Алексей пожал плечами:
– Честно сказать, я не хотел бы забивать себе голову подобными мыслями. В данный момент меня больше волнует, кому помешал Тригер и где скрываются его убийцы.
– Да-а, – протянул задумчиво учитель, – ужасная, дикая смерть! Одно утешает, что он не успел ничего почувствовать! Но, – Владимир Константинович поднял вверх указательный палец и словно погрозил кому-то, – кара небесная не минует убийцу, и смерть его будет еще более ужасна и мучительна, чем та, что настигла Генриха Ивановича.
Он поднялся с кресла, посмотрел на часы.
– Пойдемте лучше чай пить, Илья! Глаза у вас красные от бумаг, пора уже и отдыхать!
– Простите, Владимир Константинович, но только сейчас самая работа пошла. Жалко отвлекаться.
– Ну смотрите, – с сожалением в голосе произнес учитель. – А то бы еще погутарили перед сном. – Он прошел к выходу, но на пороге остановился. – Я все-таки пришлю Лукерью. Пусть чаю принесет да пирогов. Сегодня они у нее не только с рыбой. Говорит, исключительно для Ильи Николаевича с черникой напекла. Для глаз, мол, черника весьма полезна.
– Спасибо, – вздохнул Алексей, соглашаясь, зная по прежнему опыту, что отказ вызовет долгие уговоры и он все равно вынужден будет сдаться. Видно, прав Владимир Константинович, утверждая, что у него излишне мягкий характер и все только и знают, что вьют из него веревки... И Тартищев, и даже Вавилов... Он опять вздохнул, почувствовав вдруг, как соскучился по Североеланску. И с тоской посмотрел на окна, за которыми тонул в серой ночной мгле Тесинск, такой тихий и мирный на первый взгляд. И понял, что сегодняшний день – только начало в череде тех нескончаемых дней и ночей, которые ему предстоит провести в этой глухомани, чтобы распутать тугой узел, сплетенный из человеческих пороков и бед.
Он отодвинул в сторону часть бумаг, освобождая место для подноса, на котором Лукерья, по обычаю, важно поджав губы, принесла чашку с чаем, молочник со сливками, вазочку с вареньем и блюдо с десятком, не менее, пирогов. Кухарка дождалась, когда Алексей надкусит пирог и молча закатит глаза под потолок, изображая блаженство, и, удовлетворенно усмехнувшись, вынесла свое пышное тело за пределы кабинета.
Алексей с удовольствием съел два пирога, выпил чай, настоянный, как хвасталась Лукерья, чуть ли не на двадцати таежных травах, подивился в очередной раз приливу бодрости, последовавшему за этим, и опять уткнулся в свои бумаги.
Он начертил очередной кружок, вписал в него имя Анфиса, поднял глаза и тут же вздрогнул, как от удара. Сквозь оконное стекло проступило бледное пятно – чье-то лицо, перечеркнутое крест-накрест рамой, таращилось на него круглыми, рыбьими глазами, и уж их-то он не мог спутать ни с чьими другими. Но он даже не успел произнести имя владелицы глаз, как она с силой толкнула оконную створку и через мгновение, перекинув ноги в неизменных кожаных штанах через подоконник в комнату, уселась на нем. В руках она держала хлыст, и по тому, как то наматывала его на рукоятку, то распускала, Алексей сделал вывод, что Анфиса изрядно волнуется.
– Что случилось? – спросил он сухо. – Почему вы врываетесь в мою комнату таким непотребным способом?
Анфиса яростно блеснула глазами, но не ответила, лишь спрыгнула с подоконника и прошлась по кабинету, обводя его взглядом и похлопывая ручкой хлыста по голенищу высокого сапога. Затем остановилась напротив Алексея. Слегка расставив ноги, она заложила руки за спину и окинула Алексея взглядом, от которого у него пересохло в горле и отчего-то захотелось немедленно выйти из комнаты.
Тем не менее он не сводил с нее угрюмого взгляда.
Анфиса быстро провела кончиком языка по покрытым белесым налетом губам и, нервно хихикнув, уселась вдруг на край письменного стола, небрежно сдвинув в сторону поднос с грязной посудой и остатками пирогов. Не глядя, взяла один из них и принялась жадно есть. Съела, взяла второй и столь же быстро управилась и с ним. Затем шумно икнула.
