— Понимаю. Я вас понимаю. Человек не птица, но и он любит свободу. Пока отдыхайте, а мне надо думать.
Они разошлись, но скоро явилась грузинка, сказала:
— Хозяину плохо. Болит голова.
Катя пошла с ней вниз. Автандил с мокрой повязкой на лбу лежал на диване. На спинке кресла валялся его жакет. В кармане блеснула золоченая полоска коробочки, в которой хранились иголочки с паралитическим веществом. Подсаживаясь к полковнику и склоняясь над ним, Катерина как бы ненароком сунула пальчики в карман и захватила коробочку. Перебросила ее в карман своего жакета. И обхватила голову полковника своими теплыми мягкими руками. Автандил любил эти прикосновения, слышал, как от них по всему телу растекался живительный ток.
— Болит. Опять болит!..
Лицо было багровым, глаза налились кровью.
— Надо измерить давление,— предложила Катя.
— Да, да. Вон там в шкафу — прибор. Японский, электронный.
Екатерина ловко настроила на руку повязку, накачала воздух. Цифры показали: 260 на 130.
— Нужно вызывать врача. Давление очень высокое.
— Не надо врача! Позови девочку, она может делать укол. Пусть принесет ампулу папаверин с дибазолом.— И сам закричал: — Зура!..
Девочка принесла железный ящик со шприцами, стала налаживать укол. И пока она выбирала из пахнущей спиртом ваты нужную иглу, засасывала из ампулы лекарство, Катя достала коробочку и в момент, когда Зура делала укол в ягодицу, ткнула и золоченую иголочку. Через минуту Автандил потерял сознание. Зура растерялась, забегала по кабинету, а потом кинулась к двери, стала звать на помощь:
— Нукзар! Нукзар!..
Катя подошла к телефону, хотела позвонить, но в комнату, как очумелый, вбежал кавказец лет тридцати, кинулся к полковнику.
— Что с ним?
Зура показывала шприц с иглой:
— Я делала укол. Он просил, и я делала.
— Что за укол?
Кавказец схватил ампулу, там значилось: папаверин с дибазолом.
— А другое лекарство — ты вводила?
— Нет, ничего не вводила. Только это. Но я и вчера, и раньше — почти каждый день делаю укол.
— Надо везти в больницу, пока не поздно,— предложила Катя.
Кавказец повернулся к ней:
— Вы майор Катя?
— Да, я его заместитель. Надо срочно везти в больницу.
— Больница далеко, в Александрове. У меня есть права, но — грузинские. Вы можете вести машину?
— Конечно. Но я не могу оставить здесь того человека, который на втором этаже. Я за него отвечаю, он должен всегда быть со мной рядом.
Нукзар растерялся, он тоже боялся отпустить от себя Олега. Грузин хотя и не знал всего существа задуманной его шефом операции, но понимал, что Каратаев его пленник, и, как поступить в сложившейся обстановке, кавказец не знал.
Катерина, видя его замешательство, решительно заявила:
— Где машина? Зовите американца, несите полковника в машину.
— Хорошо, но я поеду с вами.
Через десять минут они выезжали за ворота усадьбы.
Вдалеке Катя видела мелькание машин. Поняла: дача Автандила находится в пятишести километрах от дороги из Москвы в Александров, но на каком километре этой дороги — не знала. Олег сидел в углу заднего сиденья за спиной Катерины. «Молодец! — оценила его тактику Катерина,— не хочет смущать кавказца, сидит так, что тот его все время видит». Автандил мешком валялся в правом углу заднего салона. Кавказец нервничал; он то смотрел по сторонам, то оглядывался назад, словно не знал еще, правильно ли он поступает. Но если уж говорить правду, Катя и сохраняла спокойствие, но тоже не знала, куда ей везти Автандила. Обратилась к кавказцу:
— У вас есть сотовый телефон? Дайте его мне.
Позвонила Мухе:
— Господин генерал! Полковнику Маманашвили плохо, он потерял сознание. Я везу его на машине в больницу.
— В какую больницу? Г де вы находитесь?
Катя — к кавказцу:
— Сколько километров отсюда до Александрова?..
Кавказец бледный, как лист бумаги, что-то пролепетал невнятное. И хрипло выкрикнул:
— Остановите машину!..
