Агнес вылезла из постели, подошла к окну, опустилась на колени, глядя на территорию Академии, обнесенную прекрасными длинными каменными стенами. Эти стены хранят много тайн и секретов. В определенном смысле несут ответственность за семейную трагедию, обещают спасение. Их воздвигли почтенные предки.
Стоя на коленях, глядя на землю и стены, прочла молитву Memorare[10]. Рядом на подоконнике сидела кошка Сесла, старая по кошачьим меркам — восемнадцать лет, старше самой Агнес, — чисто-белая, почти беззубая. Интересно, помнит ли она отца? Во время молитвы мурлыкала, потом ткнулась носом в ее щеку. Агнес была уверена, что Сесла — сверхъестественная священная кошка, которая всегда несет в дом уют, видит тихо пролетающих ангелов. С моря дунул ветерок, девушка с кошкой взглянули в окно. Агнес увидела мать у самой старой стены на поляне. Махнула из окна, но та не заметила, опустив голову, глядя, кажется, на зажатый в руке листок голубоватой бумаги. Агнес даже из комнаты разглядела вздрагивавшие плечи и поняла, что мать плачет.
Откопав лодку, Реджис взяла у Питера джип и поехала домой. Не могла больше здесь оставаться, что бы ни подумали старшие Дрейки. Ехала с опущенным верхом, высматривая копов в их любимых местечках. Тетка всех засекла — не только в городе, но и на 95-м шоссе, — предупредив, что полиция штата прячется под мостами и в зарослях лавра на горных склонах.
На ходу солнце светило в лицо. У Реджис, как у матери, сестер и тетки, светлая веснушчатая кожа. Отец в детстве вечно напоминал, чтобы она пользовалась солнцезащитными средствами. Они играли на берегу, строя скульптуры из топляка и песка, делая снимки, и он постоянно ее подзывал, быстро смазывал кремом плечи и нос, рискуя упустить игру света на воде и в болотной траве. Глаза Реджис наполнились слезами при воспоминании о подобной заботе. Мать, видно, все забыла — его нежную любовь к семье, постоянные напоминания о лосьонах и кремах от солнца, рассказанные на сон грядущий сказки, дежурства у постели, когда девочкам снились страшные сны. Неужели он действительно едет домой? В желудке у нее ёкало при мысли о его письме и о том, что на него ответит мать.
Кольцо на пальце сверкало звездой в ярком свете, словно Питер влез ночью по приставной лестнице, сорвал с бархатного неба Арктур. Но, вспомнив, как мать утром собирала лунные камни, Реджис ощутила болезненный укол. Родители так любили друг друга, что не нуждались ни в каких бриллиантах.
Сердце тяжело забилось при виде высоких каменных стен с железными коваными воротами. Вдоль территории Академии тянулась безмятежная топкая полоса с серебристо-зеленой травой, колыхавшейся под ветерком позднего лета. Переехав ее, она взглянула сквозь решетку на каменные постройки, на крест на шпиле капеллы, вырисовывавшийся силуэтом на ярко-синем небе. И во второй раз в этот день содрогнулась при воспоминании о последней скульптуре отца.
Кто-то тихонько свистнул.
Она огляделась, никого не видя, кроме ондатры в болотце и пары скоп, круживших над сверкающей водой рядом с тем местом, где они с Сес однажды нашли гнездо цапель. Заметила Сеслу, домашнюю белую кошку, караулившую мышь в камышах. Вдруг из дренажной канавы высунулась голова Сес с безумной улыбкой, с торчавшими в разные стороны пыльными каштановыми кудряшками в колючках и стеблях травы.
— Ты что там делаешь? — потребовала ответа Реджис.
— Вылезаю из туннеля, — объяснила Сесилия.
— Туннель только для взрослых, — напомнила сестра.
— Если хочешь, можешь себе думать, будто я подчиняюсь дурацкому правилу. С пяти лет изучила туннели. Догадайся, кто мне показал.
— Знаю, я, — признала Реджис. — И с тех пор проклинаю тот день. Где мама?
— Ждет, когда ты вернешься домой.
— А Агнес?
— Поэтому я и залезла в туннель. — Сес сверкнула улыбкой слегка слабоумного сыщика. — Чтоб ее выследить.
— Ну?.. — спросила Реджис, стараясь не выдавать беспокойства.
— Сначала пошла к Голубому гроту, — доложила Сесилия. — Пять раз обошла вокруг статуи Девы Марии. Мама думала, что она съела за завтраком бутерброд, а она вовсе не ела. Принесла в дар, положила к ногам Пресвятой Богоматери.
— Птицам наверняка понравится, — хмыкнула Реджис. — Или бурундукам. Дальше что?
— Дальше, — продолжала Сесилия со слегка увядшим сыщицким энтузиазмом, — по стене пошла…
— По стене? — Она закрыла глаза. — Точно?
— Сама видела.
— Далеко дошла?
— До самого края.
— Нырнула?
Сес серьезно кивнула.
— И ты видела, как она вынырнула, как вышла из воды? — расспрашивала Реджис с выскакивающим из груди сердцем.
