— Так вы встречаете свою повелительницу? — холодно спросила княгиня.
Ей никто не ответил.
— Где боярский сын? — голос обжигал черным льдом и придавливал непоколебимой, уверенной, жестокой властностью.
Пауза длилась минуту. Потом раздвинулись щиты, и вперед вышел сын Мистиши — воин в дорогих золоченых доспехах, с мечом, рукоять которого украшена самоцветами. Дражко брал его с собой в поход против лютичей и убедился что Бойко способен свои доспехи и оружие тщательно беречь не только от воров, но и от боя. Трудно ждать, что сын в отсутствие отца окажет сопротивление. Может быть, потому Дражко и выбрал для начала этот дом.
— Я забираю твою дружину на защиту княжества от внешних врагов, — ничуть не сомневаясь, что имеет право так поступать, более того, уверенная, что ее послушаются, сказала Рогнельда. — Ты сам, — она даже руку не подняла, просто глазами показала, — отправляйся сейчас же во Дворец. У нас в подвалах сыро и холодно. Отнеси теплую одежду отцу. Скажешь сотнику стражи, что я велела. Ему в клети до приезда Годослава сидеть. Казнить его будут потом, прилюдно…
— И до скорого приезда короля франков Карла, — добавил Дражко, чтобы слова княгини выглядели более убедительными и устрашили воинов в случае попытки к сопротивлению.
Но он хитрил и обманывал зря. Ни сам Бойко, ни дружина даже шепотом не попыталась возразить распоряжениям княгини. Такое облако уверенности плавало вокруг Рог-нельды.
А вот зачем обманывает она? Обманывает холодно, расчетливо и бездушно, как это умел делать сам герцог Гуннар. Не с теплой одеждой к отцу отправляла она Бойко, а в соседнюю камеру. Теплую одежду заберет Ероха. А самого боярина и его сына будет пытками греть…
Неприятно лег этот обман на душу воина. Тень Гуннара висела над дочерью плотными покрывалом, не отпуская, заставляя действовать так же, как действовал бы он.
— Дражко! Куда выступить дружине?
Воевода позволил себе выехать вперед. На него смотрели совсем не так, как на княгиню. Ее откровенно боялись. А ему удивлялись, потому что все знали, какой страшный удар получил князь-воевода от предателя. И появление его сейчас и здесь лишний раз предупреждало дружинников об опасности непослушания и возмущения.
— Через час вы должны встать временным походным лагерем за северными воротами. Туда прибудут и другие дружины. Я буду давать смотр. Выступаем в ночь. Сбор походный. Запас многодневный.
Такой язык воинам был более понятен. Они даже расслабились.
— Куда идем? — раздался голос из глубины строя.
— Окружать Готфрида…
Фраза прозвучала настолько уверенно и одновременно насмешливо, что ее можно было принять и всерьез и в шутку — кому как нравится. Но Дражко знал, что и когда следует говорить. Против десятитысячной армии данов, если только она вся целиком снялась с границы, он с трудом сможет набрать тысячи четыре. Многих это смутит. Но недаром были произнесены слова о франкском короле Карле. Кто еще сомневается, тот поверит, что окружение армии Готфрида будет осуществляться вместе с франками.
— Опоздавшие к назначенному времени могут самостоятельно отправиться в подвал к кату Ерохе, — медленно, со значением сказала напоследок княгиня. — Не отправятся сами, туда же попадет их семья, — и дернула поводья, направляя коня за ворота.
Начало было положено…
Начало было положено, но впереди маячило продолжение.
— Куда теперь?
— Теперь сделаем самое трудное. К боярину Косту. Кост неуступчив, жесток. С ним так просто, как с Бойко, не договоришься. Он не лезет вперед, как Мистиша, говорит мало слов, но всегда волком смотрит из-под косматых бровей. Родной брат верховного волхва Трояла пользуется поддержкой всех других волхвов, стоит за старые порядки, когда княжеская власть была второй после власти храмов.
Едва отъехали на квартал, как из-за угла вынырнул Сфирка. Здесь он быстр — нет растерянности, что охватила его в спальной светлице Дражко, дело свое разведчик добро знает. Пристроился рядом с воеводским конем, тихо сказал:
— Из двора Мистиши гонцы по другим дворам побежали. Нескольких мы перехватили, однако всех не успели.
