Алексей велел принести из канцелярии бумаги на Захара, но ничего порочащего горнового в них не обнаружил. Тот появился в слободе полтора года назад. Выписал его из Златоуста сам Тригер. Ему нужен был опытный горновой мастер на новую домну, которую строили несколько лет и запустили как раз год назад с помощью Захара. Жил он в доме молодой казачьей вдовы, которую при всех называл «моей хозяюшкой» и которая, судя по всему, была для него не только квартирной хозяйкой.
Дружить особо ни с кем не дружил, если не считать Ерофея, которого знал еще по Уралу, вином баловался, но не слишком, держался особняком, но и ни с кем не ссорился. Прижимистым не был, но и денег особо не транжирил. В слободе поговаривали, что он вот-вот женится на своей хозяюшке и начнет строить новую просторную избу. Да и задел для подобных разговоров имелся: несколько десятков бревен, аккуратно уложенных на поляне перед старым домиком вдовы.
В цехе Захара уважали за основательность и добросовестность – и вдруг столь необъяснимый поступок. Егор Зайцев лишь мотал головой, как отгоняющая слепня лошадь, когда записывал показания бухгалтера. Для него это было не меньшим потрясением, потому что Захар был одним из его доверенных лиц в слободе и несколько раз неплохо помог ему, особенно по тем случаям, которые касались воровства из цехов или заводских амбаров.
Но дальше выяснилось больше. Из цеха Захар бросился на звонницу, чтобы поднять колоколом слободу...
– Братцы, братцы! – кричал он с натугой, протискиваясь сквозь настороженно молчавшую толпу. – Братцы, ничего не бойся! Порешил я Тригера! Теперь вахмистра не упустить!
Люди расступались, пряча глаза, отозвался лишь один голос:
– Красного петуха им!.. – и смолк испуганно, пораженный немотой толпы.
Захар снял шапку, замахал ею над головой:
– За мной, братцы! – но кто-то положил ему тяжелую руку на плечо:
– Дурак! А дальше что?
Это был тот самый горновой Родион Лащев, чья смена должна была заступить к домне поутру.
– А ты что ж, защитник? – в ярости осклабился Захар. – И, раскинув руки, пошел на толпу. – Вы что ж? Чего молчите? Наша берет!
Но Родион продолжал держать его за плечо. Взгляд его был хмур и неприветлив.
– Охолонись, паря! – Он до боли сдавил плечо Захара. – Тебе терять нечего. Ты в слободе чужой! Перелетная птаха! А нам жить здесь! Дети у нас. Их тоже порешат, если что...
По толпе пробежала волна ропота. Захар растерянно закрутил головой, понимая, что остался один.
– Уходи, – сказал Родион. – Вязать тебя руки не лежат. Уходи, покуда жив... Не ровен час, казаки поднимутся... Посекут всех нагайками.
Ерофей взял приятеля за рукав и вывел из толпы. Захар шел за ним послушно, лишь иногда оглядывался на молчаливую, смотревшую ему вслед толпу. Но вдруг остановился, вырвал руку.
– Иди, – сказал спокойно Ерофей, – не оглядывайся! Как только свернем в проулок, беги по задворкам ко мне, я тебе коня дам, уходи, пока не поздно. Вот-вот казаки очухаются, повяжут...
И в это время полыхнул амбар, сразу с четырех сторон...
* * *
Алексей отложил бумаги в сторону и посмотрел на Егора. Тот что-то сосредоточенно писал в своей служебной книжке.
– Небось отчет строчишь становому?
– Нет, какой сейчас отчет? – почесал в затылке ручкой-вставочкой урядник. – Прибрасываю, что мне дальше делать? Надо ведь на этого мерзавца, Захарку Бугатова, выходить. Не мог он далеко уйти. Житель он не здешний, места наши и тропы ему не слишком знакомы... Думаю, надо хозяйку его Таиску хорошенько поспрошать. Наверняка знает, где ее миленок скрывается. Или лучше надзор за ней учредить так, чтоб и не догадалась об этом. И из виду совсем не выпускать. А то шустрая она девка, лихая, навскидку из винтаря в бутылку попадает. А к зазнобе своей побежит, непременно побежит. Думаю, что через Ерофея они уже заранее обо всем сговорились.
– Что, взяли Матвеева? – неожиданно словно проснулся Михаил.
