Дубинин вдруг твердо решил ехать на Урал, строить заводы. Там он нужнее, а обучать ребят военному делу любой инвалид–фронтовик сумеет.
Он зашел попрощаться с другом. Милиция помещалась в том же здании, что и военкомат. По длинным коридорам деловито сновали военные, у дверей теснились призывники. На полу намело снегу. В окнах, выходящих на станцию, были выбиты стекла — следы вчерашней бомбежки. Под лестницей гудела железная печка, и уборщица в мужской шапке, присев на ящик, отхлебывала чай из раскаленной железной кружки, прихватив ее полами пальто.
— Значит, точно уезжать надумал? — сказал Молотков.
— Да все уже оформил, — ответил Дубинин и пошутил: — Окопаюсь в глубоком тылу.
— А я уж хотел тебя к нам просить. У меня тут народу раз–два, а дел — вот!..
— Если б раньше. А теперь уже не могу.
— «Не могу»… — проворчал майор. — Помнишь, как нас дразнили? В стенгазете помнишь: «Ударим Молотком и Дубиной по преступным последышам нэпа»?
— Давно было, — улыбнулся Дубинин.
Сколько уж он не был здесь, в этой знакомой комнате? В углу стоит сейф, покрашенный под дерево, на нем цветы в горшке; массивный стол, чернильница «Богатырь» и готический черный стул, неизвестно как сюда попавший в незапамятные времена. Все как будто по–прежнему, но не так… Примешивалось что–то незнакомое, какая–то странность, и он, наконец, понял почему. Стекла перекрещены нарезанными из газет полосами.
— Радикулит на погоду, — словно извиняясь, сказал Дубинин и закрыл форточку. — Значит, худо у вас?
— Да вот так, хуже некуда…
— На фронте тоже не сахар. Немец уже рядом… Тула в осаде… Да что там — в Малоярославце фашисты стоят!..
Молотков подошел к окну. В стекло бился снег.
— Как думаешь, наш город сдадут?
— Не знаю, — не сразу ответил Молотков.
— Не знаешь… Все уезжают. На мосту заторы…
— Фронт близко, бомбежки… Мирными–то людьми рисковать зачем?.. Михаил, а может, все–таки пойдешь к нам? Ну, посуди. Почти весь аппарат на передовой. В моем отделе только два оперативника. С ног валимся. Спекулянты, шпана… А тут еще банда вооруженная. У тебя опыт, работал у нас…
— Опять ты за свое. Я тебе уже сказал. Строить буду, не могу на развалины спокойно глядеть.
— Остался бы ты, — безнадежно сказал Молотков. — Люди нужны…
— Люди сейчас всюду нужны.
— Там, я думаю, поспокойней. А нам — позарез.
— Хитришь ты, Андрей. Мечтаешь опять мной командовать.
— И хитрю, — невольно засмеялся майор. — Неохота с тобой расставаться. А что туго нам — правда, чего хитрить.
Затрещал телефон, Молотков снял трубку.
— Слушаю. Да… Где?.. Еду! Ну, вот… — Он взглянул на Дубинина и заторопился. — Сберкассу ограбили!.. Поезд когда?
— Ночью, — ответил Дубинин.
— Провожать не приду. Видишь как. Прощай.
Глава 28
Они бежали в темноте по неровной земле, словно ощущая ее не подошвами сапог, а обнаженными ступнями. Угадывали малейшие спуски и подъемы; легкие еле успевали вдохнуть и выдохнуть воздух обжигающими кусками: так бешено мчишься, разве что спрыгнув с вагона на полном ходу и напряженно ожидая, что сейчас полетишь через голову.
Гулкий топот ног, взвизг служебной собаки — она яростными рывками натягивала длинный ремень. Проводник еле поспевал за ней, она тащила, как на буксире, ему казалось, что, если он споткнется, она поволочет его по земле.
Впереди была железная дорога. Донесся и быстро вырос шум поезда.
— Скорей, — задыхаясь, сказал Молотков, поравнявшись с проводником. — Скорей, может, успеем!
Со скрежетом и гулом неумолимо приближался состав. Вслед за овчаркой проводник и майор рванулись из последних сил, чудом проскочив перед самым носом паровоза.
Остальные не успели. Состав, преградив им дорогу, начал замедлять ход и замер: светофор впереди округлил свой красный глаз под защитным козырьком.
Отставшие милиционеры и курсанты метнулись было под вагоны, но их остановила резкая команда:
— Назад! Стрелять буду! — Заклацали затворы винтовок, с подножки спрыгнула охрана, сопровождавшая эшелон.