— Понял. Не снимай наблюдения. Сфирка исчез так же скоро, как появился.
Еще два поворота по городским улицам. И глазам предстала картина, от которой у Дражко зашевелились усы, и он проклял свою неосторожную доверчивость. Случись что-то с ним, — худо-бедно, но Рогнельда смогла бы руководить обороной. Ее бы слушались. А так они вдвоем попали в ловушку.
Дружина Коста выстроилась поперек улицы от дома до дома, прикрылась щитами и ощетинилась копьями. Полный боевой порядок. Кост не однажды водил эту дружину на врага, и воины там опытные, которых одним окриком не сломаешь и на испуг не возьмешь. Дражко оглянулся. Вторая часть дружины стремительным бегом заходила сзади, отрезая пути отступления. У Коста три сотни воинов против сотни воеводской дружины.
Надо прорываться! Решение проявилось сразу. И прорываться не через щиты и копья стоящих впереди, а через менее организованный строй, беглым маршем подступающий сзади.
— Попались! — Дражко не сказал, а зло выдохнул. — Как кур в ощип…
— Оставайся здесь, — вдруг совершенно спокойно ответила Рогнельда. — Все оставайтесь здесь. Я все сделаю сама. Только не мешайте. Моя стража — со мной.
Первым побуждением князя-воеводы было — окружить Рогнельду воинами, а не слушать ее речи. Он уже рот раскрыл, чтобы отдать приказ. Но взгляд его столкнулся с льдом в глазах княгини, и язык отказался повиноваться. Дражко замер, словно замороженный.
— Ждите все здесь! — тихо повторила Рогнельда.
И продолжила путь. Она остановилась в десяти шагах перед строем и сняла перед воинами шлем, чтобы они узнали ее. Стражники попарно встали по обе стороны княгини.
— Кост, выйди ко мне. Тебе приказывает твоя госпожа! Лед… Лед… Сплошной черный северный океанский лед в
голосе! Ровное равнодушие, отсутствие эмоций, нет даже ударения ни на одном слове. И ни одной нотки в повышенном тоне. Все только так, что не оставляет сомнений: Рогнельда имеет право приказывать и распоряжаться. И она делает только то, на что имеет право. Никто, даже воины боярской дружины, не могли в этом усомниться.
Щиты раздвинулись точно так же, как во дворе у Мисти-ши. Сурово выступил вперед Кост. При его возрасте трудно носить доспех. Но он облачился полностью, как на лютую сечу.
— Уходи отсюда, княгиня, — сказал он. — Я прикажу тебя выпустить. А Дражко останется здесь.
Но в голосе сурового боярина был страх. Это отчетливо увидел и воевода, чувствовали это и воины дружины. Боярин не выдерживал ледяного ожога.
— Ты знаешь, кто стоит рядом с моим конем? — спросила она.
— Кто? — боярин еще не понял, что пробил его последний час.
— Это Воины Смерти, которые закололи моего отца герцога Гуннара. Сейчас они заколют тебя.
— Пусть попробуют… — а теперь уже боярин задрожал. Откровенно испугался, хотя и попытался усмехнуться.
Рогнельда только руку протянула, как копье, и четыре настоящих ударили в незащищенное доспехом горло, чуть не оторвав голову. Кост еще какое-то мгновение висел на наконечниках, потом упал под ноги коню Рогнельды. Боярская дружина не двинулась с места.
— Кто у вас старший? — словно ничего не произошло спросила Рогнельда.
Опять раздвинулись щиты. Вперед вышел пожилой дружинник. Но щиты за его спиной не соединились, как соединились за спиной боярина. Строй нарушился. Дружина потеряла дух.
— Как тебя зовут?
— Воевода Бодрило, княгиня.
— Теперь тобой командует князь-воевода Дражко. Веди дружину за северные ворота. За городским рвом встанешь лагерем. В ночь выступаете в поход. Ты все понял?
