Этельфлед была убеждена, что Святая Вербурга хранит ее, так же, как эта святая когда-то сохранила пшеничное поле, отогнав от него стаю голодных гусей.
Это считалось чудом, в таком случае, я тоже чудотворец, но слишком благоразумный, чтобы заявить об этом Этельфлед.
Это знамя с гусями предполагало, что стража принадлежит Этельфлед, и что все, допущенные внутрь склепа, находились под ее защитой, в это можно было поверить, потому что никто не предположил бы, что Утред Нечестивый охраняет место христианского паломничества.
Пройдя мимо стражи, посетитель подходил ко входу в склеп, освещавшийся ночью тусклым светом свечей, в котором были видны две кучи черепов, по одной с каждой стороны низкого сводчатого прохода.
Кутберт преклонял вместе с ними колени, молился с ними, а потом приказывал снять оружие и кольчуги.
- Никто не может войти к ангелам с оружием, - говорил он сурово и, как только ему подчинялись, предлагал посетителям выпить из серебряного кубка. - Пейте до дна, - приказывал он.
Я ни разу не попробовал этот напиток, приготовленный Луддой. Моих воспоминаний о напитке Эльфадель было более чем достаточно.
- Он унесет их в мир грез, - объяснил Лудда, когда я нанес один из своих редких визитов в Туркандин.
Этельфлед приехала со мной и настояла на том, чтобы понюхать напиток.
- Мир грез? - спросила она.
- Их стошнит пару раз, госпожа, - отметил Лудда, - но и мир грез тоже.
Не то чтобы им нужны были эти грезы, но как только они выпивали, а Кутберт замечал, что их взгляд затуманился, он позволял им вползти в длинный проход склепа.
Внутри они видели каменные стены, пол и потолок, и с каждой стороны - комнаты, наполненные грудой костей, освещенные свечами, но впереди были ангелы.
Три ангела, а не два, прижавшиеся друг к другу в конце прохода, с великолепными перьями крыльев.
- Я выбрал трех, потому что это священное число, господин, - объяснил Кутберт, - как Святая Троица.
Гусиные перья были приклеены к камню в форме веера, так что при тусклом свете их легко можно было принять за крылья.
Лудде понадобился целый день, чтобы правильно расположить перья, а потом троих девушек обучили тому, что им предстоит делать, что заняло добрую часть месяца.
Когда приходили посетители, они тихо пели. Кутберт обучил их музыке, которая звучала мягко и как во сне, немногим громче мурлыканья и без слов, просто звуки, которые отдавались эхом в маленьком каменном помещении.
Мехраса была центральным ангелом. Ее темная кожа и черные волосы придавали ей таинственный вид, и Лудда добавил загадочности, приклеив несколько вороньих перьев среди гусиных.
Все три девушки были одеты в простые белые платья, а темную шею Мехрасы обвивала золотая цепь.
Люди глазели в благоговенном трепете, в чем не было никакого чуда, потому что все трое были красавицами. Обе франкийки были белокуры и голубоглазы.
Они были видениями в темноте гробницы, хотя обе, как поведал мне Лудда, были склонны хихикать в самый торжественный момент.
Посетители, вероятно, никогда не замечали этого хихиканья. Странный голос, принадлежащий Лудде, казалось, исходит из камня.
Лудда монотонно повторял, что гости стоят перед ангелом смерти и двумя ангелами жизни и что они должны адресовать свои вопросы ко всем троим и ожидать ответа.
Эти вопросы были очень важны, потому что они говорили нам о том, что хотят знать люди, но большинство, конечно, были вполне тривиальными. Достанется ли им наследство от родственника? Каковы виды на урожай?
Некоторые были душераздирающими просьбами о сохранении жизни ребенка или жены, некоторые - мольбами о помощи в судебном деле или в разрешении ссоры с соседями, и на все Лудда отвечал, прилагая все свои усилия, в то время как три девушки тихо пели заунывную мелодию.
Потом возникли более интересные вопросы. Кто будет править Мерсией? Будет ли война? Придут ли датчане на юг и захватят ли земли саксов?
Шлюхи, перья и склеп были сетью, в которую мы поймали кой-какую интересную рыбешку.
