– Спасибо тебе. – Алексей вышел в коридор, а швейцар торопливо прошептал ему вслед:
– У них как раз сейчас гость. Оне у них часто бывают, а после Ленька их, то есть Анфису Никодимовну, по мордасам хлещет.
Алексей молча усмехнулся. Второй гривенник раззадорил старика на совсем уж интимные подробности отношений между Анфисой и китайцем, а если б он расщедрился и на третий гривенник? Нашлось бы у старика что рассказать ему? Наверняка бы нашлось. И не на гривенник, а даже на целковый. Все бы небось выложил про жильцов этого дома.
Размышляя о своеобразии подобных товарно-денежных отношений, Алексей почти миновал двойные двери библиотеки. Но тут одна из створок внезапно распахнулась, и навстречу ему вышла Маша, прижимавшая к груди правой рукой стопку книг, левая у нее до сих пор была на перевязи.
Она попыталась закрыть ногой дверь, но в этот момент увидела Алексея, ойкнула от неожиданности, попыталась удобнее перехватить книги, но стопка распалась, и книги рассыпались по ковру, устилавшему пол коридора.
– Простите, ради бога, – сказала она смущенно в спину Алексею, бросившемуся ей на помощь, – это все рука. Я никак не могу привыкнуть действовать одной.
Алексей собрал книги и, разогнувшись, спросил:
– Куда их вам отнести?
– Тут совсем рядом, – улыбнулась Маша. – Хотите, я вам покажу, где работаю?
– Хочу, – ответил Алексей и подумал, что Анфиса никуда от него не денется, тем более что, по словам швейцара, проводит время в компании неизвестного ему гостя. Он мог только догадываться, чем могла заниматься эта парочка, если китаец исправно награждал свою хозяйку тумаками и, верно, не за благочестие солидно охаживал ее кнутом.
Они миновали несколько дверей, причем Маша шла впереди и молчала. Алексей, повесив трость на сгиб локтя, шел следом, прижимая к груди стопку книг. Маша была в светлом платье со скромным вырезом. Шея ее слегка загорела, а волосы, наоборот, немного выгорели, что однозначно говорило о том, что их хозяйка много времени проводит на солнце, от которого не спасают даже поля шляпки.
Он перевел дыхание. Что с ним такое творится, если едва удалось сдержаться и не схватить Машу в объятия в этом чужом, незнакомом доме, не целовать ее до умопомрачения? Алексей стиснул зубы и отвел взгляд от искушения: тонкой нежной шейки и двух рыжеватых завитков, что выбились из прически и манили прижаться к ним губами. Он словно наяву почувствовал и свежий аромат девичьего тела, и бархатистость ее кожи, и щекочущую губы мягкость ее волос...
Но в этот момент они подошли к задернутой тяжелой портьерой двери, и Маша, повернувшись к нему, улыбнулась и сказала:
– Пришли! – и толкнула дверь здоровой рукой.
Они оказались в большой комнате с четырьмя окнами, занавешенными тяжелыми суконными шторами темно-вишневого цвета. Сквозь приоткрытую створку одного из них прорывался в комнату яркий пучок солнечных лучей и высвечивал множество коробок, ящиков, плетеных корзин, в которых громоздились непонятные на первый взгляд вещи. В углу хитровато щурилась глазками-щелками каменная, с обвисшим брюхом и грудями баба, а возле камина стояли и валялись на полу несколько менгиров, от огромного, почти в три аршина высотой, идола до маленьких плоских стел с диковинными значками и рисунками. А за письменным столом сидел юноша, почти мальчик.
Алексей обвел комнату скептическим взглядом. Судя по всему, этим скопищем древних костей и камней сроду никто не занимался. И Маше здесь непочатый край работы!
Но она его настроений, похоже, не разделяла.
– Илья Николаевич, положите книги сюда, на стол. – Она сдвинула в сторону толстую амбарную книгу и стопку исписанных карточек. – Это справочники по Тесинскому уезду и Североеланской губернии. Оказывается, в них масса интересных и полезных вещей. – Она убрала со лба прядку волос и опять улыбнулась Алексею. – Я очень рада вас видеть, Илья Николаевич! В последнее время мы совсем перестали с вами встречаться, с чего бы это? Или вы меня намеренно избегаете?
