Осипова не слышала — она на фигурку удаляющейся женщины смотрела и готова была ринуться за ней, путь преградить, лечь поперек, а к Коле не пустить.
Но может поблазнилось?
Лицо оттерла от испарины, выступившей от волнения.
— Да что ты, Мила? Заболела? — забеспокоилась подруга.
— Нет, — прохрипела та, разворачиваясь: ощущение было — погибель ее встретилась. Дальше зашагала, а нет, нет, обернется. — Похожа она на одну, которой здесь делать нечего.
— Это на кого? — обернулась и Света.
— На мертвую!
— Ну, уж. Не красавица, что говорить. Шрамы у нее видела? На лице — ужас. И на руке, прямо по середине, как клякса, — сморщила носик. — Кому нужна такая?
— Будем думать, что никому, — опять обернулась Осипова.
— Перестань, — отмахнулась Мятникова. — Коля твой точно на нее не глянет, не тот фасон у мадам. Да хватит тебе, — одернула оборачивающуюся. — Смотришь, как на смерть свою!
"Может так и есть", — подумалось.
На крыльце указанной избы сидел лопоухий, чубатый лейтенант, Лениного возраста, и курил. Они молча уставились друг на друга.
— Ну? — бросил лениво.
"Гну!" — чуть не ответила девушка.
— Майор нужен.
— Зачем?
"За спросом!"
— Я к вам вместо Синицина направлена.
— Вместо Кирилла? Тю! — прищурил наглый глаз.
— Факт, — губы поджала.
— Документы покажь.
— Майору!
— От ты блин! — то ли восхитился, то ли рассердился. — Не до тебя майору, понятно?
— Нет.
— Ранен он!
— Мне ждать, пока вылечится?
Парень насупился, выпрямился медленно, видимо решив произвести неизгладимое впечатление своим ростом на новоприбывшую. Но та смотрела на него исподлобья, как на клоуна, и с трудом улыбку сдерживала. Встречала она таких, в отряде полно было. Мальчишки! Надуются как мыльные пузыри, а ткни и сдулся — нормальным стал.
— Короче так, лейтенант, — сунул руки в карманы парень, растопырившись так, что стало ясно — в избу только через его труп можно будет попасть. — Ножки в ручки и топаем на опушку к разведчикам. Там и дислоцируемся, и зубатим, и права качаем, и глазки строим.
— Поняла, — в той же интонации ответила Лена и пошла. Миша проводил его обалделым взглядом:
— Ну, дает, разведка. О, сейчас братва рада будет, держите меня семеро. Бабу в командиры! Тьфу! Голову бы оторвать, кто услужил.
Она чувствовала себя не просто неуютно — жутко неудобно, и мечтала лишь об одном, не краснеть под взглядами солдат. Их было слишком много и каждый ее взглядом провожал, оглядывал, как голодный.
— Товарищ лейтенант! — подбежал щупленький с наглым взглядом. — А вы к кому?
— Развед отделение.
— Ну?! А че не к нам, красивая?! — ощерился.
— Отставить! — процедила, остановившись на минуту. Разозлилась мигом. — Кругом, шагом марш!
Мужчина вытянулся, глянув на нее с презрительным прищуром, развернулся и к своим бойцам пошел, а Лена дальше двинулась, понятия не имя когда куда-нибудь придет. В спину гогот раздался.
У нее было ощущение, что она попала в какой-то бардак, цирк, причем то ли она клоун, то ли все вокруг — неясно было.
— Лейтенант? — услышала, обернулась. К ней молодой мужчина подошел, отдал под козырек:
— Лейтенант Гаргадзе, Отар.
— Лейтенант Санина. В чем дело?
— Ни в чем, — улыбнулся. — Имя можно, или секрет?
— Лена.
— Приятно, — склонил голову, прижав ладони к груди. — Кого-то ищите?
— Развед отделение.
— Вместо Синицина? — сообразил мужчина. — Пойдемте, покажу.
Перепрыгнул колею и руку подал, помогая девушке перебраться. Повел к краю рощи:
— Вы разведчица, да?
— Да.
— Страшно, наверное? Тяжело женщине на войне.
— Вам легко?
— Мне? Нет.
— Тогда о чем речь?
— Ух, как строго, — заулыбался. — Вы всегда такая?
— Какая?
— Сердитая.
— Нормальная.
— К нам откуда? Или тайна?
