— Мог, — коротко отвечаю, гладя в недовольные карие глаза.
— Как же ты меня бесишь…
Тянется поцеловать, но я против своей же воли отворачиваюсь.
— Чем же? Тем, что не стал будить, заботясь о твоем сне? Тем, что прилетел хуй знает куда, чтобы тебя увидеть? Что же тебе все не так? Не угодить…
— Блондинка, ты что, влюбился в меня? — ехидство проскальзывает в вопросе, а мне ответить нечего. Любой из ответов может оказаться неверным. И я не уверен в том, как он правду воспримет. Нужна ли ему влюбленность моя, которая в любовь медленно перетекает, если уже не стала ей?
Просто смотрю вот так, снизу вверх на него. Без капли лишних эмоций. Открыто. Немного нежно. Провожу по его щеке большим пальцем, взяв в ладонь его лицо. Молчу… наблюдаю за тем, как в его глазах сменяется издевательство и веселье легким испугом и удивлением. Вижу растерянность, а после чувствую поцелуй на своих губах. Верное решение, лучше не говорить лишнего, лучше вообще не говорить, иначе большой шанс испортить все. Отвечаю ему, не передергивая на себя инициативу. Подчиняюсь его страсти, мягкой. Обволакивающей. Руками по спине его провожу, пальцами позвонки пересчитывая. Его дрожь по мне пробегает. Электризует. Намагничивает, к нему еще сильнее притягивая.
И я кляну себя за то, что не выдерживаю и опрокидываю на спину его. Матерюсь едва слышно, впиваясь зверем в губы, расплывшиеся похабной улыбкой. Знает, скотина, как действует на меня. Пользуется моей слабостью.
— Бля… мне вставать через пару часов, — разорвав поцелуй, крепко обнимает, не давая скатится с него. Стояк к стояку. Действует совершенно не успокаивающе.
— Тогда давай спать, — целую в уголок рта.
— Кайфоломство гребаное…
…
Громко. Нет, не так, оглушающе громко. Рев музыки настолько сильный, что уши закладывает и внутренности грозятся выскочить, сотрясаясь под мощный бит. Слепят ярко светящие прожектора. И тут и там слышится писк сходящих с ума девушек, что пытаются привлечь хоть на секунду внимание Фила к себе. И не зря. Он реагирует ухмылкой на каждое выкрикивание, на каждый свист или же крик. Ему нравится это внимание. Он купается в нем, словно инкуб, впитывая в себя эту напряженную сексуально-восторженную энергию. Сверкает своими удивительными глазищами, жирно обведенными черным карандашом. Кривит бледные губы, трясет своей простриженной и немного отросшей ниже лопаток шевелюрой. Красивый. Грешный. Соблазняющий своими тягучими движениями. Линией спины, что видна из-под подранной майки. Бедренными костями, мелькающими, когда джинсы сползают особенно низко. Убивает всем своим внешним видом. Отшибает способность трезво мыслить. Вызывает гордость ядовито-отравляющую, ведь он со мной, пусть и не мой и, вероятно, никогда до конца моим не станет, но я знаю, как стонет он, когда кончает. Именно я видел глаза его, отъехавшие, это его руки так жадно прижимали меня к себе, царапая в кровь спину.
Делает вид, что меня в толпе не замечает, целенаправленно не глядя, ни раза за этот час, что он взрывает сцену. Я уже ревновать его начинаю и к сцене, и к микрофону, который губ его периодически касается. И к публике, что взглядами давно раздела и трахнула. И хуй его знает, что за бес в меня вселился, но когда девушка, рядом танцующая, спотыкается, упираясь в мою грудь, я не отталкиваю, а, приобняв за талию, танцую с ней.
Брюнетка как брюнетка. Симпатичная. С обтянутыми черной кожей стройными ногами, на высоких каблуках прошипованных сапог. Стильная. Дерзкая. С резкими, ко лбу взлетающими бровями и пирсингом в губе. Прямые волосы, отливающие синевой, собраны в высокий хвост, гладко зачесанные, блестящие. Я думаю, что тут даже слова излишни. Ее как не описывай, все равно хоть что-то забудешь. Но признаю, не будь я так бесповоротно влюблен, я бы пташку эту к себе в гнездо затянул бы на разок или на пару разков.
— Привет, красавчик, — улыбается, обвив мою шею руками, танцует по-прежнему чуть резковато, рассматривает в упор без стеснения.