– Ну что вы, Мария Викторовна, – смутился Алексей. – Просто мои служебные обязанности начинаются, когда вы еще спите, а заканчиваются, когда вы уже спите.
– Но ведь этого раньше не было? – Девушка опустила глаза и несколько раз закрыла и открыла амбарную книгу. – Раньше ваши служебные обязанности позволяли вам выкроить время и попить чаю со мной и с дядюшкой. – Она подняла на него глаза. – Или что-то случилось?
– Случилось! – вздохнул Алексей. – Видите ли, я на самом деле совсем не горный инженер, а служу в полиции и вынужден заниматься расследованием гибели управляющего заводом Тригера. Кроме этого, имеется ряд обстоятельств, о которых я не могу пока рассказать, так как они составляют служебную тайну.
– Я понимаю, – Маша отвела глаза. И, словно спохватившись, кажется, чуть более оживленно, чем следовало, произнесла: – Ах, Илья Николаевич, я совсем упустила. Познакомьтесь, пожалуйста, с Николаем Ивановичем Мартыновым. Он служит провизором в местной аптеке. Летом бывает не слишком много клиентов, поэтому хозяин отпускает его помочь мне разобраться с коллекциями Михаила Корнеевича. Он нешуточно увлекается археологией и даже раскопал одно весьма замечательное, почти не разграбленное городище, верстах в тридцати отсюда. – Маша одобрительно посмотрела на своего помощника, совсем еще молодого, лет восемнадцати, не больше, отрока с едва наметившимися усиками над пухлой губой. – И это определенно позволяет ему заявить о себе как о серьезном ученом.
«Серьезный ученый» зарделся, как барышня, и, беспрестанно поправляя сползающую с носа дужку очков, приподнялся и потряс руку Алексея, пробормотав что-то вроде:
– Очень рад! – или: – Что за гад?
По крайней мере, Алексею послышалось последнее, но, судя по интонации, вернее было первое утверждение.
– Николай Иванович, – Маша понизила голос и отошла от стола, где под зеленым абажуром настольной лампы трудилось будущее светило российской археологии, – много сил отдает созданию местного краеведческого музея. Но, конечно же, он не обладает такими возможностями, как Михаил Корнеевич. – Маша обвела взглядом комнату. – Правда, его коллекции хотя и малы, но по-своему уникальны, а здесь, – она заговорщицки улыбнулась и подмигнула Алексею, – все-таки много хлама, от которого я бы без всякого сожаления избавилась. Хотя есть вещи достаточно ценные.
– Мария Викторовна, как долго вы будете заниматься этим... – Алексей замялся, пытаясь найти подходящее слово, чтобы не обидеть лучших чувств стоящей перед ним девушки. Она поняла его замешательство, засмеялась, но не успела ответить. Алексей забыл в этот момент и о самом вопросе, и, самое главное, о Маше, чего потом долго не мог себе простить. В приоткрытую створку окна он заметил вдруг Анфису. Она показалась на узкой тропинке, ведущей из глубины сада. Ее поддерживал под руку какой-то мужчина, но был ли это кто из знакомых ему обитателей Тесинска или слободы, он так и не сумел разглядеть.
Парочка шла, повернувшись к дому боком, вероятно, направлялась к увитой конским каштаном и прятавшейся в зарослях черемухи беседке. Широкие поля Анфисиной шляпки и изящный зонтик из рисовой бумаги закрывали не только ее голову, но и лицо гостя. Алексей видел лишь локоть галантно изогнутой мужской руки да в тот момент, когда парочка свернула к беседке, разглядел широкую спину, которую обтягивал темный, несмотря на жару, сюртук.
Они скрылись в беседке. Алексей, забыв обо всем, метнулся к соседнему окну и, приоткрыв штору, попытался рассмотреть, что происходит. И едва удержался, чтобы не сплюнуть. Ревнивый китаец не зря охаживал плетью свою изрядно пылкую возлюбленную. Шляпка и зонтик валялись уже на полу беседки, а их хозяйка стояла к мужчине спиной, закинув ему руки на шею. Он же, терзая губами ее шею, одной рукой исследовал содержимое ее корсета, а другой то, что находилось под юбкой, и, чувствовалось, с одинаковым успехом. Девица страстно извивалась в его объятиях и вдруг, повернувшись к мужчине лицом, впилась в его рот жадными губами, закинув правую ногу ему на бедро. Спина того напряглась, он подхватил Анфису под ягодицы и...
