– Тебе было больно? Ты… ты постарайся об этом забыть, ладно?
Мальчишка удивлённо заморгал, семеня рядом с Уиллом по тёмной лестнице.
– Больно? Не-а… Когда батя лупит, больнее. И с лошади падать больнее, – он вдруг
ухмыльнулся, к изумлению Уилла, и ничего больше не сказал.
Они достигли конца лестницы и вышли в смежный коридор, соединяющий жилую часть
замка с людской. Здесь горели факелы в настенных креплениях, и Уилл только теперь
смог рассмотреть мальчишку.
Он был и впрямь тощим, но довольно рослым, таким же, как Уилл – и с волосами такого
же льняного цвета, как у Уилла. Впрочем, вероятно, на самом деле они были ещё светлее,
просто их очень давно не мыли. И вообще мальчишка был довольно неопрятен – Уилл
поразился, как Риверте мог положить себе в постель такого неряху. В этой мысли было
что-то гадкое, и он передёрнулся от неё.
Мальчишка заметил его изучающий взгляд, но не потупился, а довольно-таки нагло
ухмыльнулся.
– А что, сир, – сказал он, подбоченясь, – видать, не угождаете вы вашему хозяину как след,
раз он за мной посылает!
Уилл уставился на него в глубоком потрясении. Вместо смятения, стыда и ужаса,
закономерных в такой ситуации, маленький наглец являл совершенно неуместную
самоуверенность. Казалось, он прямо-таки гордится тем, что оказался жертвой гнусного
совратителя! И вдруг Уилл заметил, что в его правой руке что-то зажато.
– Что это? – он схватил мальчишку за руку и заставил его выпрямит её; недоумение
сделало его злым и заставило забыть о страданиях несчастного ребёнка. – Ты украл
кошелёк?!
– И ничего не украл, – надул губы тот, с неожиданной силой вырывая руку. – Я честный, за
кого вы меня, сир, держите? Или злитесь, что я понравился вашему хозяину? Так то не
моя беда, а ваша, что не умеете ему услужить!
Сразив Уилла наповал этим остроумным выстрелом, мальчишка злорадно свернул
глазищами и отступил на шаг, пряча руки за спину. Уилл смотрел на него, чувствуя, что
совершенно перестаёт что-либо понимать.
– Где ты взял кошелёк?
– Господин граф мне дал. Я заработал! Он всегда даёт нашим кошельки.
– Вашим? Кому – вашим?..
– Ну, нашим, староручьевским. – Старый Ручьём называлась та самая деревенька, в
которую сегодня ездил Риверте. – Тем, кого к себе возит.
– И… часто возит?..
– Не-а. Мне вот нынче повезло. Да не глядите так, говорю ж, не украл! Вот сами его
спросите, если не верите!
– Повезло? – не веря своим ушам, переспросил Уилл. – Говоришь, тебе повезло?!
– А то, – уже более миролюбиво отозвался мальчишка. – Знаете, сколько тут денег? Целая
куча! Я теперь куплю себе отару овец и матери косынку, и батька меня больше лупить не
станет.
Окончательно добив Уилла сим изъявлением жизненного прагматизма вкупе с вопиющем
безразличием к нравственности, мальчишка зевнул и спросил, можно ли ему всё-таки
пожрать и переночевать где-нибудь, потому как устал очень.
Уилл отвёл его на кухню и, не переступая порога, отвернулся и ушёл к себе. Теперь, когда
последние его сомнения – а с ними и последние надежды – развеялись, он снова думал о
своём брате.
– Как? – хрипло спросил Уилл два месяца назад, глядя на Роберта, отвернувшегося
наконец от окна и спокойно смотревшего ему в лицо. – Как, по-твоему, я это сделаю?!
Всё это казалось бы ему дурной, нелепой шуткой, если бы он не знал, что Роберт никогда
не станет шутить с подобными вещами.
– Ты окажешься близко от него, – проговорил Роберт. Он стоял, скрестив руки на груди,
его взгляд был непроницаем; сейчас он поразительно напоминал отца. – Так близко, как не
окажется ни один хиллэсец в ближайшее время. Если кто и сможет сделать это, то только
ты. Отчасти поэтому его величество и дал согласие на предоставление заложника от
Хиллэса.
