— Эй, — крикнул я Марте, — эта клиентка из Синей, она что, герлскаут? А может, брауни?[22]
— И я так же подумала. Позвонила ее рекомендательнице, и та заверила, что крошка в порядке. Я все же попросила показать водительские права. Ей девятнадцать, Питер.
— Тянет с трудом на двенадцать. Как ее зовут?
— Сьюзен Форгроув. Интересуешься?
— Младенцев не совращаю, — рассмеялся я.
В течение нескольких следующих недель Сьюзен мелькала часто. Она то и дело записывалась на прием, всегда заказывая нового жеребца. Никаких проблем у нас с ней не возникало, только жеребцы жаловались, что от нее дурно пахнет.
Она была щекастой, с длинными слипшимися оранжевыми волосами, явно нуждающимися в шампуне. Носила старушечьи очки и визгливо хихикала. Всегда в дорогой, но чересчур элегантной для нее одежде. Юная неряшка.
Мы, конечно, брали с нее деньги и с удовольствием зачислили в список клиенток, которых назвали «бродягами», кто, казалось, задался целью пройти через всю «конюшню».
— Зачем они это делают? — спросил я Марту.
— Зачем мужчины покоряют горные вершины? — вопросила она. — Чтобы сказать, что они там были.
Глава 94
Лето выдалось жарким. Известий от Октавиана Цезаря не было, но мы сочли это добрым знаком: об отказе, конечно, сообщили бы сразу. Тем временем деньги текли рекой.
Янси Барнет оказался таким работником, что мы с Мартой смогли брать выходные. Она предпочла вторники, я — четверги. Свой первый выходной я потратил на пополнение летнего гардероба в мужских бутиках на Третьей авеню и Восточной Пятьдесят седьмой улице.
С некоторым беспокойством я заметил, что талия моя раздалась до тридцати шести дюймов. Одну пару белых блестящих слаксов пришлось расставлять. Я знал, что живу в свое удовольствие, но это было слишком. Решил сесть на диету и проконсультироваться у Николь Редберн насчет поддержания формы.
Позавтракал в одиночестве в «Ле Перигор», заказав медальоны из омаров в перечном соусе (великолепно), салат из шпината с оливковым маслом (божественно), а на десерт — вишни, залитые клубничным желе (превосходно). Прикончив целую бутылку первоклассного божоле, я решил с понедельника перейти на диету.
На обратном пути я дважды сталкивался со «студентками» «Театральной академии Питера». Они, безусловно, узнали меня, но, конечно, не подали ни малейшего знака, а я не позволил себе даже улыбки. Таков был закон. Сознавая его необходимость, я тем не менее ощущал некоторую досаду.
Я не считал, что мои занятия, моя работа, моя профессия автоматически превращают меня в парию. Я просто занимался коммерческой деятельностью.
Я знал мнение Дженни Толливер на этот счет, понимал, что найдутся и другие, которые сочтут мой образ жизни предосудительным. Но я мог бы поклясться, что никогда никому не причинил вреда и не нарушил ни одной вселенской заповеди.
Что бы ни думала Дженни, работа моя не связана с понятиями добра и зла. Это просто бизнес. Поэтому и обидно, что, встретив на улице старого доброго клиента, мне нельзя снять перед ним шляпу.
Глава 95
Откатившись, пыхтя и сопя, как старый бульдог, я еле выдавил:
— В чем дело?
Марта отвернулась.
— Ядреный хрен — последнее утешение для мыслящей женщины, — сказала она.
Это было во вторник вечером, в начале августа, кондиционер работал на полную мощность. Марты целый день не было. Последняя клиентка и последний жеребец отчалили около десяти. Потом мы с Янсом прикончили кастрюлю с дарами моря, оставленную для нас Пэтси. Сразу после одиннадцати ушел и он.
Я собирался заняться кое-какой бухгалтерией, но тут позвонила Марта и объявила, что возвращается. Она приехала примерно через полчаса и поволокла меня в Розовую комнату. Это было истинное безумие, она жаждала крови.
Когда я спросил, в чем дело, она яростно бросила:
— В дружке!
— Опять? — спросил я, не сказав, что мне известно его имя. — И что теперь?
— То же самое! Нальешь мне выпить? Чего-нибудь покрепче.
— Коньячный коктейль?