Алексей судорожно сглотнул и, почувствовав легкое движение воздуха за своей спиной, оглянулся. Маша, бледная, с округлившимися глазами, смотрела на тот срам, который продолжал твориться в беседке за его спиной, и Алексей отбросил штору на прежнее место.
– Ч-что это такое? Что? – Маша вытянула дрожащую руку в сторону окна. – Зачем вы... – У нее на миг словно прервалось дыхание, и, отвернувшись от Алексея, она едва слышно произнесла: – Это и есть ваше тайное задание, о котором нельзя рассказывать? – И тут же вновь повернулась к нему. Щеки ее пылали, глаза гневно блестели. – Бесстыдство вести себя подобным образом среди бела дня, но трижды бесстыдство подглядывать за людьми. Воспитанному человеку это непозволительно, а я вас считала воспитанным человеком!
Будущее светило науки оторвал свой взгляд от бумаг и вытаращился на них сквозь круглые стекла очков, ничего не понимая. Заметив это, Маша сбавила тон и яростно прошептала:
– Даже самые отъявленные сплетницы не позволяют себе подобных вещей, а вы...
Алексей поднял учтиво шляпу и усмехнулся:
– Вы правы, Мария Викторовна! В поисках истины мы не гнушаемся даже тем, что не позволила б себе, как вы выразились, даже отъявленная сплетница. Но я – агент полиции. А это вам не бисером вышивать и даже не среди древних костей копаться. – Он кивнул на распахнутые ящики с коллекциями. – И не дай бог вам увидеть и услышать хотя бы малую толику того, что нам приходится видеть и слышать ежедневно. И то, что происходит там, – кивнул он в сторону беседки, – просто детский лепет по сравнению с кровью, которая не так уж редко проливается. И убийцы, смею вас заверить, не столь любезны и не озабочены хорошими манерами, как некоторые барышни или этот молодой отрок, который так и стрижет ушами в нашу сторону! – произнес он и угрожающе посмотрел на мгновенно уткнувшегося в свои бумаги Николая Ивановича. – Поэтому и методы, которыми мы с ними работаем, не слишком изящны и учтивы. Каковы нравы, таковы, простите, и методы!
– Но это вас совсем не украшает и тем более не оправдывает! – не сдавалась Маша. – Вы должны быть и справедливее, и милосерднее. Нельзя уподобляться Варавве, если хочешь вернуть преступника на путь истинный.
– Варавва – ангельское создание по сравнению с нынешними убийцами и жуликами, – пробормотал Алексей. В пылу спора он совсем забыл об Анфисе и ее любовнике и теперь, вспомнив, передвинулся на шаг к открытому окну.
Маша поняла его маневр и, сердито фыркнув, с горечью произнесла:
– Я уж думала, вы решили меня найти... – и, не договорив, махнула рукой. – Ладно вам, идите уже по вашим тайным делам! – И отвернулась.
Алексей поймал сочувственный взгляд будущего создателя тесинского музея, пожал плечами и, приподняв учтиво фуражку, произнес в спину девушки:
– Вынужден откланяться! Дела и вправду требуют моего немедленного присутствия... – В этот момент он увидел, что изрядно раскрасневшиеся кавалер и дама прощаются на ступеньках беседки. Кавалер склонился к ручке Анфисы, она игриво потрепала его по щеке. Кавалер выпрямился, повернулся и...
Алексей, вообще забыв про манеры, присвистнул и, не попрощавшись, выскочил за дверь. Он не видел, как Маша, вздохнув, развела руками и выразительно посмотрела на своего юного помощника. А потом, следуя его примеру, опустилась на стул, развернула амбарную книгу и принялась диктовать Николаю Ивановичу список достойных внимания экспонатов, которые тот аккуратно вписывал в специальные карточки.
Алексей стремительно проследовал по маршруту, указанному разговорчивым швейцаром, завернул за угол и, натянув потуже шляпу, бросил быстрый взгляд по сторонам. Затем снял трость с локтя и, вальяжно ею помахивая, поднялся на крыльцо. Насвистывая сквозь зубы какой-то пошловатый мотивчик, он опять весьма проворно оглядел двор и прилегающий к дому сад, прислушался и уловил вдруг крики, которые неслись определенно из покоев несравненной Анфисы Никодимовны.
