Алексей проводил их взглядом и вновь вернулся на тропу. Первым делом он отыскал то, что Михаил назвал самострелом. Сбоку от тропы между двумя березовыми стволами было зажато и прикручено проволокой нечто отдаленно похожее на лук или, скорее, на средневековый арбалет. Очень грубое устройство с тетивой, курком и трубкой, куда вставлялась стрела. К курку была привязана бечева, которая спускалась по стволу почти до корня и пересекала понизу тропу.
Алексей даже нашел место, где Маша зацепила ногой бечеву, приведя в действие чью-то дьявольскую задумку. Он обвел настороженным взглядом окружавший его молчаливый лес, глянул вниз на озеро, которое в сиянии выглядывающей из-за гор луны отсвечивало ртутью. Отчего вода казалась тяжелой, густой и вязкой, а низкие, вялые волны едва шуршали в камышах и шипели на прибрежную гальку.
Темнота продолжала сгущаться и прикрыла все следы, если они, конечно, остались. И хотя Алексей не слишком на это надеялся, но все же отложил расследование преступления на утро. А то, что это преступление, Алексей не сомневался ни на йоту. Судя по высоте, на которой был закреплен самострел, установлен он был не на зверя, и Маше просто повезло, что она оказалась ниже ростом, иначе стрела попала бы не в плечо, а в сердце. Но в чье же сердце целил неизвестный злоумышленник?
Внизу показалось пятно света, которое переместилось на тропу и стало быстро подниматься вверх. Через несколько минут перед Алексеем возник Михаил с английским карабином в одной руке и керосиновым фонарем в другой.
– Ну что, нашел что-нибудь?
– Нашел, – подвел его к самострелу Алексей, – кажется, я догадываюсь, на кого он был нацелен. Ты постоянно этой тропой ходишь?
– Постоянно, сегодня, правда, сделал исключение, спустился по обрыву, когда вас с Машей на берегу заметил.
– Это тебя и спасло, – заметил Алексей и провел ладонью линию на уровне груди Михаила, – смотри, четко высчитали, мерзавцы. Аккурат в сердце целились. – Взяв из рук Михаила фонарь, он обошел вокруг деревьев, низко пригибаясь и пытаясь обнаружить хоть какие-то следы, но безрезультатно.
Михаил опустился на обломок дерева, приставил рядом карабин и некоторое время пристально наблюдал за передвижениями Алексея между деревьями, удивленно при этом хмыкая и покачивая головой. Наконец не выдержал и спросил:
– Ты что, ищейка?
– С чего ты взял? – удивился Алексей.
Михаил переложил карабин на колени и хлопнул ладонью рядом с собою, приглашая его садиться.
– Не обижайся, но со стороны посмотришь – ты словно пес охотничий, каждый камешек осмотрел, каждую веточку обнюхал. Шутка, конечно. – Он достал из кармана портсигар. – Куришь?
– Курю, – ответил Алексей.
Они закурили. Некоторое время молчали, затем Алексей спросил:
– Как Маша?
– Когда я уходил, была без сознания. С ней сейчас Марфа и Владимир Константинович.
– Марфа? – удивился Алексей. – Ты же сказал, что, кроме повара и сторожа, на даче никого нет?
– Однако память у тебя! – протянул Михаил озадаченно и с интересом посмотрел на Алексея. – Только Марфы и вправду поначалу не было. Она приехала позже, уже после моего отъезда к Хатанге. Мурку привезла. Никак, шельма, без меня не хочет оставаться. Тоскует, ничего не ест, а я хотел на лодке под парусом походить. Теперь придется отложить. Мурка в лодке беспокоится, паруса пугается и на берегу, если останется, мечется, с ума сходит, видно, боится, что утону. Ну, ей-богу, как с дитем морока. – Он улыбнулся и виновато посмотрел на Алексея. – А за Машу не беспокойся. Я отправил в город сторожа за доктором. – Михаил вздохнул. – Замечательная девушка! Красивая, умная... В наше время – крайне редкое сочетание.
– Редкое, – согласился Алексей и вернулся к интересующей его теме: – Как ты думаешь, кто за тобой решил поохотиться?
– Понятия не имею, – пожал плечами Михаил и, сильно затянувшись, выпустил через ноздри целый столб сизого дыма. – Неприятелей и завистников у меня – хоть дорогу мости, но явных врагов, которые хотели бы прямо в гроб законопатить, пока вроде не наблюдалось. В открытую на меня только ты осмелился напасть, а исподтишка... – Он наморщил лоб, вспоминая, потом покачал головой. – Нет, не было такого, потому что всякий знает: я башку мигом отвинчу и вернуть назад не позволю...