— Из госпиталя.
Мужчина серьезно посмотрел на нее:
— Очень плохо.
— Почему?
— Женщин не должны ранить, женщин не должны убивать, женщин должны любить, на руках носить, цветы дарить.
— Как — нибудь после войны.
— Ээ! Война-войной, а сердце не время — человека выбирает. Ваше сердце, смотрю, не занято.
— Ошиблись. Занято. Давно и монументально.
Отар смолк. Молча довел ее до блиндажа и отвесил галантный поклон, только каблуками на манер гусара не щелкнул:
— Если заскучаете, всегда буду рад развлечь…
— Думаю, нас без вас развлекут. Немцы, — отрезала и в блиндаж зашла.
Отар вздохнул:
— Неприступная, — констатировал. — Но красивая. Дааа.
Лена оглядела прокуренное помещение: не прибрано, неуютно, сумрачно, на пороге сапоги валяются, слева за столом сопит солдат, уткнувшись в локоть, вдоль стены тоже спят вповалку, с головой шинелями укрывшись. Храп стоит.
И хоть бы кто пошевелился!
Ввались так фриц — пара секунд, пара очередей и нет отделения.
Лена постояла, поздравляя себя с прибытием в «доблестную» часть и с первым знакомством с подчиненными. И не сдержалась, бухнула ногой по пустому ведру справа у дверей. То загрохотало по полу.
— Чего? Ну? — подкинуло солдата за столом. Пара мужчин из под шинелей носы высунули, на девушку уставившись.
— Ну, чего тебе? — пробасил один.
— Слушай, уйди, а?!
— Не «ну» и не «а»! Подъем! Всем привести себя в порядок и построится! Две минуты! Время пошло! — выпалила и вышла.
Злость брала: регулярные войска, а разгильдяйство какого в отряде партизан не было. А там, между прочим, гражданских половина. Что и говорить, Георгий Иванович был отличным командиром, примером для Лены. И на посту партизаны не спали! И без постов тоже!
Не хорошо конечно с криков начинать, но Лена уже кое-что поняла — не будет строгой, на шею ей все кому не лень сядут, и будет разгильдяйство продолжаться, цвести и плодоносить. Не добьется дисциплины, не сохранит вверенный ей состав, и будет на ее душе грех за чужие жизни, а ей этого греха уже хватает на век вперед.
Из блиндажа выползали заспанные солдаты, лениво, нехотя. Один вовсе потянулся и, встретившись с тяжелым взглядом синих глаз, подавился, откашлялся и руки в брюки сунул:
— Ну?
Видимо офицерская форма на женщине снимала правила субординации и все могли «нукать», "тыкать", относиться не как к командиру, а как прибежавшей на танцульки барышне.
— Построились! Понукать в конюшне будете!
— О! О-о-о! — покрутил головой кудрявый, вспрыгнул за остальными на насыпь окопа и чуть не степ выдал ногами.
Лена оглядела отделение и вздохнула: вид, как у банды батьки Махно.
— Привести себя в порядок, застегнуться! — скомандовала, приготовившись к первому бескровному бою на линии фронта.
— Деточка, а ты не попуталась? — качнулся к ней здоровяк с обветренным лицом и черными глазами.
— Отставить! — осекла его взглядом. — Я ваш новый командир. Лейтенант Санина. Прошу отставить разговоры и выполнять!
Мужчины переглянулись.
— Еееп…
— Охренели, что ли?! — возмутился кудрявый.
— Замолчали и привели себя в порядок! — закипела Лена.
— Крындец, братва, — бросил кто-то.
Мужчины нехотя поправили гимнастерки, застегнули воротнички, выпрямились, и смотрят с ленцой и неприязнью: чего еще скажешь?
— Повторяю, я ваш новый командир, лейтенант Санина. Прошу представится вас.
— Сержант Замятин, — кивнул пожилой, самый спокойный.
— Рядовой Васнецов, Григорий Александрович, — с нажимом пробасил здоровяк. Оттопырил в презрении губу.
За спинами Лены солдаты начали собираться, хохоточки послышались.
Лене неприятно было, да и бойцам тоже.
— Чаров. Рядовой, — искоса поглядывая на веселившихся, представился голубоглазый, с ярким как у ребенка румянцем на щеках, мужчина. И втихую кулак веселившимся показал. Лена сделала вид, что не заметила.
