— Манакова вон тоже, крутит! — всхлипнула, нервно выкрикнув.
— Тихорецкий морды за нее не бьет!
— Я причем?
— Ничего объяснять не собираюсь. Сама в курсе. Все. Вещи готовь, после наступления съезжаешь.
— Это ты от ревности, да?
Николай дымом подавился. Откашлялся, уставился на дурочку:
— Все?
— Но ты же знаешь, ты мне нужен, а не они!!
Санина перекосило: он же и виноват? Здорово!
Пригладил волосы на затылке, бросил:
— Я все сказал. Свободны, лейтенант.
Осипова губы пождала, надулась, видимо решая, что сказать, и вылетела вон, плащ-палатку сорвав.
Миша поправил, головой качнув:
— Ох, бабы. Ну, до чего народ нервный. А чего вы, товарищ майор, правда? Дура, конечно, но симпатичная. Вы бы с ней ласково, она бы с вами, срослось бы, глядишь. На войне оно не лишнее…
И осекся, встретив взгляд Николая, крякнул и чайник выставил:
— Вскипел, — заверил.
Он жил на войне, он жил войной и был ее частью, как солдаты слева и справа, как те, кто засел на той стороне, кого предстоит гнать с родной земли. И все равно, каждый раз перед наступлением Николай нервничал. Миг, в котором умещались все страхи и опасения, тревоги и переживания, заканчивался с первым криком «ура». Дальше не было ничего, кроме цели — взять рубеж, убить врага; кроме ярости, которая питала тело и несла к цели.
Первый залп, первое "Ура!!!" и бег к вражеским окопам, как на ту сторону реки, на тот берег, который станет твоим только, когда ты на него вступишь. И не мыслей, ни сомнений — вперед по своей земле и дать сволочам, как под Сталинградом, чтоб в пух и прах их!
Батальон шел в атаку, но был встречен ожесточенным огнем и залег почти у цели, в каких-то ста метрах от немцев. Зенитки ухали, вскрывая траншеи фашистов, но с той стороны вели ответный огонь батареи противника, работали доты. А отойти нельзя, никак нельзя.
— Ну, вперед же, родные! — шептал Санин, глядя на бойцов в бинокль. И вот поднялся Синицин:
— За Родину!! За Ста…
И лег.
Николай выматерился, скинул фуражку в руки Миши и, прихватив автомат, перебежками ринулся к цепи залегших бойцов. Пули свистели, но он видел только одно — высотку, которую нужно взять — все остальное не имело значения.
— Вперед!! — заорал, достигнув первого солдата. Выпрямился и бегом к окопам противника. — За Родину!!
Бойцы поднялись, грянув «ура», рванули за ним.
По плечу майора чиркнуло, ожгло пулей, но и это он не заметил — он уже видел первого фрица, засевшего в окопе. Прыгнул на верзилу в каске, выбивая зубы с разворота прикладом автомата. Выстрелы, грохот разрывов. Батальон как стая чертей прыгала на врага и рвала его. Крики, мат, тарахтенье очередей, выстрелы.
Санин уже ничего не соображал, как всегда бывает, входя в раж. Он бил не щадя, выкладывался, отдавая с каждой пулей, с каждым ударом дань погибшим и давая фору живым.
Что-то ударило по голове, останавливая его. Он рухнул лицом в землю, на минуту потеряв ориентиры. Сел и замотал головой, чувствуя звон в ушах.
— Товарищ капитан! Ранило вас! — орал ему в лицо Мишка.
— Ты здесь как?! — рявкнул, рванув парня за ремень на себя. Во время — буквально в двух метрах от того места, где он стоял, разорвался снаряд. Грохнуло так, что показалось, голова взорвалась.
Санин стряхнул землю с волос, отпихнув ординарца: жив и славно, остальное потом. И вперед, на доты.
Минут тридцать и все было кончено. Они взяли высотку и погнали немцев за деревню.
Закончился еще один рядовой бой, миг войны, унесший лейтенанта Синицина и еще около сорока душ.
— Огромные потери, огромные, — докладывал в штаб, отпихиваясь от Светланы, что пыталась его перевязать. — В личном и офицерском составе. Да!
— Будет пополнение. Закрепляйтесь на новых рубежах, майор.
— Есть!
Санин отдал трубку Осиповой и качнулся. Поплыло на минуту перед глазами.