— Двойной, — приказала она.
Но, смешивая на кухне напитки, я сделал ей послабее. Она была в таком возбуждении, что мне не хотелось доводить ее до крайности.
Мы выпивали на террасе, сидя голыми в темноте.
— Ну? — лениво спросил я.
— Не хочу говорить, — сердито бросила она.
А я не хотел слушать. Близкие отношения Марты с богатым политиканом тревожили меня. У парня слишком длинные руки. Он может добить нас одним телефонным звонком.
Так что мы сидели молча, потягивая коктейли и глядя в ночное небо. Бархатный воздух. Звезды мерцают. Мягко светится город.
— Чудесная ночь, — предложил я тему для разговора.
Она не ответила, и я взглянул на нее. В сумерках она выглядела бледной массой плоти. Широко расставлены могучие ноги. Торчат пышные волосы. Свисают большие груди. Если я набрал вес, то и она не отстала. Но тело ее расплылось и размякло.
— Велела ему убираться, — сказала она наконец.
— И что?..
— Он снова заплакал.
— Будешь встречаться с ним дальше?
— Не знаю. Боюсь, если вправду дать ему отставку, он выкинет какую-нибудь глупость. Например, оставит свою… Питер, телефон!
Я не слышал звонка, но пошел, задвинув за собой стеклянную дверь, чтобы не выпускать нагнанный кондиционером холод. Это была Николь Редберн. Она только что закончила работу и хотела заскочить. Я спросил Марту и велел Никки двигать прямо сейчас.
Мы вернулись в Розовую комнату, оставив дверь открытой, чтоб слышать звонок. Я принес из кухни еще выпить: чистый коньяк для Марты и светлое пиво для себя.
Никки принесла пиццу с анчоусами. Мы ели ее в главной спальне. Марта осталась голой, только накинула простыню, сидя в постели. Я надел халат.
— Пойду приму душ, — сказала Никки. — Последний джон так меня отделал!
Из ванной она вышла обнаженной, смазывая вазелином красные пятна на груди.
— Каторжное клеймо, — пояснила она. — У бедняжки зубной протез шатается.
Я принес ей белого вина, и мы присели рядом с Мартой, жуя пиццу с анчоусами.
— Что с вами, мадам Дефарж? — удивилась Никки. — У вас сиськи обвисли.
— Иди к черту, — сказала Марта. — Парень, с которым я спуталась… Не могу от него отделаться.
— И не надо, — сказала Никки. — Может настать день, когда пригодится такой воротила.
Об этом я не думал, но Уилсон Боукер мог оказаться полезным знакомым, если мы вдруг попадем в беду.
— В этом есть смысл, — заметил я Марте.
— Знаю, — угрюмо ответила она.
Мы прикончили пиццу, и я понес пустую коробку на кухню. Вернувшись в Розовую комнату, увидел Никки, лежащую рядом с Мартой.
— А мне что делать? — спросил я. — Устраиваться на полу?
— Места полно. — Никки откинула край простыни. — Ныряй.
Обе подвинулись, освобождая мне место.
— По-моему, ты его любишь, — заметила Никки. — Но никогда себе в этом не признаешься.
— Возможно, — сказала Марта. — Но он женат и женатым останется.
— Безнадежная любовь лучше всего, — проговорила Никки, — она никогда не приедается.
— А ты была когда-нибудь влюблена? — спросил я ее.
— Нет. Я слишком занята самой собой. Если в меня когда-нибудь влюбится парень, получится любовный треугольник.
— Рано или поздно ты попадешься, — предупредила Марта.
— Не попадусь. Кто слаб в арифметике, тому не стоит учиться на бухгалтера. Когда мне придет в голову остепениться, я поищу денежный мешок, любовь тут ни при чем.
— Железная ты женщина, — сказала Марта.
— А ты превращаешься в размазню, — прокомментировала Никки.
Она запустила руки под простыню, и Марта завопила:
— Боже! Потише!
— Вы оба разжирели, — заявила Никки.
— Кто принес нам пиццу? — спросил я. — Кого благодарить?
— Заткнитесь вы оба, — возмутилась Марта. — Давайте спать.
И мы заснули.
Глава 96
Кинг Хейес вошел в кабинет и плюхнулся в кресло.
— Выпьешь? — спросил я.
