографий учащихся Крествуда? — спрашивает мистер МакКинон.
— Нет, я не знала, — отвечаю я, быстро сделав кое-какие выводы.
— Я хотел бы, чтобы вы мне попозировали для картины маслом, которую я планирую нарисовать. Что вы скажите? — с улыбкой говорит он, его голубые глаза сияют.
— У Вас есть все необходимые качества, и если бы вы позволили мне изобразить, то получился бы интересный портрет.
— Эээ, не поймите меня не правильно, но если я соглашусь… мне не придется эээ… что я буду в одежде… и что это повлечет за собой? — спрашиваю я, чувствуя, как краснеют мои щеки.
— Ах да, ну… мы выберем удобное время, тогда Вы придете ко мне в студию, которая находиться на втором этаже школы искусств, в этом здании, где я и моя ассистентка Дебра найдем подходящую для Вас позу. Мы возьмем несколько фотографий и потом, Вам нужно будет прийти на несколько сеансов, чтобы убедиться, что все получилось хорошо, — объясняет он.
— О, звучит не плохо. Что я должна надеть? — многозначительно спрашиваю я.
— Господи, Женевьева, я не буду рисовать тебя в стиле ню, по крайней мере, не в этой школе, — он хихикает, как будто обнаружил новые блестящие монеты для своей коллекции. С Вами все время будет мой ассистент.
— Я дам Вам знать, после занятия в четверг, хорошо? Мне нужно немного времени, чтобы подумать обо всем этом. Вы когда-нибудь уже делали что-то подобное? — с опаской спрашиваю я.
— Если вы согласитесь, я бы хотел начать в скором времени, — уверенно говорит он, как будто мужчина знает, что в конечном итоге, я скажу да. — Я буду ждать вашего ответа.
Мой следующий класс был не настолько интересен, как история искусств.
История Западной культуры. Доктор Стюарт, рассказывал не настолько красочно, как мистер МакКвин. Его презентация искусств нашей культуры была сухой, и мне показалось, что я могу узнать всю необходимую мне информацию из учебника.
После занятий я покупаю кофе и до обеда нахожусь в студенческом городке.
Я совершенно вымоталась, и единственное чего я хочу, это пропустить обед, вернуться в свою комнату и лечь спать.
Пока я стою возле Саги, ожидая свой кофе, я сталкиваюсь с Фредди.
— Эви, как твое колено? — спрашивает Фредди, становясь в одну линию со мной. — Я видел рядом с тобой другую девушку, и она была злой. Я подумал, что она тебе точно что-то сломала. И я потратил на это, целых двадцать баксов, — мрачно говорит он.
— Фредди, это ужасно! Я не могу поверить, что ты потерял двадцать баксов, поставив на меня! — раздраженно отвечаю я.
— Я знаю, в следующий раз возьми с собой телефон, чтобы я позвонил тебе и рассказал про ставки, — улыбается Фредди.
— Это не то, что я имела в виду, Альфред, — угрюмо говорю я. — Как ты можешь делать ставки на что-то подобное? Это неприятно.
— Знаю, я просто пошутил. Я ставлю пятьдесят баксов на то, что он не сломан, и я сделал ставку против Мейсона. Вот твоя доля, — улыбаясь, говорит Фредди и передет мне двадцатидолларовую купюру.
— О, в таком случае, спасибо! — отвечаю я и беру у Фредди деньги.
Я все еще немного раздражена