— Коленька, Коля, — завыла Мила, оттащила вместе со Светой мужчину к бревенчатой стене. — В госпиталь надо!
— Сейчас отправим, — перетянула ему руку сестра.
— Нет! — отрезал поднимаясь. Тряхнул волосами. — Пройдет.
В санбат он больше не попадет. Точка. До конца войны каких-то пара месяцев осталась, а он их на койке проведет? Ничего подобного!
Прибежал Грызов:
— Ну, чего?!
— Закрепляемся! Передай ротным — окапываемся, укрепляемся.
— У меня от ротных хрен с маслом остался! Голушко — в госпиталь! Синицин убит!…
— Сейчас рожу!! — рыкнул Коля.
— Ай, — отмахнулся, отпрянув капитан и бегом.
Санин рожу оттер, встал, сплевывая землю, кровь, что из разбитого в пылу драки носа в рот попала. Дошел до бочки, стряхивая увивающуюся Милу, голову в воду сунул и лицо вытер. Прояснилось. Теперь можно дальше воевать.
Часть Николая шла в атаку, а Лена таранила полковника Бангу:
— Сегодня комиссия.
— Выйдите, лейтенант…
— На фронт!
— Я сказал, вон! — рявкнул, не сдержавшись.
— Хорошо, — разозлилась. — Тогда я приду на комиссию и объявлю всем, почему вы меня держите в госпитале, хотите комиссовать!
— Это блеф!
— Посмотрим?
Ян махнул рукой: уйди от греха. Достала!
— Хорошо. Я пойду сейчас к Булыгину, пойду к подполковнику Кравцову! А не отпустите — сбегу! Пешком пойду, понятно?!!
Ян смотрел на нее и понимал одно — сил с ее упрямством справиться у него не хватит.
— Погибнуть хочешь, да? — кивнул. И задумался: а имеет ли он право решать за нее как ей жить и умирать? Что он знает? Как он сам смог бы жить, пройдя, что прошла она?
Возможно, он тоже выбрал бы смерть, а с ней покой, которого при жизни у нее уже не будет. Она калека не только физически, но и психически, а это уже не исправить.
Врач выдвинул ящик, достал документы, расписался и кинул Лене.
Та глянула на них, подняла с пола — не гордая, и молча вышла.
Вот и все. Теперь собраться и на пересылку. А там куда пошлют, без разницы.
— Лена, машина пришла, — заглянула в палату Сима.
Вот и все. Все, — забилось сердце как у кролика попавшего в силки. Взгляд упал на альбом и сумку. Кто его сохранит? Нельзя чтобы память о людях живших канула, чтобы жизнь ими как бы прожита не была, была забыта.
Взяла и пошла к Банге. Пусть он не признает ее дочерью, но кому она еще может отдать частицу четырех жизней: ее, Надину, Игоря… и мамину, той женщины, которой она никогда не увидела и не узнала.
Зашла без стука, Галину Сергеевна на нее уставилась, Ян недовольно поморщился:
— Что опять, лейтенант Санина?
Лена смутилась, впервые за все дни и недели, она робела от своего поступка, от взгляда отца. Прошла и поставила на стол сумку, положила альбом.
— Что это? — доктор нахмурился бледнея.
— Не знаю, — призналась, давясь словами. — Я не заглядывала… Страшно. Это все что осталось от трех жизней… Возможно четырех. Сохраните. Хоть это-то вам не трудно? — усмехнулась горько, разглядывая мужчину: прощай отец.
Развернулась и вышла. Прихватила вещ мешок, что у кабинета на подоконнике оставила, прошла медленно по коридорам и бегом по лестнице вниз, как в воду с кручи — в настоящее, перечеркивая прошлое.
Ян долго рассматривал чем-то знакомую сумку, альбом с пыльной обложкой и уставился на Галину.
Женщина подвинула к себе альбом, открыла.
Фото хранили моменты радости и печали одной семьи, одной из множества множеств по всему Союзу. И было жутко смотреть на счастливые лица тех, кого уже нет, на девочку со смешными бантиками, которой скорей всего тоже не будет.
Галя закрыла альбом и тихо спросила:
— А если б она действительно была вашей дочерью?
Ян сглотнул вязкую слюну. В голе першило — то ли слезы царапали, то ли сожаление.
— Значит… у нее была бы такая же жизнь, как у всех. У нас у всех, одна судьба и одно горе, Галина Сергеевна. Мы все, так или иначе, дети войны. Три поколения. Три! Минимум.