– Хорошо, но ты можешь назвать хотя бы одну причину, по которой с тобой хотели бы свести счеты?
– Не могу, – рассердился вдруг Михаил, – если я и обижал, то не до такой степени, чтобы кому-то захотелось меня убить. Никого в жизни не разорил, ни над кем не надругался. В карты мне проигрывали, но суммы незначительные... Морды, правда, частенько бью, но они, мерзавцы, сами их подставляют, потому что знают: после за каждый мой тумак или оплеуху прилично в ассигнациях получат.
– Выходит, это первое покушение на тебя?
– Выходит, первое. – Михаил как-то виновато пожал плечами и улыбнулся. – Ничего подобного раньше не наблюдалось. – Хотя постой! – Он хлопнул себя ладонью по лбу. – Знаешь, было по весне... Мы с Федькой отправились на тетеревов поохотиться. Он на своего Баламута взгромоздился и – вперед! А я замешкался что-то, смотрю, он уже за ворота выехал... Я ему кричу: «Федька, стой!» – а сам на своего Нерона вскочил... А тот подо мной чуть ли не свечкой встал, сначала на дыбы, а потом принялся по двору метаться и взлягивать беспрестанно. Я поводья на себя тяну, он хрипит, пеной исходит, а сам меня по кругу носит, головой и крупом трясет, меня из стороны в сторону мотает, я и про тетеревов забыл, и про Федьку, думаю, только бы не сбросил. Позорище будет на весь Тесинск для Мишки Кретова. Я ведь в седле вырос. У дядьки моего, младшего брата матери, конезавод под Омском. Я там каждое лето пропадал. Таких жеребцов объезжал, не чета моему Нерону. Мне ведь любая животина с первого разу подчиняется. Мурку видел? Она одной лапой хребет кому угодно переломит, а ко мне, как котенок, ластится... – Он затянулся папиросой, затем недоуменно посмотрел на окурок, затушил его о каблук и, усмехнувшись, посмотрел на Алексея. – Слушай дальше, как я, может, впервые в жизни перепугался до смерти. – И окинул его внимательным взглядом, словно проверил: не насмехается ли?
Но Алексею было совсем не до смеха.
– И что ж все-таки случилось с твоим Нероном? – спросил он, всячески скрывая волнение, потому что почувствовал знакомый холодок в груди – первый признак того, что вышел на след.
– То и случилось, – вздохнул Михаил. – Вынес он меня за ограду, через коновязь перемахнул, тут я и приземлился на задницу, да так, что дух перешибло. Валяюсь на земле и вижу, что Марфа из ворот выскочила с ружьем навскидку и целится в Нерона. Я ей ору: «Марфа, тудыть твою мать, не стреляй!» А сам едва на четвереньки поднялся, смотрю, что с Нероном. А он, дьявол, как ни в чем не бывало, о коновязь головой трется, а морда вся в пене, грива всклокочена. Марфа ружье опустила, подошла к нему, за шею обняла и стоит, что-то шепчет ему в ухо. А он, бесова душа, так тихо, так жалобно что-то ржет ей в ответ. Переговариваются, значит. Только вдруг Марфа вскрикивает и тычет пальцем в седло: «Гляди, Миша, кровь!» Ну кое-как доплелся я до них, смотрю – и впрямь из-под седла в несколько струек кровь бежит. Я тут же рукой под седло, а Нерон как вздрогнет и ногами заперебирал, а из глаз слезы потекли... А я цепляю пальцем, не поверишь, вот такую, с мизинец прямо, железную колючку. Представляешь, каково было Нероше, когда я с размаху приземлился в седло? Тут любой бы взъярился...
– Ты считаешь, что ее нарочно подложили?
– В тот раз сомневался, а теперь точно думаю, что подложили. Конюхи Христом богом клялись, что ничего подобного не видели, самолично подпруги затягивали. Лошадь, говорят, вела себя спокойно. А тут на тебе! И главное, когда успели мерзавцы? Конюх все время ее в поводу держал.
– А кто-то из своих мог это сделать? Подойти незаметно и подложить колючку?
– Ну нет, – покачал головой Михаил, – никто не мог! Точно говорю, никто! Федька определенно не подходил. Марфа с крыльца не сходила, когда провожала нас... Анфиска...