Алексей продолжал молча наблюдать за ней. Анфиса вновь икнула, захихикала и, отыскав глазами молочник, схватила его и выпила сливки через край, пролив часть из них на блузку. И только теперь Алексей заметил, что руки ее подрагивают мелкой дрожью, а глаза на бледном лице словно живут отдельно от их владелицы и ей очень трудно сосредоточить на чем-либо свой взгляд.
«То ли пьяная, то ли опия опять накурилась, паршивка», – подумал он, не сводя с нее сердитого взгляда. Вероятно, она и впрямь не в своем уме, если вздумала лезть в чужой дом через окно. Теперь надлежало придумать, как поскорее избавиться от этой нахалки. Просто взять и вытолкать ее взашей не получится, Анфиса непременно поднимет шум, но и слишком миндальничать с ней – себе дороже станет. Поэтому Алексей выбрал третий вариант. Он вышел из-за стола и встал рядом с ней, заложив руки за спину, всем своим видом демонстрируя строгость и неприступность.
Анфиса повернулась к нему и, опершись ладонями о столешницу, закинула голову, вглядываясь в его лицо. Кончик языка лихорадочно прошелся по губам, и она вдруг хрипло выругалась.
– Анфиса Никодимовна, прошу вас покинуть кабинет. – Алексей протянул руку, чтобы помочь ей встать со стола, но она вдруг цепко обхватила его за запястья и потянула на себя, одновременно заваливаясь на спину и разводя при этом ноги.
– Возьми меня, сейчас же возьми меня, – шептала она почти безумно, продолжая удерживать его руками и ногами, которые закинула ему на поясницу.
Алексей попытался оторвать от себя ее руки, но она впилась ему в шею горячими сухими губами и даже слегка прикусила кожу. Он рванулся опять, но Анфиса обхватила его за плечи, а ее губы сместились к его рту, и тонкий узкий язык попытался раздвинуть ему зубы, стиснутые от ярости.
Теперь он уже не церемонился и с силой оттолкнул ее от себя, так что она проехалась спиной по столу, сметая поднос и бумаги. Поднос он, правда, успел подхватить, но бумаги разлетелись по всей комнате.
– Убирайся прочь, мерзавка! – прорычал Алексей, едва сдерживаясь, чтобы не схватить Анфису в охапку и не вышвырнуть ее в окно. – Чтоб через минуту духу твоего здесь не было! – Он поднял с пола оброненный ею хлыст, перекинул через стол в руки Анфисы и повторил еще более яростно: – Убирайся!
Девица заправила выбившуюся блузку и, покачивая бедрами, направилась к окну, но на полпути остановилась и вдруг замахнулась на него хлыстом. Алексей едва успел увернуться. Удар пришелся на стоящее возле окна кресло. Обшивка на подлокотнике лопнула, а Анфиса радостно засмеялась и змеей скользнула в окно.
Тени от потревоженных кустов сирени заметались на противоположной стене кабинета, затрепетало пламя в лампе... Алексей прикрутил фитиль и оглянулся на окно, не веря, что так легко отделался от мерзавки. И действительно, она никуда не ушла. Стояла, облокотившись на подоконник со стороны улицы, и недовольно крутила носом, отмахиваясь рукой от наседавших на нее комаров.
– Послушайте, Анфиса Никодимовна, – почти вежливо обратился к ней Алексей, – оставьте меня наконец в покое. Вы себя ведете крайне неприлично для женщины. Честно сказать, мне уже надоело ваше пристальное внимание к моей персоне. Найдите себе другой объект для преследования.
– Ох, ох, ох! – скривилась она в презрительной ухмылке и даже передернула плечами от отвращения. – Вы только посмотрите, каков моралист! Сопливый святоша! Может, ты монах или евнух?
– Позвольте мне закрыть окно, иначе полный дом комаров налетит! – Алексей потянул на себя оконные створки.
Но Анфиса развела руки в стороны, не позволяя свести створки вместе.
– Дурак, – неожиданно печально произнесла она и посмотрела вдруг на него бесконечно усталым взглядом. Где-то в глубине души у Алексея шевельнулось нечто похожее на жалость, но он тут же приказал себе не расслабляться. Не в правилах этой девицы изображать из себя бедную овечку. Скорее это волчица в овечьей шкуре... – Дурак, – повторила Анфиса и безнадежно махнула рукой. – Своего счастья не понимаешь. Я, может, к тебе со всей душой... Помочь хочу... – И она совсем уж неожиданно всхлипнула, прикрыв глаза ладонью с зажатым в ней хлыстом.