– Взять-то взяли, – прокряхтел урядник и вновь почесал затылок кончиком ручки. – Не довели только до темной. Вырвался, гад, и ушел. Дал в ухо одному конвойному, а второго подножкой подкосил... Я, конечно, посадил под замок Родиона Лащева. На него доказали, что он разговаривал с Бугатовым и не помешал ему смыться...
– С площади Бугатова увел Матвеев, – уточнил Алексей, – а Лащев, судя по показаниям свидетелей, увещевал его уйти и не смущать толпу. К тому же Лащев явно на вид слабее Бугатова и вряд ли смог бы его удержать.
– Смог бы, если захотел, – пробурчал из своего угла Михаил, – стоило ему крикнуть: «Вяжи!», и мужики вмиг бы Захарку повязали. Родиона на заводе уважают, и, раз он мерзавца этого отпустил, остальные промолчали. Что ж, свои сто плетей Родион заработал честно!
– Михаил Корнеевич, – посмотрел на него строго Алексей, – вы что ж, решились на экзекуцию? Это ж варварство!
– Варварство? – удивился Михаил. – И как же вы, любезный Илья Николаевич, предложите поступить? Бисером рассыпаться перед этими мерзавцами, из-за которых погиб человек, которого я безмерно уважал? Хотя и спорили мы с ним отчаянно, и помогал я ему мало, но такого управляющего нам теперь вовек не сыскать. – Он глубоко затянулся папиросой и, отбросив ее в сторону, поднялся на ноги. Запустив пальцы за пояс, он навис над Алексеем, глаза его яростно сверкали.
– Всю эту орду, – кивнул он головой на окно, – лишь кнутом и можно держать в повиновении. Только расщедрись на пряники – тут же вместе с пряником голову откусят. К вечеру мне посчитают убытки, и разве покроет их та сотня плетей, что достанется каждому мерзавцу? Задницы заживут, как на собаках, и отработать потраченный на беспорядки день я их заставлю в воскресенье. Но амбар надо поднимать, не оставлять же железо под небом в осень и зиму? И это влетит нам опять же в копеечку... – Он зло выругался и как-то безнадежно махнул рукой.
– Илья Николаевич, – произнес степенно урядник и, подвинув Алексею свою служебную книжку, ткнул в нее пальцем, но лишь слегка усмехнулся, когда заметил, как у того полезли глаза на лоб. И продолжал как ни в чем не бывало: – Надо все-таки проверить, не воспользовался ли кто суматохой, чтобы собственные грехи скрыть. Я ведь так разумею: зачем мастеровым надо было амбар поджигать? Вроде никакого резону... Разве что с лихоманки? Дури тут хватает. Я через своих повыспрашиваю, кто более всего вертелся в это время возле амбара...
– Что это даст? – отрешенно махнул рукой Кретов. – Там тьма народа вертелась, поди теперь докажи, кто спичку поднес.
– Ничего, докажем, – спокойно произнес урядник, забирая у Алексея книжку, – не такое доказывали. – Он поднялся на ноги, приложил руку к козырьку фуражки. – Позвольте идти? Мне надо еще с Ермашкой встретиться. Его я отряжу по тайге рыскать, тайные схоронки бегунцов искать.
– Давай действуй. – Михаил хлопнул его по плечу. – На пенсию пойдешь – я тебя старшим в охрану прииска возьму. Две тыщи в год платить буду против твоих нынешних трехсот. Пойдешь?
Егор расправил усы, потуже натянул фуражку на голову и с достоинством произнес:
– Премного благодарны, Михаил Корнеич! Нам пока хватает.
– Ишь ты, гордый! – фыркнул Михаил. – Но ничего, подождем! Тебе до пенсии сколько осталось, лет пять, шесть?
– Пять, – ответил урядник, – но я уже решил пасекой обзавестись. Мед – дело полезное, да и для здоровья оно тож...
– А ты что ж, на здоровье жалуешься? – расхохотался Михаил и хлопнул вновь урядника по крепкому плечу. – Мне сказывали, что, помимо жены, у тебя еще пара молодаек по деревням имеется? Ну как, справляешься?
Егор усмехнулся в свои роскошные усы:
– Покамест справляемся, на постой же надо где-то определяться, коль ночь в дороге застанет.
Михаил погрозил ему пальцем.
– Ишь ты, хитрован! На постой ему надо! – и подмигнул Алексею. – Фамилия у тебя, конечно, знатная, Егор Лукич! Только от такого Зайцева волки ревом ревут и по кустам разбегаются! – И уже серьезно добавил: – Шутки шутками, но я только на тебя, Егор Лукич, и надеюсь! Достань мне этих мерзавцев. Я тебе за них коня подарю!