– Анфиска? – перебил его Алексей. – Она что ж, у тебя в тот раз гостила?
– Слушай, – Михаил настороженно посмотрел на него, – ты что ж, Анфиску тоже знаешь? И, сдается мне, не только ее!
– Анфису половина Североеланска знает, к тому же вчера мы столкнулись с ней в конторе завода. Видимо, приезжала повидать бухгалтера.
– Столетова? – словно поперхнулся Михаил. – Она с ним встречалась?
– Она зашла в его комнату, но увидела меня и очень быстро ее покинула.
– И что ж, ничего не сказала при этом?
– Кажется, я ей не слишком нравлюсь.
– Понятно. – Михаил окинул его насмешливым взглядом. – Получила Анфиска от ворот поворот?
Алексей пожал плечами.
– Нет, здесь другое! С первых минут знакомства она готова была меня в клочья порвать, только не пойму – за что?
– За что? – усмехнулся Михаил. – Вот за то самое и порвать, что внимания на нее не обратил. Она и меня на дух не выносит, и, заметь, за то же самое.
Теперь настала очередь Алексея вытаращить глаза от изумления.
– За то же самое? Но она ведь тебе племянницей приходится?
– Приходится, – махнул рукой Михаил, – но и что из того? Вбила себе в голову, что влюбилась в меня, то и дело гостит в Тесинске и не сводит с меня своих рыбьих глаз. Пыталась и на более смелые дела подтолкнуть, но я устоял.
– Нет, что-то в моей голове не укладывается. Вы ведь близкие родственники?
– Я тебе объясняю, что ей это безразлично. Эта девка ни бога, ни дьявола не боится. Я ей про кровосмешение твержу, а она знай себе талдычит: «Детей от тебя рожать не собираюсь, а переспать – все равно пересплю!» – Михаил легко поднялся на ноги, подхватил с земли карабин и улыбнулся Алексею: – Пошли в дом, там все наши вопросы и обсудим. В том числе и про Анфису, и про тех, с кем дела имею и приятельские отношения. Именно приятельские, близких друзей у меня отродясь не бывало. Не люблю, когда мне лезут в душу, и сам этим не страдаю, но сегодня сделаю небольшое исключение, поговорим обо всем, о чем захочется... Если, конечно, захочется... – и окинул Алексея хитрым взглядом.
Глава 16
Машу обложили подушками, и она, бледная, с повязкой, обхватившей плечо и грудь, сидела на кровати и пила чай вместе со всеми, не отказавшись, впрочем, и от бокала красного вина. Его весьма настойчиво попросил выпить Михаил, пояснив при этом, что красное вино – первейшее средство для восстановления сил при обильной потере крови.
Доктора ожидали только к утру, но Маша выглядела неплохо, температура спала после того, как Марфа напоила ее какими-то настоянными на меду травами, поэтому волнение по поводу ее ранения понемногу всех отпустило и проявлялось лишь в несколько возбужденном разговоре и неожиданно излишней смешливости.
Михаил превзошел самого себя. Больше всех хлопотал возле Маши, да она и сама этому не противилась, смеялась его шуткам, принимала из его рук чай и ватрушки с вареньем, которые принесла с кухни Марфа, лишь иногда опускала глаза в ответ на его слишком пристальные взгляды.
И эти взгляды чрезвычайно беспокоили Алексея. Он понимал, что хитрый купец пошел в атаку. Подогретое Машиной холодностью самолюбие жаждало отмщения и побед. Но в то же время он понимал, что его желание оградить Машу от притязаний Михаила, защитить от его возможных посягательств, несомненно, осложнит с ним отношения.
Поэтому приходилось выбирать, тем более что намерения свои Михаил проявлял пока лишь в виде ухаживания: был неназойлив, в речи обходителен, остроумен, а в поступках намеренно осторожен и предупредителен. А взгляды? Что ж, взгляды... Смотреть на красивую девушку немного голодными глазами с поволокой никому не возбраняется. Да Алексей и сам то и дело ловил себя на том, что теряется в мыслях и сбивается в разговоре, стоит Маше на мгновение задержать на нем свой взгляд.
Алексей отошел к окну и сел на лавку. Отсюда гораздо удобнее наблюдать за происходящим в комнате и делать вид, что полностью сосредоточен на чашке с чаем. Его он отхлебывал крохотными глотками и, конечно же, не для того, чтобы продлить удовольствие. С одной стороны, ему не хотелось привлекать к себе внимание, с другой – необходимо было собраться с мыслями.