Женщина молча положила перед мужчиной альбом:
— Посмотрите. Знаете, я сомневалась, думала она контуженная… Но она похожа на вас. Я не понимаю вас, Ян Артурович, неужели вам было трудно сказать этой искалеченной девочке то, что она ждала? Признать ее дочерью. Пусть не родная! Пусть… От вас бы не убыло, а она бы хоть немного отогрелась. Вы же знаете, через что она прошла… Иногда мне кажется, у вас нет сердца.
— У меня есть долг. Я не дарю иллюзий, Галина Сергеевна. Потому что когда они разбиваются, бывает больнее, чем когда их просто лишают.
— Не буду с вами спорить, — встала. Пошла к выходу и вдруг остановилась. — Но точно знаю, тепло человеческое не иллюзия и оно порой нужно сильнее чем, медицинская помощь.
И вышла. А Ян так и остался сидеть, раздумывая над ее словами и глядя на альбом и сумку. Скорбные дары, корсиканские. Уверен был, с подтекстом.
Открыл альбом, полистал и замер над одним снимком — смеющаяся девочка шлепала ножками по гальке у кромки воды. "Сочи. 30 год", — было подписано.
Банга оттер лицо, мгновенно покрывшись холодным, липким потом — девочка была слишком сильно похожа на его жену Марту. Схватил сумку, высыпал содержимое и осел, в прострации глядя на до боли знакомые вещи погибшей жены. И не спутать их — сам дарил…
— Неееет!! — рванул ворот кителя и в тумане нахлынувшем, накрывшим с головой доковылял до окна, открыл створку и застонал, подставляя лицо ветру.
Он отказался от собственной дочери!
Он послал девочку на смерть!
Что за судьба отмерилась ей, считаться мертвой и при этом жить? Что за рок?!
А он, он — то как мог? Ведь чувствовал неладное!…
Глава 30
На «пересылке» с ней разговаривали недолго. Оглядели, спросили, где служила. Она и доложила: партизанила, большой развед и боевой опыт.
Майор хмыкнул, переглянулся с товарищем, что-то написал в документе, хлопнул печать и подал:
— Западный фронт. Свободны, лейтенант.
До штаба Западного фронта добиралась на попутках, те вязли в грязи. И приходилось выпрыгивать, помогать подталкивать бойцам. Но они с улыбками оттирали ее в сторону:
— Сами, товарищ лейтенант.
Один солдатик, чуть задержался у прогалины, а когда залез в кузов, подал Лене одуванчик.
Она смотрела на него, как на чудо и улыбнулась в ответ на светлую, даже светящуюся улыбку мужчины.
— Сержант Ерофеев, Сергей. В свой взвод возвращаюсь. А вы, простите, за вопрос?
— В штаб армии, — покрутила одуванчик.
Машину тряхнуло, и Лена чуть не улетела за борт, не придержи ее сержант.
— Зовут вас, как простите?
Выходило у него легко, по-доброму и девушка представилась:
— Лена.
— Здорово. Вы б к нам попросились.
— Куда?
— Батальон Санина. Отличный мужик, майор, и батальон отличный. Полгода уже с ребятами, да вот зацепило, сестричкам привет передавал, — заулыбался смущено. — А вы?
— И я передавала.
Отвернулась.
"Санина" — ожгло, мигом хорошее настроение выветрило.
Машина остановилась на повороте, Лена вылезла и пошла искать штаб, а сержант поехал дальше.
В штабе было накурено, жужжал связист, бубня что-то в трубку. За столом чаевничал лощеный с виду лейтенант, а за дверью кто-то разговаривал, периодически покрикивая.
— Чего? — оглядел ее мужчина, отодвинув кружку. Лена взяла под козырек и доложила:
— Лейтенант Санина. Направлена в распоряжение штаба Западного фронта.
— Санина? — хмыкнул. — Документики-то давай.
Она подала, немного смущенная странными взглядами мужчины, не менее странным приемом. Тот придирчиво ознакомился с предписным и опять уставился:
— Разведка? — не верил.
— Разведка, — поджала губы.
— И опыт имеется?
— Два года в тылу врага, — чуть преувеличила, специально чтобы хоть так по носу пацана щелкнуть. А то сидит тут, чай пьет и ее словно кобылу на ярмарке оглядывает, а сам зелень — зеленью, может на год ее и старше.