Беортсиг, чей отец платил Сигурду, пришел к склепу, чтобы узнать, покорят ли датчане Мерсию и поставят ли они на трон преданного им мерсийца, а потом стало еще интересней, когда Сигебрит Кентский забрался в темный проход, пронизанный резким запахом горящего ладана, и спросил о судьбе Этельволда.
- И что ты ему сказал? - спросил я Лудду.
- То, что ты велел, господин, что все его мечты и надежды сбудутся.
- И они сбылись той ночью?
- Сеффа исполнила свой долг, - сказал Лудда с недрогнувшим лицом. Сеффа была одной из двух франкиек. Этельфлед бросила взгляд на девушку.
Лудда, отец Кутберт и три ангела жили в римском доме рядом с Туркадином.
- Мне нравится этот дом, - поприветствовал меня отец Кутберт, - думаю, я должен жить в большом доме.
- Святой Кутберт Любитель комфорта?
- Святой Кутберт Довольный, - ответил он.
- А Мехраса?
Он взглянул на нее с обожанием.
- Она и правда ангел, господин.
- Выглядит счастливой, - отметил я, и она и правда так выглядела. Я сомневался, что она полностью понимает, что за странные вещи ее попросили делать, но она быстро обучалась английскому и была умной девушкой.
- Могу найти ей богатого мужа, - поддразнил я Кутберта.
- Господин! - он выглядел уязвленным, потом нахмурился. - Если ты дашь мне свое разрешение, господин, я взял бы ее в жены.
- Это то, чего она хочет?
Он хихикнул, по-настоящему хихикнул, а потом кивнул.
- Да, господин.
- В таком случае, она не так умна, как кажется, - сказал я язвительно. - Но сначала она должна закончить свою работу. Если она забеременеет, я замурую тебя вместе с остальными костями.
Гробница выполняла именно ту роль, что я хотел. По вопросам, задаваемым людьми, мы узнавали, о чем они думают. Так, беспокойство Сигебрита о судьбе Этельволда подтвердило, что он все еще надеется стать королем Кента, если Этельволд свергнет Эдварда.
Второй задачей ангелов было противостоять шедшим на юг слухам о предсказании Эльфадель, что датчане будут господствовать над всей Британией.
Эти слухи приводили в уныние жителей Мерсии и Уэссекса, но теперь люди слышали другое пророчество, что саксы одержат победу, и я знал, что это известие воодушевит саксов точно так же, как заинтересует и разозлит датчан. Я хотел привести их в бешенство. Я хотел победить их.
Полагаю, однажды после моей смерти у датчан появится предводитель, который объединит их, и тогда мир будет объят пламенем, а зал Валгаллы наполнят пирующие мертвецы, но пока, насколько я узнал датчан, любя и сражаясь с ними, они были драчливыми и разобщенными.
Священник моей нынешней жены, идиот, говорит, это потому, что Бог посеял между ними раздор, но я всегда считал, что датчане - упрямый, гордый и независимый народ, нежелающий преклонить колени перед кем-то только потому, что тот носит корону.
Они пойдут за воином с мечом, но если того постигнет неудача, они найдут другого предводителя, поэтому их армии объединяются, распадаются, а затем формируются заново.
Я знавал датчан, которым почти удалось собрать могущественую армию и привести ее к победе, среди них был Убба, Гутрум, даже Хэстен, все они старались, но в конце концов их постигла неудача.
Датчане сражались не по какой-то причине и даже не за страну и, конечно, не ради веры, а просто для себя, когда они терпели поражение, их армии исчезали, так как люди отправлялись на поиски другого предводителя, который приведет их к серебру, женщинам и земле.
И мои ангелы были приманкой, чтобы убедить их, что надо заслужить репутацию на войне.
- Датчане посещали гробницу? - спросил я Лудду.
- Двое, господин, - ответил он, - оба купцы.
- И ты сказал им?
Лудда замешкался, взглянул на Этельфлед, затем снова на меня.
- Я сказал им то, что ты приказал, господин.
- Ты сказал?
Он кивнул, затем перекрестился.
- Я сказал, что ты умрешь, господин, что датчанина, который убьет Утреда Беббанбургского, ждет великая слава.
Этельфлед резко вздохнула и затем перекрестилась, как и Лудда.
- Что ты им сказал? - спросила она.
- То, что приказал лорд Утред, госпожа, - взволнованно ответил Лудда.