– Но это же немыслимо, Роберт! Ты же сам видел, что он… как он и отец… – Уилл осёкся,
ему не хватало слов.
– А что, я разве прошу тебя вызвать его на поединок? – спросил Роберт с ледяным
сарказмом, от которого на душе у Уилла всегда делалось так тяжело и тоскливо. Он
немедленно осознал всю бездну своей глупости. Конечно, у Роберта и в мыслях не было,
что Уилл сможет одолеть Риверте в схватке. Новоиспечённый лорд Норан лучше кого бы
то ни было знал ничтожные способности своего брата.
Но как же, в таком случае, он предлагает Уилл сделать то, о чём он только что сказал?..
– Обычно в таких случаях используют яд, – продолжал Роберт, – но, увы, нам он вряд ли
подойдёт. Риверте уже много лет ежедневно принимает крошечную дозу нескольких
основных ядов. Его неоднократно пытались отравить, и всякий раз неудачно. Напасть на
него ты тоже не сможешь, и вряд ли тебе удастся устроить несчастный случай без помощи
слуг – а слуг он подбирает очень тщательно…
Роберт умолк. От его взгляда у Уилла засосало под ложечкой. Он всё ещё не понимал,
куда клонит его брат, хотя по виду Роберта было ясно, что он уже принял решение.
– Таким образом, – заключил лорд Норан из Тэйнхайла, – есть лишь одна возможность. Ты
должен усыпить его бдительность, заслужить его расположение и доверие. Ты должен
сделать так, чтобы он не боялся уснуть в твоём присутствии и не проснулся бы от звука
твоих шагов. Знай, у него очень чуткий сон, и ты не разбудишь его своим движением
лишь в том случае, если он будет всецело тебе доверять.
Он снова замолчал. Это было хуже любой пытки. Уилл сглотнул и робко спросил:
– Но как же я смогу…
– Очень просто, Уилл! – ответил Роберт с внезапным раздражением, казалось,
раздосадованный его недогадливостью. – Ты залезешь к нему в постель.
Несколько секунд Уилл не понимал, что это значит. Как это – залезть в постель? Не Роберт
ли только что сказал, что у Риверте чуткий сон, и проникнуть в его спальню будет…
И тут до него дошло. Уилл покачнулся. Глаза его помимо воли широко распахнулись. Он
во все глаза смотрел на Роберта, на своего единственного брата, который говорил, что он
должен будет сделать такое!
– Нет, – прошептал Уилл. – Нет, Роберт, ты не это имеешь в виду.
– Я имею в виду именно это! – Роберт наконец шагнул от окна, сердито дёрнув портьеру. –
Другого пути нет. Ты должен будешь стать его любовником и добиться, чтобы он
безмятежно уснул в одной с тобой постели. Когда это произойдёт, ты перережешь ему
горло. Вот и всё.
Уилл покачал головой.
– Я не сделаю этого.
– Сделаешь.
– Нет. Мужеложество – мерзкий грех перед господом. Ты знаешь, Роберт, что я мечтаю
посвятить себя богу, но если я сделаю то, что ты просишь, я никогда…
– Да, я прекрасно, чёрт подери, знаю, что у меня в братьях святоша и тряпка, а не
мужчина! – загремел лорд Норан, хряснув кулаком по стене. – Но я не прошу, я
приказываю! Проклятье, я сделал бы это сам, если бы король разрешил мне предложить
себя в качестве заложника. Но он сказал, что не позволит дому Норанов снова остаться без
главы, во второй раз за столь короткий срок. К тому же для Риверте я слишком стар. Ему
нравятся сопливые хилые щенки вроде тебя, и тебе даже не надо будет особенно перед
ним жеманиться, чтобы он ухватил тебя за зад. Какого черта, Уилл – если ты позволяешь
лапать себя этому старому борову Эсмонту, то почему бы не сделать то же одолжение
Риверте для пользы дела?
– Роберт, – сказал Уилл, закрыв глаза, – замолчи.
Тот, как ни странно, умолк. Тишина, повисшая между ними на долгие минуты, не могла
заполнить даже сотой доли той пропасти, которая всегда между ними была – но лишь
теперь Уилл в полной мере осознал её глубину и непреодолимость. Роберт презирал его
слишком сильно, чтобы даже попытаться понять и выслушать.