Быстро распахнув дверь, он устремился на шум возни и увидел вдруг китайца, который тащил вверх по лестнице, ведущей на второй этаж, растрепанную, в растерзанной блузке Анфису. Она яростно извивалась и не менее яростно ругалась, пытаясь освободиться. Но китаец перехватил ее за волосы и, сильно встряхнув, прошипел:
– А, с-сука! Не трепыхайся! Уд-давлю!
Девица и вовсе заблажила дурниной и вцепилась в руку своего мучителя зубами.
Тот грязно выругался и ткнул Анфису кулаком в живот. Она дико вскрикнула, прижала руки к месту удара и вдруг сникла, похоже, потеряла сознание.
Не думая ни о чем, Алексей в два прыжка настиг китайца, намотал жесткую косицу на кулак и, оторвав его от Анфисы, дал ему хорошего пинка, отчего китаец по-собачьи взвизгнул и, отлетев в сторону, встал на четвереньки.
– Пш-шел вон к такой-то матери! – рявкнул Алексей. – Изувечу сукина сына!
Он подхватил Анфису на руки. Голова и руки ее безвольно болтались. На губах выступила желтая пена.
– Где ее комната? – вновь рявкнул он на китайца.
Тот успел подняться на ноги и, сложив ладони, подобострастно кланялся.
– Прости, капитана! Линь-цзы не хотела. Моя шанго.[24] Мадама-ну.[25]
– Сейчас разберемся, кто шанго, а кто не очень! – прикрикнул на него Алексей. – Веди в комнату!
Шлепая по пяткам сандалиями, китаец вознесся по лестнице. Алексей следом за ним. И через мгновение оба оказались в комнате, которая, судя по количеству разбросанных вокруг предметов женского туалета и огромной кровати под балдахином, и впрямь была Анфисиной спальней.
– Воды подай! Холодной! – крикнул он китайцу, укладывая Анфису на кровать.
Схватив с туалетного столика фаянсовый кувшин, тот метнулся за дверь и буквально через пару секунд вернулся, наполнив его водой.
Алексей тем временем шлепал Анфису по щекам. Ее голова моталась по подушке из стороны в сторону. Девица бессвязно что-то бормотала, даже приоткрыла на какой-то миг глаза, но в себя не приходила.
Беспрестанно кланяясь и бормоча: «Мадама – плохие люди! Линь-цзы шибка шанго!» – китаец подал ему кувшин, и Алексей приказал ему убираться к его китайской матери. Тот, все так же кланяясь, попятился от него и исчез за широкими бархатными портьерами, прикрывавшими дверные створки.
– Анфиса! Черт тебя побери! – Кажется, сегодня он окончательно забыл о школе куртуазных манер, которую проходил с раннего детства под приглядом зануд-гувернанток, а позже строгих учителей. Анфиса не откликнулась даже на этот сердитый окрик. И тогда, недолго думая, он набрал в рот воды и щедро оросил ею лицо, грудь и подушку не желавшей приходить в себя женщины.
Холодный душ оказался гораздо действенней пощечин. Анфиса фыркнула, как застоявшаяся лошадь, и села на кровати. Обвела все вокруг ошеломленным взглядом и уставилась на Алексея. Черные, неимоверно расширенные зрачки словно продырявили его насквозь. Струйка слюны сползла у нее из уголка губ на подбородок. Но Анфиса не заметила этого. Продолжая не сводить с Алексея взгляда, она пошарила под подушкой и выудила уже известную ему фляжку. Вытащив зубами пробку, она сделала несколько судорожных глотков, затем так же молча вбила ладонью пробку на место и вернула фляжку под подушку.
Сильная дрожь вдруг пронзила все ее тело. Обхватив себя руками, Анфиса утробно замычала и затрясла головой. Затем вдруг упала на край кровати. Изо рта у нее пошла темно-коричневая с зеленым отливом пена.
Наконец она избавилась от спазмов, громко икнула и, прошептав ругательство, села на постели, вытирая рот рукавом блузки. Лицо ее, весьма непривлекательное и раньше, сейчас и вовсе являло собой отвратительное зрелище. Белила и румяна на щеках растеклись и смешались с губной помадой, которой девица весьма неумеренно пользовалась. Видимо, в детстве у нее не было придирчивых гувернанток, которые смогли бы объяснить ей разницу между порядочной барышней и портовой шлюхой.