– Какая от вас может быть помощь, Анфиса Никодимовна? – усмехнулся Алексей, продолжая удерживать створки. – Пока только одно беспокойство.
– Зря ты так со мной. – Она отняла ладонь от глаз. Они были совершенно сухими. Похоже, все эти всхлипы были очередным спектаклем. И Алексей рассердился не на шутку.
– Как бы вы ни старались, Анфиса Никодимовна, разжалобить меня не получится. Найдите себе кого-нибудь более податливого...
– Поехали со мной, – перебила его Анфиса, – если выслушаешь меня, расскажу тебе такое, что никто, кроме меня, не знает.
– Что именно? – быстро спросил Алексей.
Анфиса отвела взгляд.
– Про Тригера. Ты ведь хочешь узнать, за что его убили.
– Возможно.
– Только не притворяйся, – усмехнулась Анфиса, – я же вижу, у тебя уши в трубочку свернулись, когда я про Тригера сказала.
– Хорошо, я согласен. Говорите, что вам от меня надо.
Анфиса бросила быстрый взгляд по сторонам, словно проверяя, не стоит ли рядом кто посторонний, взяла его за лацкан сюртука и притянула к себе, прошептав:
– Выйди за мной следом через окно. Я тебя за аптекой подожду. Поедем верхами. Я для тебя лошадь приготовила. Оденься потеплее да револьвер прихвати. Края у нас бесноватые, лишиться головы – плевое дело.
Глава 20
По улицам городка прошли наметом, всполошив окрестных собак. Их лай был слышен даже за горой, которая прикрывала город с востока. Ее они обогнули без дороги, сквозь сосновый бор, и выехали в степь. Кони ходко шли рысью по наезженной, избитой в пыль дороге. Но это продолжалось недолго. Анфиса вдруг молча завернула своего коня влево и поскакала к сопке, чей кабаний хребет, поросший, словно щетиной, корявой лиственницей, закрывал полнеба, высветленного всходившей над горизонтом луной. С полчаса, а может больше, гнали они коней по направлению к сопке, и Алексей страшился, как бы не переломать ноги коню в промоинах и сусличьих норах.
У подножия сопки они остановились. Где-то в камнях шумел ручей, и, приглядевшись, Алексей заметил отблескивающие свинцом струи. Анфиса спешилась и, склонившись к ручью, долго пила, черпая воду ладонями. Но Алексей остался в седле, прислушиваясь к неясным шорохам и звукам: то шелестел под порывами ветра бурьян, заполонивший подножие сопки. Лошади, пугаясь этих звуков, нервно перебирали ногами.
Анфиса вскочила на коня и коротко приказала:
– Пошли!
С полверсты еще они проскакали вдоль сопки, пока не высветилась сбоку узкая полоска неба. В этом месте словно гигантский тесак отсек от сопки, как от хлебного каравая, горбушку, образовав узкое, усыпанное обломками камней ущелье. Свернули в него и поехали вовсе шагом по дну пересохшей речушки.
– Смотри! – Анфиса вытянула руку вперед. – Это хутор Анчулова, здешнего бая.
Они спешились, спрятав лошадей в молодом сосняке, таком густом, что они едва продрались сквозь колючие заросли, подбираясь ближе к хутору. Алексей уже догадался, что Анфиса по какой-то причине решила сделать это скрытно, но расспрашивать ее не стал, полагая, что она расскажет об этом сама, когда посчитает нужным.
Огромный дом походил скорее на небольших размеров крепость, окруженную трехаршинным забором из заостренного сверху кругляка, ставни и ворота были обиты снаружи листовым железом. Во фронтоне чердака пропилены узкие бойницы. На столбах, удерживающих ворота, прибиты две дощечки. На одной коряво намалевано: «Заходи с миром», на другой – «Уходи с богом».
– Не приближайся, – придержала его за руку Анфиса. – Мы сейчас против ветра, собаки нас не чуют. Но если ветер повернет от нас, лай поднимут несусветный. Тогда нам живыми отсюда не уйти.
– Зачем же мы сюда приехали?
– А ты смотри и запоминай, – усмехнулась в темноте Анфиса, – а назад поедем, я тебе все толком и объясню. – Она неожиданно прижалась к нему грудью, обхватила за талию руками. – Хотя бы поцеловал, что ли, за то, что Гурана тебе сдала.