– Подумай хотя бы от отце, – проговорил он наконец. – Подумай о том, кто уложил его в
могилу своим мечом. Подумай, что ты можешь отомстить за него, отомстить собственной
рукой убийце нашего отца и поработителю нашего народа… о, Уилл, я вправду жалею, что
не могу поменяться с тобой местами.
Последние слова прозвучали так пламенно, что Уилл почти поверил ему. Он с трудом
разлепил отяжелевшие веки.
– Мама знает? – только и смог спросить он.
Ответ прозвучал резко, как пощёчина:
– Нет! Ты в своём уме?! Мало с неё горя и позора, ты хочешь добавить новый?!
– Не я, Роберт. Это ты добавляешь нашей семье позора, предлагая мне…
– Ещё раз, Уилл: я не предлагаю. Это мой приказ тебе как моему брату и вассалу. Ты
отправишься в Даккар, ты будешь любезен с этим ублюдком Риверте, ты дашь ему себя
оттрахать или чего он там ещё от тебя захочет. А когда он расслабится в твоём
присутствии, пырнёшь его. Вот сюда. – Роберт шагнул вперёд, вытянул руку и коснулся
холодными пальцами шеи Уилла. – Достаточно одного разреза вот здесь, и сам бог его уже
не спасёт. Неужели это так сложно?
Уилл сжал губы, надеясь, что они перестанут дрожать. Его мутило.
– Ты можешь воспользоваться его собственным кинжалом, – продолжал Роберт. – Или
кухонным ножом. Или даже ножницами – чем угодно. Тебе не нужно какое-то особенное
оружие или мастерство. Всего один разрез, Уилл. И одна ночь, если тебе повезёт. А когда
всё это закончится, клянусь, ты сможешь уехать в свой монастырь, и я никогда больше
ничего у тебя не потребую.
Уилл вздрогнул. Это были те слова, которые он так жаждал и так никогда и не получил от
отца. Лорд Бранд ни под каким видом и ни на каких условиях не был согласен отпустить
своего сына в монастырь. Его наследник, похоже, был более сговорчив.
«Примет ли меня бог, если я приду к нему таким путём?» – спросил себя Уилл. Позже он
задал этот вопрос брату Эсмонту, на вечерней исповеди, во время которой рассказал о
требовании своего брата. Брат Эсмонт ответил, что господь смотрит на нас каждый миг
нашего существования, и наши помыслы и намерения порою способны сказать ему
больше, чем наши дела.
Как же, о, как же теперь Уиллу, одиноко сидящему у окна своей комнаты в Даккаре, не
хватало брата Эсмонта… Именно теперь, когда он вплотную подошёл к тому, что
пообещал тем днём своему брату – и чего так страшился. Теперь, когда он получил
прямые доказательства того, что Риверте действительно падок на соблазны такого рода…
И в особенности – зная, что граф намерен покинуть Даккар, как только будет возможно.
Значит, у Уилла не так уж много времени, чтобы осуществить омерзительный план своего
брата.
Омерзительный? Но ведь, если задуматься, Роберт был прав. Любая цена не была бы
чрезмерной за шанс отомстить убийце их отца и остановить его победное шествие по
землям Хиллэса. Ведь многие знающие люди утверждали, что именно на силе, уме,
таланте и удачливости Фернана Риверте держится наступательная мощь Вальены в
последние десять лет. И убить его – значит больше чем отомстить, значит освободить от
гнёта пошлой и ничтожной страны тысячи людей, куда лучших, чем те, перед кем они
вынуждены склонять голову…
И всё это мог сделать Уилл – одним разрезом. Он помнил место, которое указал ему тогда
Роберт – он до сих пор, казалось, чувствовал холодок на своём горле там, где
прикоснулись пальцы его брата. Один разрез… и одна ночь. Одна ночь унижения, боли,
бесчестья, которого он, быть может, не сумеет пережить. Уилл вспомнил хитрую
мордочку мальчишки из Старого Ручья. Тот не казался готовым умереть от пережитого
позора, но что мог знать о позоре крестьянский малыш, не умевший читать и никогда не
думавший о боге так, как Уилл? Что ж… в конце концов, умереть он сможет всегда – в
крайнем случае, сразу после того, как осуществит свою месть, свою и Роберта… И тогда
наконец узнает, как господь триединый смотрит на пути, которыми Уилл пытался достичь
близости к нему. Оставалось лишь молиться, чтобы Уилл заслужил снисходительность и
был судим согласно своим помыслам, а не делам.