Вновь кивнув, Сес спросила:
— Зачем она это делает?
Выражение юной авантюристки исчезло с ее лица, сменившись какой-то полной беззащитностью. На нее было больно смотреть, и Реджис вдруг догадалась, что сестренка пряталась в канаве, поджидая ее — эта встреча вовсе не случайна. Сесилия хлопала огромными глазами, надеясь услышать что-то умное, достойное старшей сестры.
— Потом объясню, — сказала Реджис, прогоняя нахлынувшие фантастические ощущения, обязывающие сделать что-то реальное, от чего-то избавиться. Реджис тряхнула головой, вновь обретя чувство времени.
— Нам сейчас в монастырь надо идти, — объявила Сес. — Мама с тетей Берни уже там и, по-моему, хотят с нами поговорить.
— А где сейчас Агнес?
— Сохнет.
— Ладно. Вылезай и прыгай в машину. Повидаемся с мамой.
— Нет, я сначала за Агнес зайду. В монастыре встретимся.
И мигом исчезла, растаяла. Реджис с восторгом смотрела, как она ныряет в каменный пролом, срезая путь через туннель. Известно, как Сес заботится об Агнес, какое проявляет рвение, храбрость, не боясь ползать по темным и сырым подземным ходам. Застыв на месте, она вспоминала свое первое знакомство с туннелем. Ей тогда было пять лет. Там было темно, скользко, ни один луч света не проникал сквозь камни, под ногами лежал мох; страх — да и только, но страшно не было. Она была с отцом. Он держал ее за руку.
— Вместе мы все можем! — твердо заверила она его. Если бы так было на самом деле, если бы их последняя встреча не погубила семью… Как всегда при воспоминании о том дне возникла боль в глазницах, целиком охватив голову.
Тронув джип с места, Реджис медленно въехала в каменные ворота, поднялась на холм к монастырю, остановила машину у трейлера, глубоко вдохнула и вошла.
Хонор сидела в зеленом кресле, держа в руках чашку с чаем, и наблюдала, как сестра Бернадетта Игнациус — ее золовка, тетя Берни для девочек, — наливала чай, бросила кусок рафинада, протянула Агнес, которая затрясла головой.
— Не хочет, — объяснила Сесилия.
— Ты долго просидела в воде, у тебя до сих пор губы синие, — сказала сестра Бернадетта. — Выпей чаю.
Агнес опять тряхнула головой, но Берни, словно не заметив, поставила хрупкую белую чашку на стол красного дерева. Агнес уставилась в нее, будто гадала по чайным листьям.
— Не притронется, — сказала Реджис.
— Пить не будет, — подхватила Сес.
— Ну, если вдруг передумает, чай стоит рядом, — заключила Бернадетта, высокая, стройная, в монашеском одеянии, усаживаясь в виндзорское кресло за своим письменным столом. Хонор пристально смотрела на свою давнюю и лучшую подругу, сестру Джона, ставшую монахиней, и с удивлением отмечала, что даже через столько лет она так похожа на своего брата во всем их блистательном, памятном с детских лет буйстве. Хонор знала, что Берни от многого отказалась ради монашеской жизни.
— Мама, может, ты нам расскажешь, в чем дело? — спросила Реджис. — С вами очень приятно пить чай, но, честно сказать…
— Это в честь твоей свадьбы… — растерянно брякнула Сес. — По-моему, мы пьем чай в честь твоей свадьбы.
— Сесилия! — одернула ее Хонор.
— Молодец, — попыталась улыбнуться Реджис, желая перевести беседу в нормальное русло, — выпустила из мешка кошку. Чай в честь моей свадьбы? Мама, тетя Берни, я знаю, вы мое решение не одобряете, и поэтому никогда даже не думала, что собираетесь праздновать…
— Потом обсудим, — оборвала ее Хонор.
— Я выдала сюрприз! — плаксиво протянула Сес. — Извините, случайно…
— Ничего, детка. Я все равно ненавижу сюрпризы, — обняла ее Реджис. Молчавшая Агнес стиснула сестренку с другой стороны.
Хонор смотрела на дочерей и видела, как крепко они любят друг друга и всегда любили. Она взглянула в глаза Берни над их головами и подумала: «Вспоминает ли сестра любимого брата?»
— Ну-ка, все успокойтесь, — попросила Хонор. — Я хочу вам кое-что рассказать. От вашего отца пришло письмо.
— От папы? — переспросила Агнес, произнеся за весь день первое слово.
— Я видела, — подтвердила Реджис. — В руках держала. Письмо действительно от него, и там сказано…
— Девочки, он едет домой, — договорила Хонор.
— Его выпустили из тюрьмы? — спросила Сесилия.
— Он вообще никакой тюрьмы не заслуживал, — шепнула Агнес. — Просто спасал Реджис. Разве можно за это наказывать?