Вороной затряс головой. Выглядел он подавленным.
— Что тебя мучит? — продолжал рассуждать я. — Кроме клиенток?
— Знаешь черную курочку? Луэллу?
Конечно, я ее знал. Она приходила как минимум дважды в неделю, всегда к Кингу, так что я считал ее одной из его «жен».
Луэлла была маленькой, энергичной, бронзовато-коричневой, с прической в африканском стиле. Одевалась обычно в сшитые на заказ фланелевые, как у мужчин, костюмы и блузки с пышными жабо. Всегда сдержанная, полная самообладания. По моим оценкам, было ей около тридцати.
Хейес вздохнул.
— Помнишь, ты просил меня выяснить, что она делает в таком заведении?
— Помню. Янс считает ее феминисткой.
— Хо, ничего подобного. У нее другие причины. Леди она непростая. Имеет степень магистра по менеджменту, хорошее место в банке. Ну, поначалу ей было трудно подыскивать черных парней, таких же образованных, как она, а потом получалось, что согласны они всего на один раз или мечтают о белой подружке. А белые парни не хотят связываться с черной женщиной.
— Ты шутишь?
— Я не шучу, — покачал Кинг головой. — У нее свой дом, машина, полно нарядов и всего прочего, и она так одинока, хоть плачь.
— Боже, — спросил я, — так только это привело ее сюда — одиночество?
— Точно, — ответил он. — Наверно, она думает, это лучше, чем ничего. Питер, так живет большинство образованных черных женщин.
Я пристально посмотрел на него.
— Кинг, похоже, она тебя зацепила.
— Мне кажется, я перед ней виноват, — признался он. — Смешно, потому что я так и не закончил восьмого класса и ей не ровня. Я хочу сказать, она выговаривает длинные слова, которых я никогда даже не слышал. Она такая чистая и нарядная, что я рядом с ней — прямо Кинг-Конг.
— Но ты ей, наверно, нравишься, — заметил я. — Она всегда заказывает тебя.
— Да… но… — продолжал он беспокойно ерзать на стуле, — тут свои причины. Признаюсь, если пообещаешь, что никому не скажешь.
— Ты знаешь, что я никогда не болтаю.
— Да… но… когда она пришла сюда в первый раз… она была девушка.
Я присвистнул:
— Ты уверен?
— Парень, я точно знаю. Во-первых, она мне сама сказала. Во-вторых, вся зажалась в кулак. В-третьих, запачкала простыни. Мне пришлось застирывать прежде, чем отдать Марии. Это был первый прокол, будь уверен. Ну, ты знаешь, у женщины в сердце всегда есть местечко для парня, который ее надкусил. Она его помнит до самой смерти. Поэтому Луэлла меня и заказывает.
— М-м-м… — сказал я, глядя на него во все глаза. — Кинг, если это тебя угнетает, я попрошу Марту, в следующий раз она скажет, что ты занят, и пошлет другого жеребца.
— Нет, — быстро проговорил он. — Все в порядке. Я сам.
Глава 97
В офисе Хоффхаймера, как всегда, царил беспорядок. И даже больше, чем всегда. Слой пыли, толщиной в солдатское одеяло, в воздухе запах сигарных бычков и перегара.
Сол, распустив губы, сидел за своей конторкой. Не было еще и одиннадцати, но он явно успел приложиться к кувшину, который держал рядышком в ящике. Глаза его были пустыми и мутными, лицо — как помятая подушка.
— Денежки, — пропел я и бросил конверт через стол.
Не взглянув на него, он тупо сказал:
— Я видел Мориса Эванса в «Гамлете». А вам не довелось?
— Нет.
— Я видел Гилгуда в… в чем-то, — продолжал он бубнить. — А вам не довелось?
— Сол, ради Бога, очнитесь. Пересчитайте деньги.
Он покосился на меня.
— Все тут?
— Конечно, все.
— Так зачем пересчитывать?
Он издал безумный смешок, и я вдруг подумал, что мы погубили его. Но он все еще работал, он обеспечивал постоянный приток жеребцов на передовую. В некотором смысле я перед ним в долгу. Не мне его судить.
— Что за пьянка? — спросил я как можно теплее. — Раньше с вами этого никогда не случалось. Причем тогда вы сидели в калоше, а теперь у вас твердый доход.