Отдавая себе отчёт во всём этом, Уилл тем не менее никак не мог заставить себя перейти
от размышлений к делу. День после памятного столкновения с деревенским мальчишкой
он провёл у себя, старательно изобретая поводы не выходить наружу. Он мысленно
уговаривал себя, что, так или иначе, действовать всё равно придётся, и лучше начать
теперь, когда он уже немного освоился в Даккаре, и пока к Риверте не нагрянули ещё
какие-нибудь гости из столицы. И пока он не уехал…
Как же Уиллу хотелось, чтобы он уехал и никогда, никогда не возвращался!
Услышав стук в дверь, он вздрогнул и поднял голову от книги, которую безуспешно
пытался читать. Слуги в Даккаре были довольно бесцеремонны и обычно врывались без
предупреждения.
– Не заперто, – отозвался Уилл. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул паж – тот самый
Освальдо, за которого Уилл невольно выдал себя накануне вечером. Эта мысль заставила
его покраснеть.
– Сир, его милость просит вас к себе. Он в кабинете. Сказал, что вы его обяжете, если
придёте немедленно.
Освальдо был довольно юным – не старше Уилла, – тихим, мягким и услужливым юношей,
темноволосым и темноглазым, как большинство вальенцев. Он был не таким развязным и
нахальным, как большинство остальных пажей, несмотря на то, что Риверте, казалось,
выделял его среди прочих – не слишком явно, одной лишь интонацией или жестом. Но
Уилл шестым чувством ощущал, что этот юноша в Даккаре на особом положении.
Интересно, знает ли он, что Уилл вчера выполнял его обязанности?.. Неожиданно Уиллу
до смерти захотелось поговорить с этим парнем, задать ему сотню вопросов. Но он лишь
кивнул в ответ – слишком судорожно от непонятного волнения, вдруг перехватившего
горло, что, к сожалению, могло быть воспринято как сухость или даже надменность. Но
Освальдо вроде бы не обиделся – только поклонился и закрыл дверь.
Уилл ещё немного посидел, теребя переплёт книги, изнывая от тоски и дурного
предчувствия. Потом решительно поднялся, отодвинув стул. В конце концов, ему
совершенно нечего опасаться. Он не сделал ничего предосудительного – да и, говоря
начистоту, после отъезда своих столичных гостей Риверте вёл себя с ним вполне
достойно. Беседы с ним не доставляли Уиллу ни малейшего удовольствия, но, в конце
концов, такова уж была манера общения этого человека, ничего тут не попишешь.
Священные Руады учат быть терпимыми к слабостях других и не забывать о собственных,
ещё более вопиющих недостатках.
Предаваясь этим самоуговорам, Уилл прошёл уже знакомыми коридорами и без труда
нашёл кабинет. Постучав для приличия и дождавшись отрывистого «Войдите», он ступил
за порог.
Кабинет графа Риверте представлял собой небольшую комнату, заставленную, как и
библиотека, книгами и тяжёлыми столами, на которых в полном беспорядке валялись
кипы бумаг. У окна стоял большой базальтовый глобус – Уилл поразился, увидев его, ибо
это означало, что Риверте знаком с еретическим учением Лицандра об устройстве мира и
разделяет его. Стоял день, портьеры были убраны, и кабинет заливал яркий солнечный
свет. Это немного ободрило Уилла. При свете дня выносить трудности всегда легче, чем в
ночную темень.
Риверте стоял за одним из столов, держа в руках какие-то бумаги и перебирая их очень
быстро, видимо, едва просматривая – или прочитывая с совершенно непостижимой
скоростью. Последнее, конечно, было маловероятно.
Уилл какое-то время постоял у двери – Риверте, казалось, не обращал на него никакого
внимания. Так он мог бы держать на пороге лакея или нежелательного просителя. Уилл