— Мы из милиции! Надо нам! Бандиты, сберкасса… — сбивчиво объяснял Никишов.
— Осади! Назад!
— Ну пропустите, — умолял Никишов.
— Товарищи! — кричал командир группы курсантов лейтенант Немолякин. — Я вам приказываю пропустить!
— Я вам не подчиняюсь. У меня свой приказ. Отойди! — Красноармеец выстрелил в воздух и, передернув затвор, направил винтовку на скучившихся у вагона людей.
Солдат был прав. Он действовал по закону военного времени.
Ругаясь, группа попятилась.
А там, за составом, вдруг загремели выстрелы. Донесся лай собаки… Смолкло… Снова… Лязгнули буфера, состав тронулся.
Никишов, который попытался обежать поезд спереди, вернулся назад.
Уже в полной тишине неслись они к месту перестрелки.
На груде железных чушек у темных пакгаузов ничком лежал Молотков. Чуть поодаль раненный в руку проводник склонился над неподвижной собакой.
Дубинин с женой сидели на чемодане. В вагоне было темно и только в дальнем углу горел в фонаре огарок свечи. В темноте шептались, на верхней полке кто–то храпел.
Поезд двинулся. Но почти сразу где–то дернули стоп–кран. Под вагонами зашипело и заскрежетало.
Хлопнула дверь, в тамбуре вспыхнул фонарик.
— Приготовьте документы.
Вагон ожил, загалдел, зашевелился.
— Назад! — приказали кому–то.
Дубинин протянул билет и документы.
— Отбываете… — сказал человек с фонарем.
— Никишов?.. Что случилось? — узнал его Дубинин.
— Несчастье у нас. Молоткова убили.
Дубинин встал и взглянул на жену.
Они сошли с поезда. Жена что–то говорила о билетах: то ли их сдать, то ли обменять. Она говорила об этом как–то механически, толком не понимая, о чем, потому что молчать было невыносимо.
…Дверь в квартиру Молоткова была открыта. Люди заходили, уходили, появлялись новые.
Дубинин стоял в стороне, у стены, глядя на фотографию Андрея в траурной рамке и держа здоровой рукой чемодан, — так и забыл поставить, как вошел.
Леля внезапно зарыдала и уткнулась матери в колени. А та продолжала сидеть с застывшими глазами.
Жена Дубинина беспомощно суетилась с какими–то сердечными каплями.
Свет погас. Зажгли керосиновую лампу, стены и потолок перечеркнули изломанные тени. Они колыхались, и лица всех то освещало, то задергивало сумраком.
Дубинин медленно приблизился к столу.
— Леля, — с трудом выдавил он, — может… чем помочь надо?
— Ему уже ничем не поможешь, — ответила за нее мать.
Молоткова хоронили утром. Несли венки, ордена — еще с финской. Тоскливо ухал барабан и звенели тарелки оркестра. За гробом шли без шапок, падал снег, головы были в белых хлопьях. Прохожие останавливались и смотрели, редко кто снимал шапку, смерть стала привычной.
На кладбище секретарь горкома Никонорова начала было надгробную речь, но, расплакавшись, не смогла ее закончить. Тогда вышел Дубинин.
— Мы хороним товарища… Замечательного товарища, майора Молоткова. Он погиб от руки врага, и мы клянемся отомстить за него! И будем бить и уничтожать их на фронте и везде… Везде!
Курсанты вскинули винтовки.
Вслед за дружным залпом раздался еще один выстрел — это замешкался молоденький парень. Он стоял растерянный, виновато глядя на всех, словно совершил что–то неуважительное к покойному.
В тот же день Дубинин пришел в горком на прием к Никоноровой. Разговор был коротким.
— Меня Андрей вчера просил остаться. Предлагал идти к нему в отдел розыска. Я отказался. Честно говоря, я не представлял, что положение настолько серьезно… И не потому, что Андрей погиб. Впрочем, и потому. Одно к другому. — Он с хрустом сжал спичечный коробок.
— Курите? — Никонорова протянула ему пачку.
— Спасибо…
— Вы обратились не по адресу. Но, в общем, я в курсе дела. Начальника милиции переводят в Москву. На его место будет назначен Митин, он только что вернулся из госпиталя после ранения. Значит, в отделе розыска остаются всего два человека. Мы запросим насчет вас область. Будем рекомендовать.
