Но заснуть ей все не удавалось. Она так гордилась тем, что научилась говорить, она приложила столько сил и старания, что теперь ей показалось, будто ее надули. И почему он взялся учить ее своему родному языку? Он скоро уйдет отсюда, и она больше никогда его не увидит. Весной ей придется покинуть долину. Может быть, она найдет людей, живущих недалеко от этих мест, и другого мужчину.
Но ей вовсе не нужен другой мужчина. Ей нужен Джондалар, его глаза, его прикосновения. Она вспомнила, как воспринимала его поначалу. Он оказался первым из увиденных ею людей ее племени, и она отнеслась к нему как к представителю своих сородичей, не думая о нем как об отдельном человеке. Она не могла вспомнить, когда это изменилось, когда она поняла, что Джондалар неповторим. Она знала лишь одно: она привыкла ощущать рядом тепло его тела, слышать звук его дыхания. Но теперь место рядом с ней пустовало, и она ощущала такую же пустоту в душе.
Джондалар тоже никак не мог заснуть и все ворочался с боку на бок. Постель, которую он соорудил себе подальше от места, где спала Эйла, казалась очень холодной, а угрызения совести не давали ему покоя. Прошедший день показался ему самым тягостным в его жизни, и вдобавок ко всему прочему выяснилось, что он обучил ее не тому языку. Разве ей когда-нибудь придется говорить на языке Зеландонии? От долины до тех мест, где живут его соплеменники, год пути, и то если передвигаться, нигде не задерживаясь надолго.
Он подумал о Путешествии, которое совершил с братом. Какой бессмысленной оказалась эта затея! Когда они покинули родные края? Три года назад? Значит, к тому времени, когда он вернется домой, пройдет четыре года. Четыре года жизни, потраченных впустую. Брат его погиб. Джетамио умерла, а вместе с ней и сын духа Тонолана. Что же осталось?
Став взрослым, Джондалар научился держать себя в руках, но теперь из его глаз потекли слезы. Он оплакивал не только брата, но и собственную судьбу, сокрушаясь о понесенной утрате и об упущенной возможности жить в радости и счастье.
Глава 25
Джондалар открыл глаза. Ему приснилось, будто он дома, и сон был таким ярким, что казалось, будто все это и есть реальность, а пещера, в которой жила Эйла, – лишь плод его воображения. Остатки дремоты постепенно развеялись, но очертания стен в пещере показались ему непривычными. Окончательно проснувшись, он понял, что смотрит на все с другой стороны, ведь он провел ночь в углу за очагом.
Эйла куда-то ушла. Две ощипанные куропатки лежали у очага рядом с крытой корзиной, в которую она сложила перья. Эйла встала задолго до того, как Джондалар проснулся. Чашка со звериной мордочкой, образованной узором древесины, из которой обычно пил Джондалар, стояла рядом с плотно сплетенной корзинкой, в которой Эйла настояла для него чай, и тут же лежал свежезачищенный березовый прутик. Эйла заметила, что он использует такие прутики для того, чтобы очистить зубы от образовавшегося на них за ночь налета, предварительно растеребив зубами его кончик так, чтобы на нем появилось нечто вроде кисточки из волокон, и она стала каждое утро специально приносить ему тонкие веточки.
Джондалар встал и потянулся, чувствуя, как ноют мышцы после ночи, проведенной на непривычно жесткой постели. Ему и раньше доводилось спать на голой земле, но лежать на подстилке из соломы, от которой вкусно пахло, было куда приятнее. Эйла регулярно заменяла старую солому на свежую, чтобы избавиться от неприятных запахов.
Чай в плетеном чайнике оказался горячим, – видимо, она ушла совсем недавно. Он наполнил чашку и посидел немного, вдыхая свежий аромат чая. Каждый день поутру он затевал сам с собой игру, пытаясь угадать, какие травы использовала Эйла на этот раз. Она почти всегда добавляла мяту, зная, что Джондалар очень ее любит. Он отпил немного, и ему показалось, что он уловил привкус листьев малины и, пожалуй, люцерны. Прихватив с собой прутик и чашку, он вышел из пещеры.
