Слушатели переминались с ноги на ногу. Голландец не замечал этого. В легкой рубашке, с непокрытой головой, он стоял на самом ветру, сжимая в кулаке погасшую трубку. Казалось, он обращался не к этим чужим, равнодушным людям, а к кому-то невидимому, — может быть, к крестьянину, копающемуся возле канала, или к рыбаку, смолящему бот, или к школьнику, склонившемуся над картой своей маленькой страны.
— Но главный памятник Корнелиусу Лели не у дамбы. Он там! — Рассказчик протянул руку с зажатой трубкой в ту сторону, где простирались воды плененного залива. — На самом большом польдере, отнятом у Зюдерзе, заложен город. Мы назвали его Лелистадом, в честь Корнелиуса Лели. Он, этот город, станет центром будущей двенадцатой провинции Нидерландов, которая возникает на дне осушаемого Зюдерзе!
О «зеленой селедке» и Дельта-плане
Дамба, перегородившая Зюдерзе, — это вчерашняя линия работ. Сегодняшняя проходит гораздо южнее: там, где в Северное море вливаются Рейн и Маас.
Мы ехали туда через рыбацкий городок Влардинген. Всюду пестрели флажки, на ветках качались разноцветные фонарики. Городок праздновал первый в нынешнем году улов сельди.
С давних пор Влардинген считался сельдяной столицей. Здесь была самая большая флотилия промысловых судов. Весенний выезд на путину сопровождался торжественной церемонией. Капитаны судов созывались в ратушу. Там они присягали на верность морскому братству и клялись строго соблюдать правила лова.
После того как флотилия уходила в море, на городской башне день и ночь дежурили дозорные. Заметив первый возвращающийся бот, они вывешивали на башне красный шар. Тотчас все горожане поднимали над домами флаги и спешили к берегу — поздравлять счастливцев с первым уловом сельди.
Голландская сельдь популярна прежде всего в Голландии. На улицах столицы, больших и малых городов, в рыбацких поселках вы обязательно увидите… как бы их назвать? Селедочные, что ли… Там торгуют только свежей селедкой. На ваших глазах ее чистят и подают без вилки и без хлеба. Тут же блюдо с мелко нарезанным луком. Надо обмакнуть рыбку в лук, запрокинуть голову и, зажмурившись от наслаждения, двумя пальцами отправить лакомство в рот.
Так делали двести и триста лет назад. Так едят и сегодня, старые и молодые. Едят господа, останавливающие у «селедочных» роскошные машины, и господа, соскакивающие у тех же «селедочных» с седла старых, ржавых велосипедов.
У нас ребятня толпится возле продавцов мороженого. В Голландии у малышей слюнки текут при виде селедки с луком.
Иностранцы тоже спешат попробовать голландский деликатес. Для них изданы специальные планы Амстердама, на которых обозначены главные места стоянок лотков с селедкой. Только в самом центре города на плане оказалось около тридцати значков, изображающих рыбку.
Голландцы берут селедку за хвост и с удивительным проворством превращают ее в дочиста обсосанный скелет. Для неловких иностранцев, пугливо косящихся на скользкую рыбешку, продавцы нарезают сельдь кусочками и нанизывают ее на тонкие деревянные палочки.
Попробовав такой обильно посыпанный луком кусочек, мы поняли, что сельдь заслуживает праздника, фонариков и флагов.
По традиции бочонок свежей сельди первого улова, или, как говорят голландцы, «зеленой селедки», отправляют в королевский дворец. Но мы не уверены, что королева Нидерландов успела в этот день отведать национального лакомства. Дело в том, что ее величество с утра отправилась туда же, куда и мы: осматривать работы Дельта-плана.
Этот план рожден катастрофой 1953 года, когда сильнейший шторм нагнал морскую воду в устье рек Мааса и Рейна. Обычно плотины сдерживали напор волн со стороны моря. На этот раз вода зашла им также и в тыл. И за час до рассвета февральского холодного дня плотины не выдержали…
Погибло 1835 человек. Свыше 70 тысяч жителей спаслись, бросив все. Рушились дома, обезумевший скот тонул на пастбищах, снова превратившихся в морское дно.