Это был миг, когда и Олег и Катя поняли: кавказец с ними не поедет. Он выхватит пистолет и начнет в них палить. И это был миг, который решил все: Катя затормозила машину, а Каратаев левой рукой обхватил горло кавказца, а правой выхватил у него из кармана пистолет, за которым тот уже потянулся. Олег душил горца, а Катя спокойно достала коробочку Автандила и в плечо захрипевшего кавказца глубоко погрузила иголочку. Он вздрогнул, захрипел еще сильнее и обмяк. Каратаев испугался, отпустил свою жертву, но в затылок ему наставил пистолет. С минуту они подождали; кавказец, откинув назад голову, уперся плечом в дверцу автомобиля, а Катя сказала:
— Мы свободны! Поедем.
А в телефоне тревожно бился голос генерала Мухи:
— Катя! Катерина! Где вы? Я направлю вам навстречу наряд милиции. Говорите же!
И Катя спокойно ответила:
— Мы будем в писательском поселке, на даче у Петра Трофимовича. Это дедушка Артура. Позвоните Артуру или подполковнику Тихому. Они знают. Но прошу вас: не говорите ничего Старроку.
— Я сам хотел попросить вас об этом. Выезжаю.
Катя тронула, и они поехали. На этот раз она ехала тихо.
Долго пришлось им петлять по дорогам, в том числе и по лесным, проселочным, пока, наконец, они не выкатились на Ярославское шоссе, и здесь Катя скоро сориентировалась, на каком километре они находятся и как им добираться до дачи. Уже в самом поселке, огибая недавно построенный храм и выезжая на плотину, они увидели впереди себя кавалькаду машин: три черных иностранных лимузина и одну большую, в прошлом занятую под какую-то армейскую мастерскую. Эта машина уже стояла здесь в поселке, и в ней жили бойцы охраны; и Катя решила, что и в этой новой команде будет присутствовать Старрок. Это его машина, и Катя ее узнала.
У храма остановилась и попросила Олега выйти и в случае какой свары, стрельбы затеряться в домах и скрыться.
На плотине кавалькада остановилась. Из головного лимузина вышли два генерала: Старрок и Муха. Увидели машину Катерины, ждали. И когда она подъехала, раскрыли дверцы: полковник и Нукзар повалились им на руки.
— Ты их убила? — вскричал Старрок.
— Нет, они спят.
— Но где Каратаев?
— Он испарился. И может появиться только на мой зов.
Тем временем Олег спрятался за углом церкви. Он действительно смотрел только на Катерину и ждал ее сигнала. Но она медлила. Обратилась к Мухе:
— Кто сыграл с нами злую шутку? И я и Каратаев, вот так же, как они,— кивнула она на бесчувственных пассажиров машины,— валялись где-то пять часов. Они затихли на такое же время. Так что решайте: что с ними делать? А Каратаева я вам не дам до тех пор, пока не выясню, кому вы служите.
Г енерал Муха отвел ее в сторону, заговорил тихо, так, чтобы Старрок не слышал:
— Вчера были произведены аресты, взяты под стражу сто пятьдесят человек, все воинство Автандила. Старрока тоже могли арестовать, но он выказал большое рвение в раскрытии всех подельников Автандила. Старрок целый год выслеживал банду полковника Маманашвили, брал их на заметку, и теперь данные его разведки пригодились нам при арестах.
Они пошли по берегу пруда и удалились настолько, что Старрок не мог слышать их разговора. Катя понимала, как переживает генерал такое к нему недоверие, но делать было нечего, Старрок беседовал с кем-то из офицеров охраны.
— Наш генерал,— говорила Катя,— нос держит по ветру. Сегодня он с нами, а завтра отпустят Автандила, как отпустили на третий день после ареста Гусинского, и мы с Каратаевым снова окажемся между двух огней. Меня же они устранят физически, чтобы не путалась под ногами.
— Екатерина Михайловна! Поверьте мне на слово: я нахожусь в положении, схожем с вашим. Но таковы обстоятельства; мы их изменить не можем. Мне приказали найти вас с Каратаевым и затем обеспечить охрану. Выше той инстанции, которая взяла под опеку Олега, ничего нет; нам с вами придется покориться. Одно вам могу обещать: я вас не подведу и буду с вами до последнего вздоха. Одно утешает: Олег нужен всем живой и невредимый, а вас рассматривают как самое дорогое для него существо. Он заявил об этом своим друзьям с радиозавода, а они сказали мне. И потому мое ведомство перевело вас из милицейской системы в нашу систему и присвоило звание подполковника. Пожалуй, вы будете самым молодым подполковником в мире. С чем я вас и поздравляю. Старрок же остается в милиции, но самая высшая инстанция требует, чтобы и он был рядом с вами. Старрок — это сила, которая пока царит над всем, даже над президентом. Но сила эта ничего так не любит, как деньги. А деньги в руках Олега, и, как я надеюсь, долго еще он будет держать их на поводке. Так что давайте успокоимся и отдадимся на милость Божью.