...То, что Михаил называл «дачей», оказалось огромным доминой из толстых бревен, крытым железом, его окна плотно закрывали ставни с накладными запорами. А вокруг – высоченная ограда из заостренных лиственничных плах, с врезанными в нее массивными, обитыми оцинкованным железом воротами, с надежными засовами и замками.
Они подошли к дому со стороны озера. Поднялись по деревянной лестнице, которая сбегала от ворот к воде. Здесь была устроена обширная купальня, а к далеко выступающим мосткам причалено несколько лодок, три плоскодонки и еще одна, с мачтой, на которой Михаил, видимо, и собирался ходить под парусом.
На пороге их встретила Марфа. Маленькая, вся в черном, глянула исподлобья и молча отошла в сторону, пропуская мужчин в комнаты.
– Как Маша? – справился Михаил и передал ей карабин.
Марфа прижала его к груди и, не сводя настороженного взгляда с Алексея, ответила неожиданно певуче:
– Слава богу, пришла в себя. Я ее травами напоила, а на ночь макового отвара дам, чтоб рана не беспокоила.
– Ты куда ее определила, Марфуша? – слегка приобнял сестру Михаил.
– В матушкину комнату, рядом со мной. Я в ночь за ней пригляжу.
Они вошли в комнату, где на пуховых перинах широкой кровати лежала Маша. Голова ее почти утонула в подушке, но, завидев вновь прибывших, она попыталась приподняться и даже улыбнуться.
– Лежи, лежи, – придержал ее за здоровое плечо Владимир Константинович и пожурил: – Не успела в себя прийти, уже невмочь лежать.
Алексей окинул взглядом комнату. Беленые стены, высокие потолки, окна стерегут тяжелые решетки из катаного железа, в углу – несколько больших и малых икон в золотых и серебряных окладах, за которые заткнуты букетики вербы и сухих трав. Под образами теплится лампада. На полу – яркие домотканые половики. На полкомнаты та самая кровать, на которой лежит Маша. Слева от нее – два окованных медными полосами сундука и стол, накрытый скатертью, по которой расползлись китайские драконы с лягушечьими мордами. Над столом – маральи рога с висящим на ремне американским «винчестером». Сюда же Марфа приспособила и второй карабин. Алексей уже обратил внимание, каким образом она держала его под мышкой – легко, привычно и слегка небрежно. И наверняка владела оружием не хуже брата.
Михаил опустился на стул рядом с учителем, заботливо спросил:
– Как ваше самочувствие, Мария Викторовна? Сильно рана беспокоит?
– Пока нет, спасибо вашей сестрице, Михаил Корнеевич, – Маша благодарно улыбнулась и посмотрела на Марфу, – боль с меня сняла. Я теперь подняться могу.
– Ну-ну, – покачал головой Михаил и улыбнулся, – сейчас вам лучше полежать и желательно меньше шевелиться, чтобы рану не растревожить.
– Слава богу, рана чистая, – подала голос Марфа и несколько раз мелко перекрестилась, – стрелой жилу не перебило, поэтому крови мало было.
– Надо завтра полицию вызывать, – произнес сквозь зубы Михаил, – я уряднику голову оторву, если не найдет мерзавцев, что самострел на тропе установили. Только не пойму никак: кому вдруг понадобилась моя забубенная головушка?
– А может, все-таки его на зверя установили, Миша? – спросил осторожно учитель.
– На зверя самострелы на звериных тропах ставят, а не там, где люди ходят, – усмехнулся Михаил и кивнул на Алексея. – Илья Николаевич, хоть и городской обитатель, и то сразу заметил, что самострельчик аккурат на меня был нацелен. – Он выложил рядом с Машей на одеяло обломки деревянной стрелы с кованым наконечником. – Вот и презент вам, Мария Викторовна! Реликвия, так сказать, на память! Видите, какую дикость вы в себя приняли! – Он взял в руки обломок с оперением, повертел его в руках. – Интересная стрела. Местные инородцы подобные не пользуют. – Он перекинул обломок прямо в руки Марфе и строго на нее глянул. – Разузнай, Марфуша, не появился ли кто из пришлых в наших местах, что подобное оперение на стрелах правит, а может, и самострелы на зверье ставит. Да сбегай еще с утра пораньше на тропу, посмотри, что к чему. Авось углядишь какие следы до приезда урядника. А то, как Илья Николаевич ни старался, – подмигнул он Алексею, – по темноте ничего не обнаружил.