Но еще не были сняты черные повязки в знак траура по жертвам катастрофы, как голландцы взялись за Дельта-план.
Вот отрывок из голландского учебника географии:
«Рейн, вступив на территорию Голландии, из-за незначительного уклона поверхности разделяется на два рукава. Левый рукав, Ваал, несущий две трети рейнских вод, сливается с Маасом, впадающим в Северное море. Правый, меньший рукав Рейна, называемый Нижним Рейном, делится затем в свою очередь на два рукава. Правый, под названием Эйссела, течет по древнему каналу и затем, соединившись у Дусбурга со Старым Эйсселем, впадает между польдерами в Эйсселмер. Левый рукав, под именем Недер-Рейна, течет параллельно Ваалу и затем делится, в свою очередь, на два рукава. Первый, Лек, течет до Роттердама, где соединяется с одним из рукавов Мааса. Правый, Кромме-Рейн, или Кривой Рейн, течет к Утрехту и там снова делится на два рукава, из которых Аудэ-Рейн, протекающий через Лейден, впадает в Северное море у Катвейк-ан-Зе».
Уф! Пожалеем голландских школьников, которые должны назубок знать всю эту путаницу рукавов. Из сострадания к читателю не приведем здесь и отрывка, касающегося дробления Мааса, у которого есть Аудэ-Маас, и Бергсе-Маас, и еще несколько Маасов, а также Ньиве-Мерведе, и Спёй и т. д., и т. п.
Теперь вы приблизительно представляете, что дельты Рейна и Мааса, а также впадающей южнее Шельды буквально исполосованы синью рукавов. Добавьте сюда же пять заливов, добавьте целую кучу островов — и тогда вам станет понятнее, в каком сложном для строителей месте нужно возвести сооружения, предусмотренные Дельта-планом.
Коротко вот в чем его сущность. Вал бетона и земляных плотин закроет часть заливов, проливов и рукавов в дельтах Рейна и Мааса. Морю вход туда будет запрещен. А для выхода излишков пресных вод из запертых рек в защитном кольце дамб устраивается водосброс или водовыпуск.
Нам предстоит увидеть, как осуществляется Дельта-план. Морской паром уже ждет у берега в местечке Хеллевутслёйс. Отсюда он повезет желающих на искусственный остров, где идут главные работы.
Что говорят очевидцы катастрофы
Обычно на судах или в автобусах, направляющихся к разным достопримечательным местам Голландии, преобладают иностранные туристы. Но на переполненном пароме всюду слышна голландская речь. Дельта-план интересует прежде всего голландцев.
Разумеется, на пароме нашлись очевидцы катастрофы 1953 года. Да и как могло их не быть, если бедствие затронуло жителей самых густонаселенных прибрежных районов страны.
Нашим собеседником оказался банковский служащий из Утрехта, как и большинство голландцев довольно свободно говоривший по-английски. В феврале памятного года он был по делам в городе Бергене. Нет, не в норвежском Бергене, а в голландском. Кстати, известно ли нам, что в этом Бергене есть Русская площадь и Русское кладбище, где похоронены солдаты, которые сражались с войсками Наполеона, занявшими Голландию? Но это уже особая тема.
— Вы, русские, не знаете таких наводнений, — начал он свой рассказ. — Конечно, ваш Пушкин писал о наводнениях в Петербурге, но это не то, совсем не то… Я читал потом, будто в феврале пятьдесят третьего года каким-то роковым образом сказалось одновременное влияние притяжения Солнца и Луны, вызвавшее приливную волну особенной силы. Не знаю, может, это и так, я не астроном, а бухгалтер. Помню лишь, что весь день накануне дул северо-восточный ветер и выдул все тепло из гостиницы. Я долго не мог заснуть. Стекла в окнах моего номера дребезжали, и мне казалось, что ветер вот-вот выдавит раму. Разбудил меня стук в дверь. Я услышал взволнованный голос хозяйки: «Вставайте скорее, только что звонили по телефону, на севере прорвало плотину». Было еще совсем темно, ветер бесновался по-прежнему. Во многих домах горел свет и метались тени людей…
— Расскажите русским о капитане, — прервал рассказчика господин в темных очках, сидевший на соседней скамейке. — Они должны это знать.