Катя была человеком решительным и тоже верила: от судьбы никуда не уйдешь. Она повернулась к генералу, воскликнула:
— Давайте дружить! — и по-мужски пожала ему руку.— А что будем делать с теми?..— кивнула она в сторону машины.
— Проспятся, и мы их арестуем.
Катя вышла на пригорок, стала махать руками Олегу. И тот появился из-за укрытия, весело и бодро зашагал к Катерине.
Автандила и Нукзара поместили в фургоне на колесах, оборудованном для бойцов охраны, и приставили к ним часовых. Г енерал Муха, обращаясь к Олегу и Кате, сказал:
— А теперь мы вам покажем особняк, приобретенный на имя Каратаева. Нам было бы удобно, если бы вы там поселились на постоянное жительство.
Генерал говорил так, будто Олег и Катерина были мужем и женой или, по крайней мере, женихом и невестой.
Подъехали к тому особняку, который был почти напротив дачи Петра Трофимыча. Катя спросила у Старрока:
— А хозяин? Вы его не арестовали?
— Пока нет, но пройдет немного времени, особняк прикипит к Олегу Г авриловичу, и мы этим жуликом займемся.
Особняк был полностью обставлен мебелью, отапливался газом и был хорошо приспособлен для проживания многочисленной семьи. Олег осматривал комнаты первого этажа и обращался к Екатерине:
— Выбирайте себе комнаты — для вас и ваших близких. Без вас я жить здесь не буду и нигде без вас жить не буду.
Говорил он это так, чтобы слышали и генералы.
Катя согласно кивала головой, улыбалась,— она привыкла к вечным шуточкам Олега, но сейчас понимала, что Олег не шутит, и ей это сознание грело сердце; она уж для себя решила, что Олег подарен ей судьбой, она примет его предложение, вот только когда он сделает это предложение, и сделает ли его вообще — она не знала. В душе копошился и червячок сомнений: вдруг как все его прежние разговоры тоже не более как шуточки?.. Однако, чем дольше она с ним общалась, тем больше было доказательств серьезности его намерений. Он был с ней робок, предупредителен, не позволял себе и малейшей фамильярности, которую нередко она замечала в поведении мужчин.
На первом этаже размещались четыре комнаты: зал для приемов, кухня и две спальни. Были тут и две веранды: на одной стоял бильярд, на другой круглый стол, два дивана, стулья и два кресла. И всюду стояли телевизоры. Еще богаче были обставлены второй и третий этажи.
Олег рассматривал комнаты, качал головой и обращался то к одному генералу, то к другому:
— Так это и есть ваша власть, господа генералы? А военным морякам, подводникам по три месяца не платят зарплату. И долго вы будете испытывать терпение народа? Не стыдно вам за власть, которую вы так ревностно оберегаете?
Генералы молчали. Старрок хмурился, а Муха улыбался. Было видно, что в душе он разделяет мнение Олега, но только молчит, опасаясь Старрока.
— Так какой же этаж вам по душе, сударыня майор Катерина? — обращался Олег, шедший все время сзади и жадно ловивший каждое слово Кати.
Генерал Муха важно проговорил:
— С вашего позволения, господин Каратаев, Екатерина Михайловна теперь не майор, а подполковник, и служит она не в милиции, а у нас, в нашем ведомстве.
— О-о-о! — представляю, какие строгости она теперь у нас заведет! Я и дышать-то при ней боюсь.
— Правильно делаете,— одобрил Старрок.— Перед женщиной надо благоговеть и во всем ей повиноваться. Но только, как я понимаю, она выведена из системы охраны Объекта?
— Да,— подтвердил Муха.— На нее будут возложены особые обязанности. С ней будет говорить председатель нашего комитета. И все, о чем они договорятся, очевидно, останется в тайне.
Каратаев всполошился:
— Надеюсь, ее не заберут от меня? Скажите своему председателю, я вызову его на дуэль, если он вздумает отнять у меня моего майора, то бишь подполковника. Имейте в виду: я буду выполнять только ее команды, буду беспрекословно повиноваться только Екатерине Михайловне.
Катя потянулась к Олегу и поцеловала его в щеку. Она не стеснялась своих чувств. А он зарделся от счастья и ласково привлек к себе Катину головку.