— Как не понять… — старый воин косо глянул на безжизненное тело своего боярина и растерянно поклонился, а Рогнельда тронула коня и направила его прямо на копья. Строй расступился к противоположным стенам, открывая дорогу. Следом за княгиней проехал Дражко и вся его сотня. Вокруг царило молчание и страх.
— Теперь дело пойдет проще, — мрачно сказал князь-воевода.
— Едем на малую площадь, — скомандовала Рогнельда. — Там будем ждать.
Дражко не понял ее решения, но не осмелился противиться. Слишком много власти было в простейших ледяных словах, произносимых красивым женским ртом. Жестокой, не терпящей возражений власти, Рогнельда в этот момент была выше жизни и смерти, как и выше сомнений.
Через десять минут, миновав три боярских дома и не заглянув за ворота, они выехали на площадь. И ждали там полчаса в покое и молчании. Даже кони, казалось, не осмеливались нарушить тишину, не ржали, не позвякивали уздой. Дражко чувствовал себя захватчиком в чужом, полупустом городе.
А потом один за другим стали приезжать бояре. Кланялись в пояс, в страхе уперев глаза в землю.
— Что прикажешь, княгиня? Я сам намедни собирался к тебе за приказаниями наведаться. — И так же, почти с той же фразой, все остальные…
Князь-воевода считал, сколько войска они предоставляют в его распоряжение. Набралось почти четыре с половиной тысячи.
Пять сотен княгиня оставила себе для защиты городских стен. К ним теперь можно было присоединить девять сотен христианского полка. Немного, но какое-то время оборонять стены будут. И сам Дражко теперь почувствовал в себе уже не отчаянную смелость, но уверенность.
Теперь есть по крайней мере, с кем встретить данов. А там Свентовит поможет…
И в этот раз, ко всеобщему удивлению, хотя ордалия[43] и не входила в объявленный список турнира, берфруа опять оказались почти полностью заполненными. Каким-то образом люди узнали о происшествии и поспешили занять места. Впрочем, в лагере воинов-саксов всегда было много посторонних. Они-то, должно быть, и разнесли весть. В отсутствие Карла в королевской ложе сидели две группы зачинщиков, одинаково настроенных против Сигурда и желающих его унижения кроме, разве что, сарацина Салаха ад-Харума, который к герцогу был равнодушен и вообще старался не вмешиваться в местную политику. В команде зачинщиков с сакской стороны отсутствовал только рыцарь, выступающий инкогнито, поскольку его оруженосец участвовал в схватке. Здесь же, в ложе, находился и хмурый Оливье, получивший распоряжение Карла стать земным судьей, в соответствии со своей административной должностью[44]. Таким образом, Оливье обязан был официально объявить победителя и назначить проигравшему штраф в соответствии с назначенной королем суммой в 250 солидов. Сумма немалая для такого спора. Полное вооружение конника вместе с конем стоило столько же. Сам граф был недоволен королевским поручением. Судья должен быть беспристрастным, а его отношение к Сигурду назвать таковым было трудно. Но Карл остался неумолим.
С одной стороны ристалища в ресе конными ждали начала, тихо переговариваясь друг с другом, два похожие один на другого рыцаря-инкогнито. Высокие, широкоплечие, с закрытыми лицами, они были окружены слугами и оруженосцами-славянами. В противоположном ресе, тоже конными, приготовились смотреть бой Сигурд и несколько рыцарей-саксов.
Сами виновники такого большого сбора людей уже появились в ристалище и проходили осмотр оружия у турнирных стражников. Решено было схватку начать джаус-том, то есть копейным поединком, в подражание рыцарскому бою, поскольку оруженосец со временем и сам мог стать рыцарем. Джауст должен состоять максимум из трех схваток. Выбитый из седла, по условию, мог продолжать бой пешим, тогда как его соперник не обязан был спешиться тоже. Воины могли использовать любое оружие по своему выбору кроме кинжала и лука. Поскольку поединок объявлялся парным, в нем могли быть использованы и правила меле. То есть один воин мог помогать другому и наносить удары двум противникам, так же, как двое могли наносить удары одному. Парная схватка при Божьем суде вообще была редкостью, и потому многие из правил пришлось уточнять на ходу.