Глава 29
Домик у Дубинина был рядом с фабричным прудом. Здесь они прожили с женой почти десять лет. Дом окружен садом, который подступал к самому берегу, летом можно было чудно отдохнуть, поудить рыбу, здесь Дубинин готовился к экзаменам в строительный институт. Сейчас пруд застыл, и ветер гонял снег, обнажая гладкие пятачки толстого льда…
Дубинин вошел в дом и, не раздеваясь, сел на диван. В полутьме светлым пятном выделялась на столе записка. Он дотянулся, не вставая, и прочитал: «Ужинай без меня. Ушла в магазин. Надя».
Как ей сказать?.. Ведь они были уже в дороге… Андрей… Как же так, Андрей!.. У хороших людей жизнь всегда обрывается рано… Все говорил: «Мне бы, Мишка, дело какое–нибудь такое! А у нас тут не выдвинешься». Его же, наоборот, не раз звали на работу в столицу. Отказывался: «Там обязательно зазнаюсь, располнею. А я себя знаю: мне полнота не к лицу». С ехидцей мужик. «Вот мы с тобой, — говорил, намекая на их фамилии, — вроде как два сапога пара: что молоток, что дубина — постарались предки. Только молоток — это, как ни говори, молоток, а дубина — дубиной и останется!» За Надей они вдвоем ухаживали, вот и пытался Андрей поддеть перед ней друга. Может, она потому Михаила Дубинина и выбрала, что он все время молчал и только улыбался в ответ на Андреевы шуточки. После свадьбы Андрей сказал сопернику: «Не видать бы тебе Надьку без моей помощи. Я нарочно из себя дурачка строил, чтоб у нее глаза не разбегались. — И, мрачно помолчав, расхохотался: — Еще не известно, кому повезло!»
Смертей на фронте Дубинин перевидел немало. Там смерть от своей ежеминутности становилась обыденной: не убьешь — тебя убьют. Но здесь, в тылу, гибель друга от руки какого–то бандита — во время такой войны! — выглядела непривычно, странно, не верилось даже.
— Миша, — торопливо начала жена еще с порога, — говорят, что в городе орудует банда. Сорок человек. Все матерые уголовники!
— Чепуха. — Дубинин зажег лампу и помог ей стащить бурки. — Слухи.
— Какие ж тут слухи, если Андрея убили!.. Миш, мы когда поедем?
«Как ей сказать?..» — тоскливо подумал Дубинин.
В дверь постучали.
— Разрешите? — На крыльце стоял сержант Никишов. Из–под фуражки высовывалась полоска бинта.
— Заходи, — пригласил Дубинин.
Сержант обмахнул сапоги веником и проследовал в комнату.
— Вечер добрый, — поздоровался он. — Ну, что думаешь делать, товарищ начальник?
— Какой начальник? — удивилась Надя.
— Михаил Николаевич теперь у нас главный!
— Да, да, — «бодро» подтвердил Дубинин. — Меня назначили вместо Андрея.
Надя напряженно глядела на него.
— Так надо… — Дубинин опустил глаза.
— Вы не переживайте, — вмешался Никишов. — Не на фронте, прямо скажем. В нашей профессии, собственно, нет ничего опасного. Ну, а Андрей… Вышло так…
— Я не расстраиваюсь, чего мне? — Надя улыбнулась. Вернее, улыбнулся только рот, а глаза неподвижно горели лихорадочным блеском.
— Ну, что ты?.. — попытался успокоить ее Дубинин.
— Опять! Господи! — Надя засмеялась. — Да что я, чурка какая? Или я тебе ни к чему? Ты оставайся, оставайся на здоровье! Лови бандитов!
— Хватит! — вскричал Дубинин и нервно заходил по дерюжной дорожке. — Уезжай! Не держу!
— Ну и поеду! — Надя села на табуретку и заплакала.
— И езжай! — еще громче закричал Дубинин. — Давай все схватимся и уедем за Урал! А что тут, — он махнул рукой на окно, — провались все пропадом?!
— Уезжают другие же, Миша, — просительно сказала она. — Ты свое сделал, отвоевал. Ведь здоровьем своим заплатил. Как у тебя кость по ночам ломит, я знаю, не он! — Она со злостью кивнула на Никишова, будто тот был всему виной.
Утром Дубинин вошел в кабинет Молоткова. Здесь было чисто и холодно. На несгораемом шкафу стояли в горшке давным–давно увядшие цветы. При виде цветов возникло в памяти восковое лицо Андрея, венки, музыка…
— Выбросьте, — сказал Дубинин милиционеру. И, когда тот был уже в дверях, добавил, как бы извиняясь: — Засохли ведь.