— Привет, красавица, — в тон ей отвечаю. Поднимаю глаза на сцену, а там Гера взглядом меня убивает, допевая песню. Прожигает девушке, что со мной, затылок, готовый рвануть со сцены и вцепится ей в волосы.
— Ты здесь один? — слышу женский голос и поворачиваюсь к ней, сталкиваясь с ней носами. Не сильно, однако же… Вместо того, чтобы завопить, как типичная баба, она смеется, погладив пальцами с длинными, естественно, черными ногтями переносицу, чем вызывает и у меня улыбку.
— Не могу однозначно ответить, — прикрикиваю ей на ухо, ибо слышно довольно хреново при такой громкости выступления.
— Понятно, — кивает. — Лера, — протягивает руку, вторая же лежит на моем плече.
— Тихон, — мягко жму хрупкую женскую ладонь.
Отвлекшись на пару минут разговором с девушкой и не следя за музыкой, не сразу улавливаю, что сейчас играет что-то фоном, совершенно не по стилю Геры и его группы.
— Что за нахуй? — шипение мне в лицо. Девушка удивленно отходит в сторону, хлопает глазами, вероятно не ожидая, что я знаю самого солиста.
— Ты о чем? — делаю вид, что не понимаю его. А он разъярен. Готов порвать на лоскутки. Сжимает мою челюсть в руке, тянет на себя и целует. Кусает в кровь мои губы. Собственнически. Ревниво. Толкает собой, заставляя пятится через толпу из зала. Но не отпускает. Чувствую привкус крови. Его жадность. Нетерпеливость. Злость.
— Сука, тут журналистов пиздец сколько, тут продюсер мой, а ты провоцируешь. Тискаешь шалаву размалеванную, уебок, — рычит, глядя только на меня, а иногда мне за спину, чтобы, вероятно, не вписаться куда-нибудь.
А меня вставляет. Хотя я понимаю, что теперь у него будут проблемы. Теперь его личная жизнь открыта для всех. Вуаль сдернута, жестко, быстро, и им же самим. Прожженный натурал, звезда мирового масштаба, сводящий с ума женское поколение разных возрастов, оказался в отношениях с парнем. Это же крах… это пиздец какой ажиотаж, о нем будут орать заголовки. Интернет взорвется от подобной новости. Но он плюнул на все из-за порыва, из-за ревности. Выходит, ему не похуй?
— Нахрена тогда ты это сделал? Зачем сам себе все испоганил. Оно того стоит?
— ТЫ МОЙ. Ясно? МОЙ, блять. Именно, сука, мой апельсиновый гребаный извращенец. Мой блондинистый урод. А не каких-то там баб, что вешаются на тебя. Да еще и при мне! Ты соображаешь вообще, что творишь? Зачем провоцируешь? Зачем? Это и есть твоя влюбленность? Или все сказанное и сделанное — пиздеж, а?
— Успокойся и не ори, — облизываю прокушенную губу.
— Заткнись. Молчи, блять, иначе я уебу тебя об стенку, клянусь своим покойным братом, что уебу так, что черепно-мозговая будет.
Заталкивает куда-то. Судя по всему, в гримерку, нервно хлопает по выключателю. Свет озаряет захламленное шмотьем и сумками помещение. Закрывает дверь на широкий засов. Молча подталкивает меня к дивану. Срывает с себя остатки майки, следом ремень с огромной бляхой слетает на пол.
— Тебе меня мало? Мало, спрашиваю? — он впервые настолько агрессивный. Это не пугает, это скорее вызывает легкий шок. Ведь я не знаю, что от него такого ожидать. Становится на колени по обе стороны моих ног. Толкает в грудь, так что я на спинку откидываюсь. Его ширинка ровно напротив лица моего, вздыбленная. Его что, грубость подобная возбуждает?
— Отвечай, блять, когда я прошу! — шипит, больно сдавив мою челюсть. Снова впивается в мои пострадавшие губы, причиняя еще больше боли. Терпимой, но все равно приятного мало, когда чувствуешь, как течет тонкая струйка крови из губы по подбородку.
— Гера, не перегибай, я тоже могу показать, какой я крутой и уебать тебе. Хочешь? Я никого не провоцировал специально. Она сама подошла, и мы просто перекинулись парой фраз. Да вообще, какого черта я оправдываюсь? И с какого хуя ты набрасываешься, как животное? — начинаю все же заводится. Несколько поздновато, ибо его запал угасает на глазах.
— Да потому что заебало!
— Это тебя-то заебало? Представь, каково тогда мне регулярно твои высеры терпеть.