— Рядовой Хворостин, Пал Палыч. Люблю когда с уважением, — бросил кудрявый.
— Рядовой Суслов, — представился невысокий, щуплый парень.
— Рядовой Палий.
— Рядовой Ишкамбреков. Можно Абрек, — улыбнулся смущенно, глаза веселые, смеются.
— Кузнецов, — буркнул последний, молодой, комплекцией не меньше Васнецова.
— Замечательно. Теперь слушай приказ: в блиндаже прибрать, выставить дежурного, смена каждые три часа.
Мужчины переглянулись опять, Чарова и Васнецова перекосило.
— Вопрос можно? — качнулся к ней Суслов, чем-то похожий на суслика.
— Вопросы, — уточнил Кузнецов.
— Задавайте.
— Как вас зовут?
— Елена Владимировна.
— Вы к нам надолго?
— До победы.
— Ну, мать моя женщина, роди меня обратно! — высказался Васнецов и в небо уставился. Чаров исподтишка солдатам за спиной Лены кулак опять показал и мину устрашающую состряпал.
— Еще вопросы?
— Замужем? — игриво повел плечами Абрек.
— Еще вопросы?
— Так задали.
— Не из моей биографии.
— Кто вас к нам послал?
— Война, — отрезала. — Мой приказ ясен? Выполнять.
Мужчины разошлись, начали сновать туда-сюда с ведрами, недовольно поглядывая на Лену. А та сидела у блиндажа и терпеливо ждала, делая вид, что не видит, как гогочут солдаты у берез, подтрунивая над Чаровым и Сусловым, не слышит ворчания своих подчиненных, недовольного даже злого и пренебрежительного.
— Товарищ лейтенант, мы вам там отгородили плащ палатками, вы проходите, устраивайтесь, — услужливо сообщил ей сержант.
— Спасибо, — кивнула Лена.
Она действительно сильно устала и буквально с ног валилась, раны, будь они неладны, ныли. И очень хотелось спать и есть, даже не знала, чего больше.
— Товарищ сержант, как вас зовут?
— А? Андрей Васильевич.
— Андрей Васильевич, как бы еще умыться да чайку попить?
— А? Сделаем, товарищ лейтенант.
— Спасибо еще раз, — прошла в блиндаж.
Слева, правда, повесили плащ-палатки, организовав занавеску. За ней ничего не было, закуток пустой.
Лена кинула вещ мешок на пол и села у стены, вытянув ноги, закрыла глаза.
Пять минут покоя, всего пять, — заверила себя.
Глава 31
Ян осунулся за эти несколько дней. Мысль, что он отказался от собственной дочери, не давала ему покоя и ела, ела, как ржавчина металл. Он пытался найти Лену, однако понимал, что с его стороны все движения бессмысленны. Но был один человек, который наверняка мог ему помочь.
Но ни дозвониться, ни застать брата дома Банга не мог.
Колю лихорадило. Паршивое состояние основательно расплющило его, вынуждая лежать под шинелью, обливаясь потом. Миша то отварчики какие-то в него вливал, то таблетки впихивал, что Света принесла, то пищу усиленно скармливал.
— Есть надо, быстрее поправитесь, товарищ майор. И вообще, в госпиталь вам надо.
— Отвали! — скрипел зубами мужчина.
— Тогда ешьте и спите!
— Отвали! — Николая заколотило мелкой противной дрожью. Он укутался шинелью и то ли заснул, то ли в дурман провалился.
— Товарищ лейтенант, чаек поспел! — сообщили за занавеской.
Лена дернулась, очнувшись, лицо потерла, сон гоня.
— Спасибо, — поблагодарила сержанта и за стол села, куда он кружку поставил. Тоже примечательно — за столом никого и ничего. Все демонстративно на полу сидели и грызли сушки, доставая из холщевого мешка. Рядом с Чаровым горкой сахар на тряпице лежал.
А на столе сиротливая кружка с кипятком.
Обидно, противно, но ладно. И это переживет.
Но вот сахар…
Лена, как не хотела строгой и неприступной быть, уставилась на него с не меньшим удивлением, чем на тот одуванчик, который ей сержант подарил. Сахар она два года не видела и казался он ей, чем-то нереальным, и заманчивым, как туфельки на каблучке или губная помада.
Мужчины брали и ели его, взглядами девушке давая понять — не для тебя. У Лены в желудке заурчало. Уткнулась в пустой кипяток в кружке, обняла ее руками: ерунда, выдержит.