Они осматривали третий этаж, когда к генералу Мухе подошел офицер охраны и тихо сказал:
— Там рвется в дом какой-то Халиф, говорит, что Олег Каратаев и Екатерина Михайловна — его друзья и он хочет их видеть.
— Пусть подождет у калитки.
— Но позвольте! — сказал Олег.— Меня мало интересует этот Халиф, но я хотел бы знать принципиально: могу ли я принимать в своем доме гостей?
Оба генерала отвели в сторону глаза. Они затруднялись. И Муха сказал:
— На этот вопрос я отвечу вам позже. Очевидно, будет узкий круг людей, который получит право посещать вас. Я этот вопрос должен обсудить с самим председателем.
Катя взяла руку Олега, легко пожала ее: дескать, успокойся. Все вопросы мы утрясем. Заметила:
— Не думаю, что надо включать этого Халифа в круг своих близких людей.
Олег возразил:
— Он близкий человек Петра Трофимовича, а с тем я хотел бы поддерживать дружбу. Наконец, там и ваш приятель — Артур.
— Приятель?.. Он мой сотрудник, но теперь-то уж я не работаю в милиции. Меня без совета со мной перевели в ведомство Мухи; что называется, без меня меня женили.
— О-о!.. Эта весть мне приятна. Лубянка у меня под боком. Чуть что — и уж наручники готовы.
— Да уж, со мной не разгуляешься. Сиди и не рыпайся, а то живо к Ибрагиму отправлю.
Олег повернулся к Мухе:
— Хотите расскажу вам анекдот по поводу вашего дома?
Г енерал пожал плечами, а Каратаев начал:
— Идет старый еврей по Лубянке, его останавливает прохожий. Спрашивает: «Вы не скажете, где тут Госстрах?» Еврей, боязливо показывая на ваш дом, тихо проговорил: «Г осстрах — не знаю, а Г осужас — вот он».
Вышли на веранду и тут увидели возню у калитки. Халиф размахивал руками и кричал:
— Товарищ майор! Скажите этим амбалам, чтоб отстали и пустили меня к вам. Какого черта!..
Он толкнул бойца и замахнулся на другого. Олег направился к нему, подал ему руку, сказал:
— Вы извините, я не имею власти над этими людьми, но, надеюсь, мы с ними поладим.
От дачи писателя к ним направлялся Артур. Здороваясь, говорил:
— У нас праздничный ужин по случаю нашей помолвки с Таней, его дочерью, и он хотел пригласить вас.
Артур обнял за плечи своего будущего тестя. А тот продолжал ворчать:
— Эта наша новая власть... Она с ума сошла. Чуть какую должность получил, изобрел что-нибудь, ему уж готова охрана. Кого охраняем, от кого, какого черта!.. Меня никто не охраняет, и — ничего, не съели, не обокрали, хотя если бы и предложили вывернуть карманы,— так, пожалуйста, нате, берите все, что там накопилось. А у меня в кармане...— как это говорят у вас, русских,— две вши на аркане...
И Халиф затрясся от собственного каламбура. Людям было не смешно, а он смеялся. И оттого, что не было ничего смешного, а он смеялся, и его собеседники начинали улыбаться. И обыкновенно, если такая сцена продолжалась долго и Халиф, распаляя сам себя, заходился смехом безудержным, гомерическим, люди уже не улыбались, а смеялись, и чем больше они на него смотрели, тем смеялись неистовей.
Эта особенность Халифа многим нравилась; его уважали именно за эту способность создать веселое настроение на пустом месте, заставить людей смеяться и тогда, когда к этому у них не было никакого расположения.
Подошли оба генерала, и Халиф в одном из них узнал начальника милиции, в которой служил Артур, сделался серьезным, подобострастно здоровался со Старроком, а когда почувствовал, что другой человек, вышедший с ним из дома, еще более важная птица,— евреи чувствуют эту важность мгновенно,— запрыгал и возле Мухи, и все старался дознаться, что же это за человек, с которым даже генерал Старрок говорит так, как ученик с учителем.
В дом писателя заходить не торопились. Чуткая и наблюдательная Катя заметила, что генерал Муха после одного долгого разговора по сотовому телефону стал молчаливым и даже переменился в лице. Он с какой-то тайной тревогой посматривал то на Олега, то на Катерину и все порывался с ними заговорить. В волнении ходил взад-вперед, о чем-то напряженно думал. К предстоящей трапезе в доме писателя, о котором он слышал, но книги которого не читал, интереса не проявлял. Катя подошла к нему, взяла за руку, повела по улице.