— Так не терпи, больно, блять, надо, — слетает с дивана, пинает ногой свою же майку. — Нахуй было приезжать тогда?
Треплет волосы, портя все старания приводивших его в порядок людей. Цепляет бутылку со стола и залпом выпивает почти половину литрушки минералки. Нервно посматривает на меня. А я чувствую себя ебланом, который даже противостоять ему уже не может. Вижу его метание и притянуть к себе хочу. Плевать мне на то, что челюсть болит от его пальцев-тисков. Что губа болезненно пульсирует. Он неправ в том, что сорвался вот так, при всех. Но я тоже не ангел, надо было не улыбаться этой девке, хотя будь она уродиной, он бы не завелся. И будь ему похуй, не стал бы орать.
— Иди ко мне, — протягиваю руку, все еще сидя на диване. — Да перестань, иди сюда, успокойся.
— Мне такой пиздец будет, такой пиздец, что ты не представляешь.
Подходит, я же, пользуясь его невнимательностью, тащу к себе на колени, обнимаю похолодевшие плечи. Адреналин-то прошел, теперь тело не горит в огне, теперь ему холодно.
— Импульсный идиот, — утыкаюсь в провонявшие сигаретным дымом и лаком волосы.
— Заткнись… — где-то возле моего уха шепотом. — Просто помолчи со мной, ладно?
…
Домой вернулись мы вместе через три дня. Пиздюлей эпического масштаба получил Гера и от Макса, и от Николая — продюсера, и тем более от Паши — менеджера. Я думал, они его втроем порвут на флаг британский. Когда же Максим отошел, то стал уже заступаться, приводя кучу доводов и решений сложившейся ситуации. Меня они не трогали. Лишь иногда бросали красноречивые взгляды. Не более.
На работе было все стабильно. То есть — продолжающийся пиздец. Леша, правда, очень выручил, помог договориться с одним из поставщиков, умаслил, и те все же партию товара пригнали, пусть и по чуть завышенной цене.
Оказывается, я умудрился пропустить аж целых два зачета. И теперь мой куратор негодовал, что я могу не успеть все исправить. Как будто ему на лапу не отстегивали, алчный ублюдок.
И еще одна новость расстроила… Моего отца нашли. Живого, однако, в отвратительном состоянии. С осложнениями после тяжело перенесенного воспаления легких и обострением хронических болезней. Пришлось подсуетиться и перевести немалую сумму денег на требующуюся операцию и лечение. Так как съездить к нему никак не выходило, нужно было разгребать завалы, которые образовались в виду моего халатного отношения.
Увидев теперь, до чего довел я свою компанию безучастностью и хандрой, я спохватился, только подозреваю, что поздновато и без потерь не обойтись. Идиот…
========== -23- ==========
POV Герман.
— И что? Что я, блять, такого сделал, что вы в два голоса ебете мне мозг? — не выдержав, взрываюсь, глядя на продюсера и Макса. И если на первого орать я права не имел, то второго я могу хоть закопать живьем. В комнате ситуация выходила из-под контроля. Тихон сидел тише воды, ниже травы и не влезал, за что ему отдельное спасибо, иначе он был бы первым, на ком я сорвался. Вы уж простите, но эта блондинистая макушка порой одним своим видом приводит меня в неконтролируемую ярость. Когда хочется открутить, отгрызть, оторвать его голову к ебеням.
— И он еще спрашивает, — в который раз одно и тоже повторяет Коля, глядя на меня, как на обосравшегося пятилетку. Мол, ты как бы маленький и глупый и это, типа, простительно, но с другой стороны тебе же уже ПЯТЬ лет, так что тебе пиздец за то, что ты усрался. — Если упадут продажи альбома, билетов, если спонсоры свалят в кусты, то я тебя…
— На костре меня, блять, сожги, как ведьму. Распни на площади на кресте. Да ты заебал! Какая разница, с кем я трахаюсь? Какая всем разница? Блондин или блондинка у меня отсасывает?
— Сказал тот, кто выдавал себя ярым гомофобом. Гера, у тебя стиль. У тебя образ. У тебя поклонники не только сопливые смазливые девочки. А есть очень серьезные люди в дорогих костюмах. Но они будут совершенно не рады, узнав, что тот, ради кого они отстегивали деньги, тот, кому они организовывали концерты, оказался типичным педиком, потому так хорош. Это провал.
— Сам ты педик, — шиплю, дернувшись вперед, ибо желание вмазать этому уроду как никогда сильное.