Стоя на краю выступа лицом к долине, он принялся жевать кончик прутика. Он еще не успел проснуться до конца и двигался машинально, повинуясь привычке. Затем он почистил зубы, энергично орудуя прутиком, и, отхлебнув чаю, сполоснул рот. Он привык делать это каждое утро, чтобы освежиться, а потом подумать, чем лучше заняться сегодня.
Лишь допив до конца чай, Джондалар окончательно проснулся, и от его хорошего настроения не осталось и следа. Этот день не похож на все остальные, и причиной тому его вчерашнее поведение. Он хотел было выбросить прутик, но внезапно задумался, перебирая его пальцами.
Заботясь о нем, Эйла вела себя так деликатно, что он очень быстро привык к этому. Ему не приходилось ни о чем просить ее – она старалась предугадать каждое его желание. Примером тому мог послужить и березовый прутик. Эйла встала раньше Джондалара, спустилась вниз, чтобы отыскать подходящую веточку, зачистила ее и положила рядом с его чашкой. Когда же она начала так поступать? Джондалар вспомнил, что однажды, когда он еще только-только начал ходить, ему где-то попалась подходящая веточка, и он прихватил ее с собой. На следующее утро, обнаружив точно такую же рядом со своей чашкой, он проникся глубокой благодарностью к Эйле за ее заботу. Тогда спуск и подъем по крутой тропинке еще представляли для него большую трудность.
И горячий чай. Когда бы он ни проснулся, он всегда обнаруживал, что чай уже готов. И откуда она только узнает, что пришло время его заваривать? В то утро, когда она впервые принесла Джондалару чашку чая, он ощутил прилив тепла и благодарности. Но с тех пор прошло немало времени, и теперь он забывает хотя бы сказать ей «спасибо» за это. А ведь она постоянно оказывает ему множество других небольших услуг, делая это тактично и ненавязчиво, ничего не ожидая взамен. Он подумал, что это свойственно и Мартоне. Она всегда готова помочь другим и уделить им время, и при этом ведет себя так, что никто не чувствует себя обязанным. Всякий раз, когда он предлагал свою помощь Эйле, она удивлялась и радовалась, и он понимал, что она действительно не ждет благодарности за все, что сделала для него.
– И чем я отплатил ей? – проговорил он вслух. – А уж после вчерашнего… – Он взмахнул рукой и бросил прутик вниз с уступа.
Он заметил, что Уинни с жеребенком кружат по полю, наслаждаясь возможностью порезвиться. Глядя на бегущих лошадей, он почувствовал, как на душе у него стало повеселее.
– Ты только посмотри на него! Этот жеребенок – отличный бегун. На короткой дистанции он мог бы обогнать свою мать!
– На короткой дистанции молодые жеребцы часто обгоняют лошадей постарше, а на длинной – никогда, – сказала Эйла, поднимаясь по тропинке. Джондалар резко обернулся. Глаза его сияли, он широко улыбался от гордости за жеребенка. Его восхищение было столь явным, что Эйла не удержалась от улыбки, несмотря на все свои печали. Когда-то ей очень хотелось, чтобы Джондалар привязался к жеребенку. Впрочем, теперь это не имеет значения.
– А я все гадал, куда ты подевалась, – сказал Джондалар. Ему стало неловко, когда Эйла появилась рядом, и улыбка его угасла.
– Я развела огонь в яме на берегу, чтобы приготовить куропаток, а потом наведалась туда еще раз – проверить, все ли в порядке.
Эйла направилась в пещеру, решив, что Джондалар не слишком рад ее видеть. Улыбка сбежала и с ее лица.
– Эйла, – крикнул Джондалар и кинулся следом за ней. Когда она обернулась, он растерялся, не зная, что сказать. – Я… э-э-э… я тут подумал… мне хотелось бы сделать кое-какие орудия. Конечно, если ты разрешишь мне воспользоваться твоими запасами кремня.
– Бери сколько хочешь. Каждый год, когда река разливается, она уносит часть обломков, но в то же время приносит новые, – сказала Эйла.
– Наверное, где-то выше по течению находятся залежи меловых пород. Если бы знать наверняка, что они не очень далеко, я сходил бы туда. Качество кремня куда лучше, если он извлечен прямо из земли. Даланар добывает кремень из залежей, расположенных рядом с его Пещерой, и всем известно, до чего хорош кремень Ланзадонии.