- Ты играешь с судьбой, - сказала мне Этельфлед.
- Я хочу, чтобы датчане пришли, - ответил я, - и мне надо предложить им наживку.
Потому что Плегмунд ошибался, и Этельхельм ошибался, и Эдвард ошибался. Мир - это замечательно, но возможен только тогда, когда враги боятся устроить войну.
Датчане затихли не потому, что им велел замолчать христианский бог, а потому, что они отвлеклись на что-то другое.
Эдвард хотел верить, что они расстались со своими мечтами о покорении Уэссекса, но я знал, что они придут. Этельволд не расстался со своей мечтой.
Он придет, а с ним придут и дикие орды датчан с мечами и копьями, и я хотел, чтобы они пришли. Я хотел, чтобы все это закончилось. Я хотел быть мечом саксов.
А они по-прежнему не приходили.
Я никогда не понимал, почему датчанам понадобилось так много времени, чтобы воспользоваться преимуществом, которое принесла им смерить Альфреда.
Я полагал, что если Этельволд был бы более вдохновляющим предводителем, а не таким слабаком, они бы пришли раньше, но они ждали так долго, что Уэссекс был убежден, что бог ответил на молитвы и сделал датчан миролюбивыми.
И все это время мои ангелы пели две свои песни, одну саксам, а другую датчанам, и возможно, это сыграло свою роль.
Многие датчане жаждали приколотить мой череп на своем фронтоне, и эта песнь из склепа была приглашением.
Но они всё ещё колебались.
Архиепископ Плегмунд ликовал. Спустя два года после коронации Эдварда я был вызван в Винтанкестер, и мне пришлось вытерпеть проповедь в новой большой церкви.
Плегмунд яростно и пылко заявил, что Бог преуспеет в том, в чем не преуспели мечи всех воинов.
- Сейчас идут последние дни, - сказал он, - и мы увидим зарю царства Христа.
Я помню этот визит, потому что тогда в последний раз видел Элсвит, вдову Альфреда. Она удалилась в монастырь, как я слышал, по настоянию Плегмунда.
Мне поведал об этом Оффа.
- Она поддерживает архиепископа, - сказал он, - но он не может ее выносить! Она постоянно ворчит.
- Сочувствую монахиням, - сказал я.
- О Боже правый, они у нее еще попляшут, - улыбнулся Оффа. Он был стар. Он еще держал собак, но уже не дрессировал новых.
- Теперь они просто мои товарищи, - объяснил он мне, похлопывая терьера за ушами, - и мы вместе старимся, - он сидел вместе со мной в таверне "Два журавля". - Я болен, господин, - произнес он.
- Мне жаль.
- Господь скоро заберет меня, - сказал он, и в этом он оказался прав.
- Ты путешествовал этим летом?
- Это было тяжело, - ответил он, - да, я ездил на север и на восток. Теперь еду домой.
Я положил деньги на стол.
- Расскажи, что происходит.
- Они готовятся к нападению, - заявил он.
- Знаю.
- Ярл Сигурд поправился, - сказал Оффа, - и корабли приближаются из-за моря.
- Корабли постоянно пересекают море, - заметил я.
- Сигурд дал понять, что будет много земель, которые он раздаст во владение.
- Уэссекс.
Он кивнул.
- Так что корабли с воинами приближаются, господин.
- Куда?
- Они собираются в Эофервике, - сказал Оффа. Я уже слышал об этом от торговцев, побывавших в Нортумбрии.
Приплыли новые корабли, наполненные амбициозными и голодными воинами, но торговцы утверждали, что это войско собирается атаковать скоттов.
- Они хотят заставить тебя в это поверить, - сказал Оффа. Он прикоснулся к одной из серебряных монет на столе, остановив свой палец на профиле Альфреда. - Ты придумал умную штуку в Натангравуме, - промолвил он лукаво.
Некоторое время я молчал. Мимо таверны прошла стая гусей, послышались злобные крики и лай собак.
- Не знаю, о чем ты говоришь, - дал я невнятный ответ.
- Я никому не сказал, - заметил Оффа.
- Ты грезишь, Оффа, - сказал я.
Он посмотрел на меня, перекрестил худую грудь и сказал:
- Обещаю, господин, я никому не скажу.