– Вы меня знаете, Михаил Корнеич, – строго посмотрел на него урядник, – я завсегда по совести работаю и не раз от исправника награды имел – и в двадцать рублей, и в четвертной билет... Я сказал, что их найду, значит, всенепременно найду!
– Ладно, ступай, Егор Лукич, – кивнул ему головой Михаил, – и заранее тебе спасибо!
Егор вышел, а Михаил повернулся к Алексею:
– Слушай, Илья... – но недоговорил, от дверей раздался тягучий женский голос:
– Он такой же Илья, Миша, как я – царица Савская!
Мужчины оглянулись. В дверях стояла Анфиса. Выпуклые глаза ее смотрели безмятежно, но тонкие губы кривила презрительная усмешка. Она была все в том же, знакомом Алексею костюме для верховой езды, но в руках держала на этот раз револьвер, который небрежно бросила на стол. Затем прошла к столу, за которым до этого сидел урядник, и опустилась на стул.
Заложив ногу на ногу и окинув быстрым взглядом молча на нее взирающих мужчин, она вдруг закинула голову назад, да так, что на шее выступил не по-женски развитый кадык, и расхохоталась:
– Что застыли, как цапли на болоте? – Выпрямившись, ткнула пальцем в Алексея и с явной злостью произнесла: – Посмотри, Мишенька, на этого красавчика с голубыми глазками. Херувим, да и только! Только херувим этот точно из полиции! Я его неделю назад у папеньки видела. Он сам мне признался, что легавый. Легавый, без всяких дураков, Мишенька. И рыщет здесь неспроста. Наверняка папенька опять против тебя какую-то каверзу затевает.
– Это не твоего ума дело, – резко оборвал ее Михаил, – опять решила нас с братом стравить? Только не пойму, какая тебе от этого выгода, Анфиска?
– Выгода? – Анфиса томно потянулась, окинула долгим взглядом попеременно сначала Михаила, затем Алексея, притворно шумно вздохнула и взяла со ствола револьвер. Навела его на Михаила, быстро опустила и с явной издевкой протянула: – Выгода какая? – и сама же ответила: – А никакой выгоды! Разве что кровь разогнать! – И опять со злостью посмотрела на Алексея. – А с этим легавым будь осторожнее! Точно говорю, он под тебя копает по папенькиному наказу!
Михаил молчал, никак не отвечая на ее выпады. Лишь лицо его налилось тяжестью и помрачнело еще больше.
Анфиса прикусила губу и несколько мгновений изучала мужчин взглядом, переводя глаза с одного на другого, и Алексей задумался, кого она ему напоминает.
Но тут она неожиданно вскочила на ноги, прервав мысли Алексея. Подхватив со стола револьвер, она лихо крутанула его на пальце, подбросила, поймала, и все это с самым безмятежным выражением лица, но Алексей готов был заложить голову, что мерзавка проделала все эти фокусы намеренно, но какую она преследовала цель, пока не догадывался. Закончив жонглировать револьвером, она вдруг приставила его к виску и, изобразив на лице ужас, сделала вид, что нажимает на курок:
– Ба-бах! – выкрикнула она дурашливо и, вдруг брезгливо скривившись, произнесла: – Не дождешься, дядюшка, что так легко от меня отделаешься. Я себе цель поставила и от нее ни с какой стати не отступлюсь! – Она гордо вздернула по-змеиному гладкую и маленькую головку и величественно вынесла себя из комнаты.
Михаил задумчиво посмотрел ей вслед, затем поднял глаза на Алексея:
– Говорят, кто змею убьет, тому сорок грехов прощается. Не слышал?
– Слышал, – кивнул Алексей и про себя усмехнулся. Сравнение со змеей пришло им в голову одновременно...
Глава 18
– Ты что ж, и вправду из полиции? – Михаил опустился на стул и пристально посмотрел на Алексея. И, не дожидаясь ответа, уточнил: – И по какой причине таился?
Алексей молча выложил перед ним карточку агента. Михаил бросил на нее беглый взгляд и отодвинул от себя.
– Что ж, это тебя и впрямь братец нанял? Но с какой стати?