— Совершенно согласен с вами, — кивнул головой наш собеседник. — Капитан поступил как настоящий голландец. Видели ли вы в Харлеме памятник юному герою?
Да, мы видели уже этот любопытный памятник. Мальчик, присев на одно колено, глубоко погрузил руку в груду земли. Он повернул голову, как бы ища кого-либо, кто бы мог прийти на помощь. Это мальчик из старой легенды. Он возвращался вечером домой и услышал журчание воды, просачивающейся сквозь плотину. Мальчуган остановил течь, закрыв промоину рукой. Так он провел ночь. Лишь на рассвете прохожий обнаружил закоченевшего восьмилетнего героя.
Каждый, кто видел огромные плотины Голландии, понимает, что даже руки великана было бы недостаточно, чтобы остановить начавшуюся течь. Но в легенде верно отражен дух народа.
— Памятник символизирует вечную борьбу голландцев с морем, — продолжал наш собеседник. — А в тот февральский день нашелся человек, который повторил подвиг мальчика из легенды. Он заткнул брешь, на какое-то время преградив доступ воде. Это был капитан. Его корабль находился в море по ту сторону плотины. Капитан, рискуя переломить судно, бортом направил его к бреши, промытой волнами. Поток воды прижал корабль к плотине. Однако вода нашла лазейки в других местах.
Первую течь обнаружили в пять часов утра, а спустя три часа были затоплены сотни селений. Драмы разыгрывались на каждом шагу. Многие захлебнулись, не успев по-настоящему проснуться. Напор воды снаружи прижимал двери, и люди не могли выбраться из домов. На глазах у одного фермера погибли жена и маленькие дети, в то время как он тщетно пытался выбраться из комнаты-мышеловки. Молодая пара провела на уцелевшем кусочке дамбы полтора суток. Когда подоспела помощь, женщина была мертва, а мужчина сошел с ума. Людей спасали вертолеты, но многие уже не нуждались в помощи.
— И было бы еще хуже, если бы не плотина Корнелиуса Лели, — вставил господин в темных очках. — Она не пустила воду к Амстердаму со стороны Зюдерзе и окупила себя в один день.
— Это действительно так, — согласился рассказчик. — Но если бы тогда уже существовали плотины, которые возводятся теперь по Дельта-плану, то катастрофы вообще могло бы не быть. Ведь началось-то с того, что вода зашла в тыл через устья рек и протоки дельты… Однако вот мы и приехали.
Паром приблизился к небольшому овальному островку, над которым поднимались массивные бетонные сооружения.
Пассажиры вышли на песчаный берег. Все вокруг напоминало стройку гидростанции. Вон бетонный завод, а сооружения похожи, пожалуй, на шлюзы.
Между тем молодой человек в студенческой фуражке вскочил на большой бетонный куб и поднял руку, требуя внимания. Обращаясь прежде всего к своим соотечественникам, он заговорил по-голландски. Банковский служащий переводил нам его речь.
— Позвольте приветствовать вас в той Голландии, которую мы с вами здесь строим, — сказал студент. — На этом острове, созданном нашими руками в самом опасном месте, где всегда были сильны течения со стороны моря, мы создаем гарантию нашей безопасности. Вот семнадцать камер со стальными воротами, через которые будут выпускать в море излишнюю речную воду и речной лед. Вы, возможно, захотите спросить, для чего в воротах вон те круглые отверстия? Для угря. Мы потеряли колонии, так, по крайней мере, постараемся сохранить рыбу!