— Тише, успокойся, слышишь?
— Макс, отъебись, иначе и тебе нос сломаю.
— Послушай, он понял, что накосячил, ладно? Но не надо вот так его доводить. Тебе мало было…
— Не продолжай, я понял, о чем ты. Я просто предупреждаю, чья задница пострадает, если у нас дела начнут идти хуже, — голос так и звенит сталью. Я ненавижу, когда он становится таким. Деловым. Гражданин, мать его, начальник. Выстреливает фразу и, развернувшись картинно, аккуратно закрыв дверь, уходит. Козел.
Раздраженно отталкиваю друга, даже не бросив короткого взгляда на все еще сидящего Тихона, выхожу из комнаты. Заебало. Всё и все. И пошло-ка оно нахуй разом…
…
— Гер, перестань бушевать. Квартира ни при чем. Тут вообще никто не виноват. Что случилось, то случилось. Поздно уже прикидывать, а если бы так или вот так. Поздно. Так что сядь и угомонись, выглядишь, как дикое зверье.
— Тебе легко говорить, да? Нахуя ты вообще ко мне приехал? Кто тебя просил?
— Ах, так теперь вся вина на мне?
— Нет, блять, на мне! — лохмачу и без того беспорядок на голове, только бы не рвануть к нему да не совершить так давно желанное — открутить голову. Да как он не понимает? Что это по всем фронтам жесть! Одно дело, когда близкие друзья знают о нашей связи. Но ВСЕ?! Это гребаный перебор. Именно об этом я Максу и говорил накануне. Что все бы ничего, и секс неплох, и как человек мне Тихон начал нравиться, но обнародовать? Нет уж, увольте. Мне не нужно это клеймо. Чтобы все, глядя на меня, думали: опа, педик. Не педик я. Ни разу, блять, не ебаный педик. Мне вообще на других мужиков смотреть в таком подтексте тошно. Так что я вполне себе натурал, каким и был, а Маркелов — это так, сбой в системе.
— Все равно об этом узнали бы. Ты личность публичная.
— Да моего имени журналюги до сих пор не унюхали, за столько лет. Коля все держит в кулаке. И косяков не было. А как скрыть такое? Память стереть? Ты знаешь, сколько людей было на выступлении? А прямое включение на нескольких каналах? Это пиздец.
— Все наладится.
— О да, наладится, — с удовольствием впечатываю кулак в его челюсть, сжав зубы от вспыхнувшей острой боли в костяшках. Немедля замахиваюсь снова, но Тихон был бы не Тихоном, если бы не перехватил мою атаку. Сгруппировался, ишь ты.
— Успокойся, — держит в крепком захвате руки, сжимая до синяков на запястьях. Серьезный. Внешне спокойный, смотрит ровно мне в глаза. Уверенно. Без тени вызова. Раскаяния. Вины или чего-либо еще. Просто полупустой взгляд, который медленно оживает, разгорается с каждой секундой уже таким знакомым мне огнем.
— Отпусти, сука, — хочется зарычать, но выходит приглушенное шипение. И почему между нами всегда такая полярность гребаная? Почему так тянет, словно намагничены?
— Нет, — простое, мать его, нет в ответ. Дергаюсь, но этим лишь провоцирую его, и тот притягивает к себе, впечатав в крепкую грудь. Как щенка скрутил и держит, а я уже и не сопротивляюсь. Смысл? С ним я не справлюсь, он, сука, сильнее. Здесь только внезапная атака поможет, удар, максимум два получится нанести, и все. А после я либо стану отбивной, либо он, как в тисках, вот так сожмет. Провально изначально, не вижу перспективы напрягаться даже…
Раздражение внутри бушует вместе с неудовлетворенностью. Хотя вчера секс был, хороший такой, бурный. А мне мало… Сегодняшней дозы не предоставили — и крышу срывает. Подсадил… педик. Так и хочется ему в лицо это кинуть. Чтобы знал: я-то отдаюсь, но это не значит, что я его собственность. Он не сможет управлять мной, я независим от него. Если уйдет, ломки не будет.
Нет ничего приятного во вкусе крови. В детстве у меня кружилась голова лишь от запаха, а от вкуса подташнивало. Но сейчас этот привкус на его губах будит что-то неистовое внутри. Хочется завалить его и… трахнуть. Самому взять и засадить в эту упругую задницу. Но желание желанием, на деле я не рыпнусь. Ибо опыта ноль, а облажаться я не хочу. Ненавижу выглядеть неумело или же еще хуже — глупо.