Но это было умно, я восхищен. Это разозлило ярла Сигурда, - он хохотнул, а затем расколол лесной орех костяной рукояткой ножа.
- Как там сказал один из твоих ангелов? Что Сигурд незначительный человек, без особых талантов. - он снова хохотнул и покачал головой, - это сильно его разозлило, господин.
Может, поэтому Сигурд дает Эорику деньги, много денег. Эорик присоединится к датчанам.
- Эдвард говорит, что Эорик заверил его в сохранении мира, - указал я.
- Ты знаешь, чего стоят уверения Эорика, - возразил Оффа. - Датчане намереваются сделать то, что намеревались сделать двадцать лет назад, господин.
Объединиться против Уэссекса. Все датчане и все саксы, ненавидящие Эдварда, все.
- Рагнар? - спросил я. Рагнар являлся моим старым близким другом, я считал его братом и не видел уже много лет.
- Он не вполне здоров, - мягко сказал Оффа, - недостаточно здоров, чтобы выступить.
Новость опечалила меня, я налил эля, и одна из трактирных служанок поспешила проверить, не надо ли наполнить кувшин, но я взмахом руки отослал ее прочь.
- А что с Кентом?
- Что с Кентом, господин?
- Сигебрит ненавидит Эдварда и хочет собственное королевство.
- Сигебрит - молодой дурачок, - Оффа покачал головой, - но его отец приструнил его, и Кент сохранит верность. Оффа говорил очень уверенно.
- Сигебрит не ведет переговоров с датчанами? - спросил я.
- Если и так, то я не слышал. Нет, господин, Кент сохраняет верность. Сигельф знает, что не сможет самостоятельно удержать Кент, а для него Уэссекс - лучший союзник, чем датчане.
- Ты рассказывал это Эдварду?
- Отцу Коэнвульфу, - ответил он. Коэнвульф сейчас был самым близким советником Эдварда и постоянным спутником. - Я даже сказал, откуда будет нанесен удар.
- Откуда?
Оффа посмотрел на мои монеты на столе и ничего не ответил. Я вздохнул и добавил еще две. Оффа придвинул монеты к себе и выстроил их в аккуратную линию.
- Они хотят, чтобы ты верил, что они атакуют из Восточной Англии. Но это не так. Истинная атака начнется из Честера.
- И как же ты это узнал?
- Брунна.
- Жена Хэстена?
- Она настоящая христианка.
- В самом деле? Я всегда считал, что крещение жены Хэстена было циничной уловкой, чтобы обмануть Альфреда.
- Она узрела свет, - насмешливо произнес Оффа. - Да, господин, на самом деле, и она верит мне, - Оффа посмотрел на меня своими печальными глазами.
- Когда-то я был священником. Наверное, нельзя перестать быть священником, а она хотела исповедаться и причаститься. Так что, с Божьей помощью, я дал ей то, в чем она нуждалась, и теперь с Божьей помощью выдал тайны, что она поведала.
- Датчане соберут армию в Восточной Англии?
- Ты увидишь, что так и будет, я уверен, но не увидишь армию, собирающуюся у Честера, и это войско пойдёт на юг.
- Когда?
- После жатвы, - Оффа говорил уверенно, таким тихим голосом, что только я мог его расслышать. - Сигурд и Кнут хотят собрать самое большое войско, какое только видели в Британии.
Они говорят, что пора навсегда завершить войну. Датчане придут, когда соберут урожай, чтобы прокормить свою орду. Они хотят, чтобы в Уэссекс вторглось самое большое войско.
- Ты веришь Брунне?
- Она сердится на мужа, поэтому да, я верю ей.
- О чём теперь говорит Эльфадель? - спросил я.
- Она говорит то, что ей приказывает Кнут, что атака придет с востока и что Уэссекс падет, - вздохнул он. - Хотел бы я еще пожить, чтобы увидеть конец этому, господин.
- Ты проживешь еще десяток лет, Оффа, - сказал я ему.
Он покачал головой.
- Я чувствую, что ангел смерти уже рядом, господин, - он заколебался, потом поклонился мне, - ты всегда был добр ко мне, я твой должник за всю эту доброту.
- Ты ничего мне не должен.
- Должен, господин, - он взглянул на меня и, к моему удивлению, в его глазах стояли слезы, - не каждый бывал ко мне добр, но ты был всегда щедр.