Васнецов даже усмехнулся, братве подмигнул: получила девчонка! Не будет впредь командиршу изображать!
Ага. Выживем, пусть в другое отделение двигает! — поддержал его Чаров.
Во-во, — подмигнул Хворостин.
— А разрешите спросить, товарищ лейтенант, вы опыт-то боевой имеете? — с поддевкой поинтересовался Суслов.
— Два года.
— Это ж с какого года вы служите? — ехидно прищурился Кузнецов.
— С сорок первого, — покосилась на него и опять в кружку уставилась.
Сил не было что сушки, что сахар видеть. И вспомнилось, как они сухарями последними в отряде делились. Голодно, а чтобы сам съел, другой голодный остался — не было такого. Голод вообще дело жуткое, боялась она его, потому что дурела: желудок подводило, голова не на месте была. И в ней одни мысли: съесть бы что-нибудь. В первую зиму вон лебеду с мукой мешали и хлеб пекли, горечь, а вкусно казалось, спасу нет как. Или сосульку пососешь — ой, вкусно.
Гриша сушку достал: неохота, а все равно впихивать в себя буду — уставился на Лену демонстративно. Взгляд по лицу скользнул в сторону рук и, аппетит вовсе пропал. Смотрел на «кляксу» на тыльной стороне ладони и челюстью двигал, а сушку в руке держа. Странная рана, это как можно ее заработать было? Рученка-то махонькая у лейтенанта и такая вмятина посередине… Стоп, это как Санина два года уже служит? Ей сколько лет-то?
В голове защелкало, складывая возраст, внешность, шрам, и нехорошо как-то стало, неуютно. Вздохнул, сушки сгреб и хлопнул их на стол перед ней, сам напротив сел, на вторую руку уставился — а там точь в точь такой же шрам. Свежий. И мурашки по спине побежали от подозрения, откуда они могут быть, эти «близнецы».
— Угощайтесь, — бросил глухо, кивнув на сушки, взгляд пытливый и чуть виноватый стал.
Лена подумала ослышалась, уставилась недоверчиво.
Хворостин у виска покрутил, намекая, что Гришка все планы ломает, но тот лишь отмахнулся и рожицу ему скорчил, пока лейтенант за сушкой тянулась.
— Спасибо.
— А? Не за что. Вам лет сколько?
— Восемнадцать, — улыбнулась, млея: вкусная сушка.
— Ееее!… - растянулся у стены Славка Палий.
Выходило мало им бабу командиром поставили, еще и соплячку! Здорово! — скривился: это ж как их, разведчиков, командование уважает?!
Чарова и Хворостина перекосило, оба тихо в унисон выругались.
Васнецов же спиной в стену уперся, искоса на девушку поглядывая: складывал. Выходило, что только так, как он думал, она шрамы на руках получить и могла, и спросил, чтобы подтвердить свою догадку или опровергнуть:
— Как же вы два года служите, если вам только восемнадцать?
— А фриц не спрашивал, сколько мне лет. Да и всем нам за эти два года далеко не восемнадцать и не двадцать стало — век, минимум.
И опять за сушкой. Мела она их с завидной скоростью. Тоже примечательно.
Лена взгляд его заметила, опомнилась. Руку от мешка отдернула — хватит уже. Совесть надо иметь. Мужчинам сильнее женщин всегда есть хочется, они больше и организм больше требует.
В блиндаж мужчина заглянул:
— Братва!!
И тон сбавил, лейтенанта увидев:
— Здравствуйте еще раз, товарищ лейтенант! — заверил бодро. Лена глянула — тот сержант, что ей одуванчик подарил:
— Здравствуйте, Сергей.
— Ерофеев! Бродяга! Вернулся! — поднимались бойцы, к нему двинулись и вынесли всем составом.
— Ну, я тоже… покурить, — кивнул Замятин и бочком из блиндажа. Васнецов и Санина только остались.
Гриша папиросы достал трофейные, мял одну, взгляда изучающего с девушки не спуская.
— Что-то не так? — уставилась на него.
— Да нет, все так, — протянул. Дунул в папиросу, взгляд на сахар упал. Подошел, взял, перед Леной положил. — Угощайтесь.
— Это не мое, — она даже отпрянула от такой щедрости.
— А здесь все наше — общее. Закурю?