Во взгляде его снова заиграли огоньки – так случалось всякий раз, когда он заговаривал о своем ремесле. Этим он похож на Друка, подумала Эйла. Тот тоже любил все, что было связано с искусством изготовления орудий. Она улыбнулась, вспомнив, как однажды Друк увидел, что маленький сын, родившийся от него у Оги, колотит камнем по камню. Друк так обрадовался, что подарил ему отбойник. И ему нравилось учить других своему ремеслу. Несмотря на то что Эйла была девочкой, он охотно показывал ей разные приемы.
Джондалар заметил, что она едва заметно улыбается, погрузившись в размышления.
– О чем ты задумалась, Эйла? – спросил он.
– О Друке, мастере по изготовлению орудий. Он разрешал мне смотреть, как он работает, если я сидела очень тихо и не мешала ему сосредоточиться.
– Если хочешь, можешь посмотреть, как работаю я, – сказал Джондалар. – И я буду очень рад, если ты покажешь мне свои приемы.
– Я не слишком искусно это делаю. Я могу изготовить необходимые мне орудия, но у Друка это всегда получалось гораздо лучше, чем у меня.
– Твоими орудиями вполне можно пользоваться. Но меня в первую очередь интересуют приемы работы.
Эйла кивнула и ушла в пещеру. Джондалар подождал немного, но она все не возвращалась. Он решил, что она, наверное, собирается заняться этим попозже, и направился было в пещеру. Они едва не столкнулись на входе, но Джондалар отскочил назад с такой поспешностью, что чуть не упал. Он испугался, что оскорбит Эйлу, нечаянно прикоснувшись к ней.
Эйла вздохнула, расправила плечи и подняла голову. Ему невыносимо находиться рядом с ней, но она вполне в состоянии скрыть, насколько ей больно от этого. Пройдет еще совсем немного времени, и они расстанутся навсегда. Она начала спускаться по тропинке, неся в руках куропаток, корзинку с яйцами и большой кожаный сверток, перевязанный шнуром.
– Давай я возьму у тебя что-нибудь, – сказал Джондалар, догнав ее. Эйла немного поколебалась, а затем отдала ему корзинку с яйцами.
– Сначала надо заняться куропатками, – сказала она, положив сверток на землю. Слова ее отнюдь не прозвучали как вопрос, но Джондалару показалось, будто она ждет от него одобрения или согласия. И он не ошибся. Несмотря на то что Эйла уже несколько лет вела самостоятельную жизнь, обычаи Клана продолжали оказывать влияние на ее поведение. Она привыкла в первую очередь делать то, о чем попросил ее мужчина, а затем уже заниматься другими делами.
– Конечно, ты права. А я принесу орудия, которые понадобятся мне для обработки кремня, – сказал он.
Эйла взяла упитанных куропаток и, обогнув выступ скалы, подошла к заранее выкопанной и выложенной камнями яме. Разведенный ею огонь уже погас, но, когда она брызнула на камни водой, капли тут же зашипели и мигом испарились. Утром она потратила немало времени, разыскивая в долине нужные ей корешки и травы, а затем сложила их возле своей каменной печи. Она нарвала листьев мать-и-мачехи, отличавшихся солоноватым привкусом, молодой крапивы, амаранта и кислицы, а также дикого луку, черемши, от которой пахло чесноком, базилика и шалфея, чтобы приправить еду. Дым придаст ей своеобразный аромат, а древесные угли помогут сделать ее посолонее.
Она начинила куропаток их собственными яйцами и зеленью. В одну из птиц поместилось три яйца, а в другую четыре. Раньше Эйла запекала куропаток, завернув их в листья винограда, но в долине виноград не водился. Она вспомнила, что рыбу иногда пекли, обложив ее свежесорванной травой, и решила, что то же самое можно проделать и с куропатками. Опустив птиц на дно ямы, она набросала сверху побольше травы, положила на нее камни и присыпала все это землей.
Джондалар уже разложил орудия из камня, рога и кости, предназначенные для обработки кремня, часть которых оказалась знакома Эйле, а часть была ей совсем в новинку. Она развернула свой сверток и тоже разложила орудия у себя под рукой, а затем села на землю и расстелила кусок кожи на коленях. Подстилка помогала уберечься от царапин: порой от кремня откалывались очень острые осколки. Она бросила взгляд на Джондалара. Он с интересом осматривал орудия из камня и кости, которые она разложила на земле.