– Гурана? – удивился Алексей, больше думая о том, как избавиться от цепких лапок, пытавшихся проникнуть ему под рубаху.
– Это у Анчулова кличка такая. Гуран, он и есть гуран.[19]
Алексей попытался отвести ее руки, но она, прижав губы к его уху, прошептала:
– Не шевелись, а то закричу, что ты меня насилуешь. Нукеры у Гурана – чистое зверье. Сначала тебя оскопят, а потом уже разбираться будут, по какой причине ты здесь оказался. А я ведь всякое могу сказать... – ее рука скользнула ниже, и Анфиса произнесла, задыхаясь: – Дай слово, что переспишь со мной, тогда уедешь отсюда живым и невредимым, да еще вдобавок расскажу все, что знаю о Гуране и о Тригере.
– И на кой ляд я вам сдался, Анфиса Никодимовна? Что, в вашем окружении достойных кавалеров не найдется? – Он шагнул назад и оглянулся, отыскивая путь для отступления. Никогда не думал, что ему придется сражаться с женщиной, но иного пути не было. Алексей положил руку на плечо Анфисы и, слегка сжав его, притянул ее к себе. Она поняла это как призыв, потянулась к нему всем телом, но в следующее мгновение уже лежала навзничь, придавленная к земле мужским коленом.
– Тихо, – Алексей прижал ей к виску револьвер, – тихо, Анфиса Никодимовна! Сейчас мы спокойно отсюда уйдем, а после обо всем поговорим.
Он стянул с шеи галстук и связал им руки женщины. Анфиса молчала, лишь диковато сверкнула глазами, когда он пригрозил:
– Будешь орать – пристрелю, как собаку!
Он взвалил ее на плечо и понес сквозь заросли. Анфиса непонятно почему терпела, лишь изредка ругалась сквозь зубы, когда упругие и колючие ветки задевали ее за лицо.
Дойдя до лошадей, Алексей взял их в поводья и, не спуская Анфису с плеча, выбрался из зарослей на свободное пространство.
Он опустил Анфису на плоский камень и развязал ей руки. Она потерла запястья, с ненавистью посмотрела на него и оттолкнула протянутую руку. Легко вскочила на ноги и вдруг, развернувшись, ударила его по лицу, но промахнулась, и удар пришелся по шее.
Алексей перехватил ее за руку и сердито прошептал:
– Уймись, иначе опять свяжу!
– Негодяй! – Анфиса задыхалась от бешенства. – Радуешься, что с бабой справился? Мерзавец!
– А ты по-хорошему не понимаешь. – Алексей вскочил на коня, не совсем любезно подхватил Анфису под мышки и посадил на лошадь перед собой. Она лишь вскрикнула от удивления, но, похоже, подобная бесцеремонность ей понравилась. Она прижалась к нему спиной, а когда Алексей, обняв ее за талию, притянул к себе, захихикала и погладила его выше колена, гораздо выше, чем допускали приличия.
«Ну, паршивка», – подумал он и, подхватив второго коня за поводья, всучил их Анфисе, чтобы занять ее руку, которую она сместила уже к его бедру. Она недовольно фыркнула, но свое занятие прекратила, так как правой рукой держалась за луку седла.
Миновали ущелье и вновь выехали в степь. Алексей отпустил руку и приказал:
– Переходи на свою лошадь!
Анфиса легко перескочила в седло. Некоторое время они ехали молча, нога к ноге. Алексей то и дело посматривал на женщину. Она же хмуро озиралась по сторонам. На него намеренно не смотрела.
– Что ж, так ничего мне и не расскажешь? – усмехнулся Алексей и, ухватив ее коня под уздцы, принудил его остановиться. Загородив дорогу, он продолжал удерживать коня, дожидаясь ответа.
– Не балуй! – Анфиса неожиданно равнодушно посмотрела на Алексея и рванула поводья из его рук. – Немного потерпишь. Доедем до Улуг-холя, там все обскажу.
– Ну раз так, скачи быстрей, – засмеялся Алексей. Развернувшись, он шлепнул ее коня плеткой по крупу. – Потерпеть еще потерплю, если опять не соврешь!
Разгоряченные скачкой лошади сами остановились на берегу небольшого озера, густо заросшего аиром и камышом. Лишь в одном месте камни щедро усыпали берег, круто сбегающий к воде. Видимо, это и было Улуг-холь.[20]