— Обалдеть! — хохотнул, восхитившись. — Ну-у, жди.
Шинель на табурет скинул, в двери бочком зашел. Через минуту вышел с другим мужчиной, в возрасте и в усах.
— Майор Семеновский, — представился, оглядев девушку цепким, но придирчивым взглядом и видно ничего зазорного не нашел. Сел на край стола, документы бегло пролистал, опять на девушку уставился. А та стояла вытянувшись, спокойно ждала:
— И чего? Прям-таки разведка?
— Прям! — буркнула передразнив. Не по уставу, но мужчина вместо того, чтобы попенять, заулыбался.
— Так ты не только востроглазая, еще и острая на язычок?
— Санина у нее фамилия, — подмигнул с чего-то мужчине лейтенант.
— Ох, ты! — книжку открыл, внимательно прочел. — Елена Владимировна? — удивился чему-то еще больше. Взгляд мужчины неуловимо изменился, улыбка больше не топорщила усы.
Лена заподозрила, что с Саниными да еще Еленами Владимировнами что-то особое связано, а вот хорошее или плохое понять не могла.
— Так точно. Елена Владимировна.
— Санина?
— Санина.
— Ааа… вопрос можно?
— Да.
— Замужем?
— Была.
— А муж?
— Погиб.
— А в графе прочерк.
— Вопрос можно?
— Ну?
— Какое отношение к моим боевым возможностям имеет мое семейное положение?
— А как хотела? Девушка, гляжу, вы справная, внешностью выдающаяся. Проблемы быть могут.
— Не могут, — отрезала, понимая, о чем он. Мужчина губы пожевал, щуря на нее пытливый глаз:
— Ладно, уговорила красивая. Последний вопрос, для души моей, не для дела: имя, отчество погибшего мужа?
Лена вздохнула, терпение по сусекам собирая:
— Николай Иванович, — процедила. У майора бровь к фуражке уползла:
— Вот ты мать честная, — протянул, разглядывая ее как привидение. Помолчал и решительно приказал лейтенанту. — Оформляй, Паша, этот подарок судьбы к нам. В разведроту, вместо Синицина.
— Понял, — кивнул тот деловито.
— Не прощаюсь, — серьезно посмотрел на девушку Семеновский. — Меня Владимиром Савельевичем кличут.
— Елена Владимировна, — немного успокоилась Лена.
— Да уж, запомнил, — ухмыльнулся чему-то и головой качнул. Пошел обратно к дверям, пробубнив что-то, вроде: держись теперь, пойдет веселье.
Что к чему Лена не поняла, да и плевать ей было, что там политрук ворчит. Впереди у нее было знакомство со своим отделением, а это тревожило. Опыта командования у нее совсем не было, и как оно там с бойцами у нее сложится, понятия не имела. Боялась не справится.
Лейтенант отдал ей документы и направил за лес:
— Километров десять по-прямой.
— Поняла.
— Удачи! — улыбнулся, и она не удержалась — не так он насмешлив и ехиден оказался.
И потопала по дороге в указанном направлении.
И невольно улыбнулась, вспомнив слова политрука "подарок судьбы". К чему непонятно, но тепло, по — семейному прямо. Значит неплохой батальон, люди в нем нормальные.
Деревня довольно большой была, но разваленной. И где штаб искать, Лена понятия не имела. Покрутилась, вскользь глянув на солдат, что курили у крайней избы, и серьезный вид изобразила — взгляды не понравились. Робела она от них, а вроде бы не положено по чину.
Двух девушек увидела, к ним подошла:
— Здравствуйте, мне бы штаб батальона.
Светленькая, красивая улыбчивая девушка показала рукой куда-то вверх, в сторону избы меж березками, а вторая девушка, построже и постарше, словно кол проглотила — лицом вытянулась, пятнами пошла, во все глаза, глядя на Лену.
Та волосы поправила, думая, что во внешности не так что-то. И одернула себя — к черту! Она воевать прибыла, а не вальсы танцевать!
— Спасибо, — сказала улыбчивой, и пошла к указанному дому.
Мила открыв рот провожала ее взглядом.
— Ты чего? — пихнула ту Света. — Она не связистка, точно говорю. Не тебе замена. Да и забыл майор твой об угрозе. Температура у него, мает, как черта от ладана. Говорила ему, в госпиталь надо!