Он передвинул куски кремня поближе к Эйле. Осмотрев два из них, которые оказались совсем рядом, она вспомнила Друка и подумала: работа по изготовлению орудий начинается с отбора материала. Зная, что ей понадобится мелкозернистый кремень, она пригляделась повнимательнее и выбрала меньший из кусков породы. Джондалар машинально закивал головой, одобряя ее выбор.
Эйле вспомнился подросток, которого искусство изготовления орудий заинтересовало еще в раннем детстве, когда он едва научился ходить.
– Ты всегда знал, что будешь заниматься обработкой камня? – спросила она.
– Сначала я собирался стать резчиком, чтобы служить Великой Матери или работать вместе с Теми, Кто Служит Ей. – В нем пробудились давно забытая тоска и боль, и лицо его помрачнело. – Затем меня отправили жить к Даланару, он обучил меня своему ремеслу, и я стал мастером по изготовлению орудий. Мне повезло: это занятие мне по душе, и я добился немалых успехов. А вот хорошего резчика из меня бы не вышло.
– Кто такой «резчик», Джондалар?
– Ну да, конечно! Вот чего здесь не хватало! – (От испуга и изумления Эйла подскочила на месте.) – Здесь нет ни резьбы, ни рисунков, ни бусинок, никаких украшений. Даже красок нет.
– Я не понимаю…
– Прости меня, Эйла. Откуда тебе знать, о чем я говорю. Резчик – это человек, который делает зверей из камня.
Эйла наморщила лоб.
– Как можно сделать зверя из камня? Зверь – существо из плоти и крови, он дышит, он живой.
– Я имел в виду не живого зверя, а его подобие, его изображение. Резчик создает из камня фигурки животных, он придает камню сходство со зверем. Некоторые из резчиков делают из камня фигурки Великой Матери, если она посещает их в видениях.
– Фигурки? Из камня?
– Не только. Они используют для этого и бивни мамонтов, и кость, и дерево, и рога. Мне доводилось слышать о людях, которые делают фигурки из глины. Да, кстати, я видел и фигурки, отлично сделанные из снега.
Эйла перестала недоуменно покачивать головой, лишь когда он упомянул о снеге. Ей припомнилось, как однажды зимним днем она соорудила фигуру из комьев снега около пещеры. Разве получившаяся фигура не показалась ей чем-то похожей на Брана?
– Фигуры из снега? Да, – сказала она, кивая, – теперь я, пожалуй, поняла.
Джондалар усомнился в этом, но он не знал, как бы объяснить ей попонятнее, ведь у него не было никаких образчиков. «До чего же неуютно ей жилось среди плоскоголовых, – подумал он. – Даже ее одежда невероятно примитивна. Неужели они занимаются только тем, что охотятся, едят и спят? Им неведомы Дары Великой Матери. Ни проблеска воображения, ни красоты, ни преклонения перед таинствами. Интересно, сможет ли она понять, сколь многого была лишена все эти годы?»
Эйла взяла небольшой кусок кремня и внимательно осмотрела его, пытаясь определить, с чего лучше начать. Она решила, что не станет делать ручной топор, ведь даже Друк считал эти орудия совсем простыми, хоть и очень полезными. Но ей показалось, что Джондалара интересуют другие приемы. Она потянулась за предметом, которого не было в наборе у мужчины, – за плюсной мамонта, упругой костью, на которую она положит кремень, чтобы тот не раскололся на части при обработке. Она подтянула кость поближе к себе, удобно расположив ее между ног.
Затем она взяла отбойник, который, по сути дела, ничем не отличался от того, которым пользовался Джондалар, но был поменьше размером, а потому казался ей удобнее. Крепко прижав обломок кремня к костяной наковальне, Эйла сильно ударила по нему. Кусок поверхностного слоя откололся, обнажив находившуюся внутри темно-серую породу. С одной стороны отщепленной Эйлой пластины, в том месте, по которому пришелся удар отбойника, виднелось утолщение – ударная выпуклость, – постепенно сходившее на нет. Ее противоположный край был острым, что позволяло использовать ее как режущий инструмент. Поначалу в качестве ножей людям служили именно такие отщепы с острыми краями, но для изготовления орудий, которые хотела сделать Эйла, нужно было применить куда более сложные приемы.