У Хонор свело желудок, как бывало всегда, когда она говорила с девочками об отце. Должна была их убеждать, объяснять, почему Джон с такой каменной непреклонностью отказывался опровергать обвинение. Умоляла его настаивать на самозащите, пригласить влиятельного ирландского адвоката, одного из кузенов Тома Келли. Он это даже обсуждать не хотел. Если принимал решение, то держался уже до конца — это ей было отлично известно.
— Он очень переживал, — заметила Сес, — когда мы перестали его навещать.
— Правда, мам, — кивнула Реджис. — Разве нет?
— Я даже не надеялась, что он так рано вернется домой, — вставила Агнес. — Думала, его выпустят только в конце года.
— Его оправдали, мам? — спросила Реджис. — Да? Адвокаты, поверенные, или как там они называются, заставили, наконец, суд понять, что он не убийца?
— Он все-таки убил того человека, — тихо со страхом пробормотала Сес.
— Совершил непредумышленное убийство, — угрюмо поправила Агнес.
— Его выпускают за примерное поведение, — сказала Хонор. — Дело сложное, дорогие мои. Вы любите отца, и он вас любит. Тут уже никогда ничего не изменится. Когда я прочту письмо, у вас будут вопросы. Может быть, вы рассердитесь, что я раньше не растолковала.
— Читай, мам! — потребовала Реджис.
— Дай матери договорить, — приказала Берни, чуть хмурясь.
— Сейчас прочту, Реджис. Просто хочу вас всех подготовить. В письме сказано не совсем то, чего я ожидала, да и вы, по-моему, тоже.
Хонор снова взглянула на Берни. Знает она, что за этим последует? Принимала участие каким-нибудь образом? Хонор близка с золовкой, но знает, что Берни прежде всего предана брату. Если знает, то ничем этого не выдает, беспристрастно сидя на краешке кресла.
Она вытащила из голубого конверта голубой листок, опустила глаза и начала читать.
Тут Реджис задохнулась, и Хонор взглянула на нее.
— Он в самом деле так думает? — спросила Реджис. — Но ведь это неправда! Я просто не предполагала, что папа успеет вернуться домой…
— Слушай дальше, детка, — сказала Хонор.
— Дай матери дочитать, — велела Берни.
— Тогда? — переспросила Реджис. — Он вышел из тюрьмы? Почему нам никто не сказал?
— Ш-ш-ш, — шикнула Берни. — Слушай.
Хонор остановилась, пробежала глазами конец письма, который не хотела читать девочкам, напряглась, собираясь продолжить. В арочные окна лился чистый голубой свет, падая на лежавшее у нее на коленях письмо.
Она вновь замолчала, не желая читать вслух дальше. Надо было отредактировать письмо, прежде чем знакомить с ним дочек.
— Все, — объявила Хонор.
Подняв глаза, увидела потрясенные лица девочек. Надо было поскорей подробно объяснить, рассказать то, что им надо знать и понять. Но она спокойно сидела, ждала.
— Его выпустили? — уточнила Реджис.
— Да.
— Когда?
— Полгода назад. Как он пишет в письме.
— И ты нам ничего не сказала? — воскликнула она.
— Наверняка собиралась сказать, — вставила Сесилия. — Какая разница, если он едет домой?
— Почему ты не сообщила нам, мама?
— Потому что сама узнала всего несколько дней назад.
— А почему он сразу домой не вернулся? — допытывалась Реджис. — Как он может жить без нас?
— Ваш отец несет свой крест, — изрекла Берни, и Хонор в душе поблагодарила ее за вмешательство. — Он чувствует себя виноватым. Лишил человека жизни, жалеет об этом. Попал в тюрьму, страшно переживает, что заставил вас всех через это пройти.
— И поэтому хочет исчезнуть из нашей жизни? — переспросила Реджис. — Агнес, слышишь?
Хонор взглянула на Агнес, которая сидела молча, зажмурившись, сжав кулаки.
— Ему одиноко, — заметила Сес.
— Где он сейчас? Откуда прислал письмо? — допытывалась Реджис.
— Я не знаю. На нем нет ни штампа, ни марки, его просто кто-то принес. Спасибо тебе, Берни…
— Я его не приносила, — ответила Берни.
— Разве не ясно? — встрепенулась Сес. — Папа его сам принес!
— Слава богу, — прошептала Агнес.
— Он уже здесь! — воскликнула Реджис, и при одной этой мысли у Хонор мороз пробежал по коже.
Глава 3
Вечером начался дождь, хлеставший до самой зари. Сестра Бернадетта поднялась до заутрени и стояла теперь в коридоре, ведущем из дома к капелле, глядя из окна в свинцовом переплете на серый свет с востока, омывавший траву и деревья вокруг Академии, каменные стены и здания. Мимо прошли две сестры, с которыми она молча обменялась кивками.
У монастырской жизни свой ритм. Их орден не совсем обычный — здесь сестры одновременно несут покаяние и занимаются преподаванием. После обращения сестра Бернадетта приняла покаяние. Жила в дальнем клуатре[11], проводя дни в размышлениях и молитвах, общаясь только с Богом. Время было нелегкое; у нее накопилось много грехов, в которых надо было каяться.