– Здесь я выполняю служебное задание. Брат ваш ни при чем. Дознание ведется по поводу жалобы на действия управляющего, – сухо ответил Алексей и взял карточку со стола, – но ввиду сложившихся обстоятельств, то есть беспорядков на заводе и убийства Тригера, я думаю, мне придется здесь задержаться, чтобы расследовать и это преступление.
Михаил смерил его тяжелым взглядом:
– Почему не сразу открылся? Я как-никак тоже хозяин на заводе! Наверняка с меня должен был начинать, а не с Тригера. Может, тогда и убийство сумели бы упредить, и рабочих вовремя приструнить.
– Простите, Михаил Корнеевич, но я не вправе рассуждать с вами о своих служебных занятиях. Одно скажу: ни одно из преступлений не останется без внимания. Обещаю заниматься ими столь же тщательно, сколько и тем заданием, что мне положено исполнить.
– Смотрю, изрядно ты усерден, братец, – скривился Михаил, – надеюсь, с теми, кто в меня целился, а в Марию Викторовну попал, тоже разберешься?
– Непременно, конечно, если ваша сестра первой не выйдет на злоумышленников.
– С нее станется! – усмехнулся Михаил и уже серьезно спросил: – С чего начинать думаешь?
Алексей вздохнул:
– Прежде всего причину следует искать, почему Бугатов решился Тригера в ковш столкнуть. На днях я был свидетелем их разговора в цеху. Ни тени неприязни, очень благожелательно поговорили, даже...
Не закончив фразы, он оглянулся на шум и громкую брань, которые сопроводили звук открывшейся двери. Через порог пытался перешагнуть Федор Драпов. Одной рукой он нежно, как любимую женщину, прижимал к груди полупустой штоф водки, второй опирался на косяк, но ноги его словно жили и двигались отдельно от туловища, которое он держал неестественно прямо. Они то и дело стремительно разъезжались в разные стороны. Федька неимоверным усилием, которое отражалась на его лице мученической гримасой, пытался свести их вместе, но при этом одновременно удержать штоф и не потерять равновесие.
Алексей посмотрел на часы. Семь утра. Интересно, когда и по какой причине этот подлец успел нажраться до положения риз?
Федька тем временем переступил порог, но ноги все-таки подвели его. Он закачался и с размаху сел на пол.
– О твою мать!.. – произнес он жалобно, едва ворочая языком, с недоумением посмотрел на штоф, который так и не выпустил из рук, затем поднес горлышко ко рту и сделал несколько глотков.
– Ты что, Федька, рвань поганая, с утра надираешься до непотребства? – произнес брезгливо Михаил. – Я что велел тебе сделать?
– А, Михайла Корнеич, – расплылся в счастливой улыбке Федор, – видно, совсем у меня в глазах помутилось, если вас не заметил. – Он отодвинул штоф в сторону и, встав на четвереньки, подполз к Кретову. Обхватив пыльный сапог руками, он вдруг принялся лобызать его, заливаясь при этом пьяными слезами. – Упустил я эту стерву, Михайла Корнеич, как есть упустил...
Михаил схватил его за чуб и оторвал от сапога. Он был в бешенстве и потому не проговорил, а прошипел:
– Ты что городишь, тварь безмозглая? Я кому говорил, глаз с них не спускать?
– Я и не спускал, – захныкал Драпов и принялся тереть глаза грязными кулаками. – Как вы приказали, так все и делал, но хитрые бестии оказались, ушли, из-под носа ушли-и-и, – заскулил он по-щенячьи и попытался шмякнуться лбом об пол. Но Михаил, сердито выругавшись, пнул его в бок носком сапога.
– Убирайся прочь, мерзавец! Чтоб через два часа трезв был, как праведник на последней неделе поста! Харю умой и рубаху смени, и чтоб никакого паскудства, иначе сам знаешь, на руку я скор, и пощады тогда не жди.
– Сей минут, сей минут, – засуетился Федька и, встав на колени, стал лихорадочно шарить по полу руками, будто искал что-то, наконец оперся ладонями об пол, приподнял тяжелый зад, выпрямил спину и оглядел мутным взглядом комнату. Бессмысленные, с расширенными зрачками глаза уставились на Алексея. Несколько мгновений Федька пялился на него, шатаясь и что-то мыча при этом. Затем он, выставив перед собой растопыренную пятерню, пошел на Алексея:
– А-а-а, белая кость, сучье племя! Нашего Михал Корнеича забижать!
– Михаил, убери эту погань! – процедил сквозь зубы Алексей. – Иначе я найду, чем его приветить!