Появился Никишов.
— Разрешите объяснить положение, товарищ капитан?
— Давай, — буркнул Дубинин и сел за стол.
Дел было много и разных. И во все надо было вникнуть. Но самым главным было все связанное с бандой: побег, захват оружия, ограбление сберкассы, убийство Молоткова…
С чего начать? Хотелось что–то делать немедленно, сейчас же. Но что?..
Снег застлал окно, и на улице ничего нельзя было различить. Дубинин вышвырнул окурок в форточку и вернулся к столу, заваленному бумагами. Тому самому, за которым еще совсем недавно сидел Андрей Молотков. Снова стал просматривать список бежавших бандитов, изучал приметы и клички, документы с перечнем похищенного оружия, дело об ограблении сберкассы, записи всех происшедших в городе событий за последнее время.
— Все какую–то мелочь ловим, товарищ капитан: шпана, спекулянты, жулики — время жалко, — проворчал Никишов, тихо сидящий в сторонке.
— Будь моя воля, — не поднимая головы, сказал Дубинин, — я тебя с таким настроением держать бы в милиции не стал. Мелочь… Эта мелочь у людей последний кусок хлеба изо рта вырывает!
Никишов насупился:
— Я все думаю, а не ушли они из города?
— Здорово было бы — правда? — съязвил Дубинин. — Л если нет? — И снова уткнулся в бумаги. — Вот что, неплохо бы толкучку почаще прочесывать.
— Сеть у нас слишком короткая.
— Ну, хотя бы проверить самых подозрительных. Можно привлечь всю милицию: наших, со станции, дежурных… Организуешь? И комсомольцев хорошо бы, старшеклассников. Этим я займусь.
Глава 30
— А ты точно его помнишь, Валентин? — настойчиво спрашивал Дубинин.
— Да я его на всю жизнь запомнил. Как живого вижу, — горячо говорил Валька. — Горбоносый такой. Губы толстые.
И снова начинал рассказывать, как они с Лелей шли по путям, как началась бомбежка, как прыгали из вагона заключенные, как тот горбоносый ударил пожилого дядьку, как…
— Хорошо, — прервал Дубинин. — Я тебе верю. И приметы сходятся. Кличка — Хрящ.
Валька притих.
— Ты единственный, кто видел его в лицо, — сказал Дубинин. — У тебя большое преимущество перед нами. Поможешь?
— Хоть сейчас!
— Не торопись. Сядь, — остановил его Дубинин. — Надо бы еще двух–трех ребят позвать.
— Юрий и Павел! — выпалил Валька. — Они помогут. Мы уж лет десять вместе. Вы же их знаете!
— Знаю, — улыбнулся капитан, — зови.
… — Задание у вас простое, — сказал Дубинин. — Ходить по улицам, магазинам, по окраинам, прощупывать станцию, толкучку. В общем, весь город. Приметы бандитов запомнили?
Ребята закивали.
— Никаких самостоятельных действий. Если что заметите подозрительное, тут же сообщайте мне или в угрозыск.
— А как же школа? — спросил Юрка, втайне надеясь, что от занятий освободят.
— Школа — школой. Дело добровольное.
— Пошли, — поторопил друзей Валентин, боясь, что Дубинин передумает.
— Оружие бы нам, — нерешительно произнес Пашка. — Мало ли что.
— Будет нужно — дадим и оружие, — закончил капитан.
На след так и не удавалось напасть. По–прежнему попадались спекулянты, рыночные жулики. Беженцев — каша, каждый день новые, всех не проверишь!
Однажды, когда Дубинин собрался отправиться на ночное дежурство, в дверь постучали.
Вошел невысокий мужичок в суконном полупальто и сапогах. Почтительно поздоровался, сняв шапку. У него оказалась длинная, отнюдь не мужицкая прическа.
Почувствовав изучающий взгляд, мужичок приветливо заулыбался и поспешил представиться:
— Никодим, здешний батюшка, то есть, извиняюсь, как говорится, поп.
Пригласив попа к столу, Дубинин сел напротив.
— Вы извините, что я вас дома беспокою, товарищ, начальник, но в отделение ваше мне по сану неудобно как–то, а дело важнейшее… Грабят прихожан, грабят проклятые. Боятся верующие храм посещать.
Далее Никодим рассказал, что по пути в церковь почти каждого останавливают бандиты, отбирают деньги, а то и просто раздевают. А сегодня вечером должна идти служба за победу над врагом. А разве пойдут к вечерне, коли такое дело!..