Слушатели засмеялись, хотя и не очень весело.
Ах, эти колонии! Были, триста лет были — и главных из них нет больше, остались лишь воспоминания о невозвратимой поре, когда на земли, отвоеванные у моря, как бы оседал золотой песок из колониальных владений.
Слушатели смеялись: должно быть, среди них не нашлось бывших владельцев колониальных плантаций.
— Да, мы надеемся сохранить рыбу, — продолжал студент, — и, может, после завершения работ Дельта-плана цена на угря наконец снизится. Но, поскольку такое снижение не входит в план, я не рискую дать вам безответственное обещание. Вы знаете, что Дельта-план — это три миллиарда гульденов из нашего кармана. Но февраль пятьдесят третьего года стоил нам миллиард. И, кроме безопасности, мы выигрываем большой пресноводный резервуар, а нам нужна вода для городов и пастбищ. Мы на сотни километров укорачиваем береговую линию, часть островов соединится с сушей, что, конечно, поможет их хозяйственному развитию. Все это будет готово к восьмидесятому году. Долго? Но мы, голландцы, терпеливы, не так ли?
Потом юноша рассказал о Дельта-плане по-немецки и по-английски, но уже гораздо короче. Он не острил по поводу угря и колоний, и вообще комкал рассказ, заметно нервничая, то и дело поглядывая на часы. Мы еще не знали тогда, что остров с минуты на минуту ждет королеву.
— А как с судоходством? — спросил кто-то.
— Да, да, извините! Будет, в частности, оставлен рукав, ведущий к Амстердаму, там предполагается сильно нарастить нынешние дамбы. Благодарю за внимание!
С этими словами студент словно сквозь землю провалился.
Едва наш паром отошел от острова, как со стороны моря появилось судно со штандартом королевы. Голландцы не проявляли никаких признаков любопытства. На встречное судно уставились в бинокли лишь иностранцы. Попросили бинокль у соседа и мы. За стеклами рубки встречного судна виднелось довольно много людей и среди них пожилая дама в очках. Так мы краешком глаза увидели королеву.
Тем временем голландцы, отложив в сторону бинокли и забыв обо всем на свете, с энтузиазмом уничтожали «зеленую селедку»: владелец буфета с утра запас бочонок, о чем было торжественно сообщено по судовому радио.
А теперь — о мельницах
Чтобы увидеть в Голландии мельницу, как говорится, не надо далеко ходить. Мельницы есть даже в Амстердаме, причем не где-нибудь в пригородах: одна из них — неподалеку от порта, совсем рядом с зоопарком.
У нас было впечатление, что предки голландцев стали запрягать ветер в работу раньше, чем научились добывать огонь. Во всяком случае, в древних хрониках Голландии мельницы уже упоминаются. На старейших гравюрах их крылья простираются над горизонтом. Сомневающемуся в том, что Нью-Йорк действительно основан голландцами, достаточно взглянуть на самый первый рисунок этого города, запечатлевший мельницы совершенно голландского типа.
Нам захотелось все же разузнать поточнее о первых ветряках. В стране мельниц существует особая ассоциация, цель которой — сохранить это национальное богатство от разрушения. Вот что мы там узнали.
Мельницы в Голландии стали строить на рубеже XII века, хотя некоторые думают, что это произошло раньше. От мельниц, построенных в начале XV века, сохранились развалины, позволяющие судить о размерах сооружений и об их назначении. Мельница, поставленная в 1414 году, представьте, уже откачивала воду!
Особенно много мельниц было у голландцев в середине прошлого века: свыше девяти тысяч. Потом их стали вытеснять паровые машины. К концу минувшего столетия число ветряков сократилось более чем втрое.
Сейчас в Голландии есть 991 мельница. Мы уверенно говорим «есть», потому что члены ассоциации торжественно обещали зорко следить, чтобы ни одна мельница не обрушилась, не пришла в запустение, не была бы снесена при перестройках сел и городов.