— Лечу змеиный укус, — насмешливо заявил он, с трудом складывая губы в некое подобие ухмылки. — Никто не знает, когда его укусит змея.
Я счел свидание не слишком приятным и собрался уже уходить, когда дверь офиса отворилась и появилась женщина. Она взглянула на меня, взмахнув ресницами, похожими на метелки для пыли.
— Ой, извините. Я помешала?
— Клара, — заговорил Сол. — Любовь моя. Познакомься с Питером Скуро, очень-очень-очень ценным клиентом. Питер, познакомьтесь с Кларой, моей верной женой.
Она протянула мне руку с двадцатью тремя кольцами и обмокнутыми в кровь ногтями.
— Ка-а-ак приятно, — протянула она. — Сол часто рассказывает о вас.
— Рад познакомиться с вами, миссис Хоффхаймер.
— Клара, — сказала она.
— Клара, — повторил я.
— Клара, — вторил мне Сол.
Мы игнорировали его.
— Мне надо бежать, — извинился я. — Было так…
— Ой, как неловко, — надула она губки. — Наверно, я помешала важному разговору.
Клара напоминала ходячую рождественскую елку. Браслеты и браслетки, бусы и ожерелья, кольца, брошки, всевозможные цацки. Вся увешана побрякушками. Рыжие волосы зачесаны вверх, взбиты, как крем на мороженом.
Она излучала бесстыдство. Мощные бедра, налитой зад. Запах духов валил с ног. Бедный Сол. Связан узами с ней и связан узами со мной.
— Папуля, — бодро сказала она, — мне надо еще кое-что купить, и…
— Возьми, — ответил Сол, пуская мой конверт по столу.
— Приятно было познакомиться, Клара, — уверенно улыбнулся я. — Надеюсь снова увидеться.
— Питер, — пропела она, сделав глазки, — вы здесь не чужой.
— Нет, — сказал Сол. — Чужой.
На том я с ними расстался.
Глава 98
В конце концов неизбежно подошла моя очередь обслуживать Сьюзен Форгроув. У этой похожей на ребенка девятнадцатилетней особы были сальные волосы, старомодные очки в стальной оправе, и она с поразительным пылом перебирала всех «жеребцов» в «конюшне». Янси Барнет отказался иметь с ней дело, так как было широко известно, что от нее дурно пахнет. Поскольку все наши жеребцы имели право на отказ, Янс уклонился, и мне пришлось браться за работу.
Она оказалась скорее жалкой, чем противной. Безнадежный случай. Изо всех сил стараясь выглядеть циничной, она превращалась в карикатуру. Я мог посоветовать ей действовать потоньше, чаще уклоняться, чем наступать. Играть не vigoroso, a dolcemente[23].
Я посчитал, что клиентке, порхающей от жеребца к жеребцу, некоторое разнообразие доставит удовольствие, и предложил для начала вместе постоять под душем, что заодно решило бы и обонятельную проблему. Сьюзен охотно согласилась, захихикала, но не пожелала снять очки. «Без них я совсем слепая», — призналась она.
Намылив меня, она намылилась сама. Она выскребла нас обоих щеткой на длинной ручке. Причем действовала с энтузиазмом, вода струилась по ее длинным оранжевым волосам, заливала очки. И с лица ее ни на миг не сходила кривая усмешка, из приоткрытого и перекошенного рта вырывалось визгливое ржанье.
Она не причиняла мне боли, и я позволил ей делать что хочется, но в то же время был готов скрутить ее, если слишком уж разойдется. А это было вполне возможно. Я понял, что она не придуривается, она — сумасшедшая. Когда мы подошли к концу, я сидел на дне ванны, а она трепыхалась на мне, как пришпиленная муха.
Ну и видок у нее был с этой пустой кривой ухмылкой! Мокрые волосы прилипли к плечам, по стеклам очков бежит вода. Казалось, она льет слезы.
Потянувшись, Сьюзен завизжала мне в ухо:
— Ну, давай же! Давай!
Я считал, что уже дал, но иногда просто медленно соображаю. Теперь, припоминая все эти крики и вопли, я начинал понимать, чего она хочет. Я противник грубости, однако роль насильника мог сыграть. Представление чисто механическое, но оно доставило ей удовольствие. Голова ее все время моталась, как у китайского болванчика.