Вот и конец истории.
Господи, чем он только занимается? Харкер на свободе, а Норт стоит посреди улицы и грезит о женщине, которая никогда не будет его! Ребята с Боу-стрит сейчас подняли бы его на смех. Они наверняка подумали бы, что он совсем свихнулся.
Может, так оно и есть? И все из-за Октавии. Он не может больше ни о чем думать. Это даже раздражало.
Что, если Харкер крутится поблизости и ждет своего часа?
Сунув оба списка в карман, Норт кивком попрощался с Фрэнсисом, который внимательно следил за улицей, и отправился туда, где оставил свою лошадь. Вскочив в седло, Норт поехал за подкреплением. Он собирался захватить пару человек и отправиться к Мертону, чтобы заставить этого мерзавца и на пушечный выстрел больше не приближаться к Октавии. Потом он вернется домой и объявит Октавии, что она в безопасности.
И распрощается.
– Я приехала, как только смогла. Во что ты вырядилась?
Как только кузина объявилась на пороге, Октавия обняла ее и провела в главную комнату, которую Норт использовал как столовую и гостиную.
– Я так рада тебе. Это я нашла на чердаке. Тебе не нравится? – Октавия закружилась на месте. Юбки встали колоколом.
Беатрис наморщила вздернутый носик.
– Ты пахнешь так, как будто последние двадцать лет пролежала в старом чемодане.
Октавия хихикнула:
– Пахну не я, пахнет платье. Это осталось от матери Норта. – Платье было повседневным, где-то – широковатым, где-то – коротковатым, но в общем годилось. Оно было совершенно не модным. Октавия полагала, что Нелл Шеффилд надевала его с той же самой целью, что и она, – для уборки дома.
Кузина Беатрис, на которой было миленькое платье из бледно-голубого муслина, протянула ей саквояж:
– Тут кое-какая одежда. Нужно только погладить. По крайней мере можно будет не надевать чужие платья.
Октавия отставила сумку в сторону и накинула на голову старый платок.
– Я надела его, потому что собралась привести этот дом в божеский вид. А ты мне поможешь.
Беатрис огляделась:
– Тут и так все в порядке.
– В единственной комнате, которой он пользуется. – Помимо спальни, конечно, но про это Беатрис говорить не стоило.
– Может, ему так нравится. По-моему, это дело слуг.
Почему его слуги не убираются?
– Я решила сама заняться уборкой, потому что помню, как тут было раньше, помню запахи, помню все ощущения. Было намного теплее, чем сейчас. – Октавии и в самом деле было тоскливо смотреть на дом в его теперешнем состоянии. Грустно было видеть все сплошь запрятанное под чехлы холстами.
– Пытаешься возродить давно ушедшее, Тави? Это невозможно, ты же знаешь.
– Знаю. – Прозвучало мрачнее, чем хотелось. – Дом должен походить на дом, а не на лежбище. Норт заслужил того, чтобы жить в доме.
Беатрис с подозрением осмотрелась по сторонам.
– Если ему нужно, пусть сам этим занимается.
– Он боится.
– Боится? – По голосу Беатрис было понятно, что сама эта мысль показалась ей смехотворной. – Я всегда считала, что он из тех мужчин, которые ничего не боятся.
Октавия отвернулась и стала мерить шагами небольшое пространство, занятое ковром с голубым и бордовым орнаментом.
– Он боится быть счастливым, потому что считает, что счастье быстро закончится.
– А ты хочешь сделать его счастливым.
На миг Октавии показалось, что кузина насмехается над ней, но в словах Беатрис не было и тени издевки.
– Точно.
– Даже несмотря на то что помолвлена с другим и рано или поздно съедешь отсюда?
– Да.
– Ты его любишь.
– Да. – Врать не имело смысла. Никакого смысла. Беатрис уже знала правду.
– Спинтон не заслужил такого отношения.
Октавия остановилась и повернулась к кузине. В темных глазах Беатрис она не увидела осуждения, только сочувствие. Октавия предпочла бы осуждение.
– Я знаю.
– И ты заслуживаешь лучшей доли.
– Возможно. – В данный момент она не знала, чего заслуживает. Она даже не могла понять, чего же ей хочется.
Беатрис сложила на груди мягкие, пухлые ручки.
– Если ты любишь мистера Шеффилда, то не должна выходить замуж за Фицуильяма. Это неправильно.
За Фицуильяма? Октавия тоже сложила изящные руки на своей менее впечатляющей груди.
– Не все так просто.
Темная бровь взлетела вверх.
– Интересно, почему?
Октавия скопировала и это движение. Раньше она никогда не обращала внимания на то, как они с Беатрис похожи.
– Потому что Спинтон и я связаны обещанием. И от пас ждут вполне определенных поступков.
– Ждут? – Кузина хмуро разглядывала ее. Отношение Беатрис к данным когда-то обещаниям было вполне очевидно. – Кто ждет?
– Во-первых, мой дед.
– Он умер.
Да, они очень походили друг на друга. Не столько внешне, сколько внутренне. При желаний Беатрис могла быть обескураживающе резкой.
– Потом отец Спинтона. Теперь обе брови взлетели вверх.
– Он умер.
– Моя мать. – Если Беатрис нужен полный список, Октавия была готова его представить.
– Тоже умерла.
Октавия всплеснула руками. Неужели кузина не знает других слов?
– Это не важно, умерли они или нет!
– Нет, важно! – Беатрис выставила перед собой палец. – Если они умерли, им все равно, выполнишь ты обещание или не выполнишь.
Октавия приложила руку к груди.
– Мне не все равно. А я пока совсем живая.
Беатрис рассмеялась ей в лицо. Кто бы мог подумать, что очаровательная кузина может так загоготать?
– Что да, то да. Такой живой я тебя еще ни разу не видела. Странно только, что эдакая «живость» появилась после того, как рядом с тобой снова возник мистер Шеффилд.
– Он был моим лучшим другом. – Октавия не собиралась признаваться, что вновь видеть Норта – настоящее наслаждение.
От насмешливости не осталось и следа. Взгляд Беатрис был полон сочувствия.
– И любовником. Октавия смотрела в сторону.
– Господи Боже, он так и остался твоим… – голос кузины упал до обвиняющего шепота, – любовником.
Октавию захлестнуло чувство вины.
– Прошлой ночью, после того как его ранили. Все произошло так безотчетно…
– Я прекрасно знаю тебя. С тобой ничего не случается «безотчетно». – Никакой насмешки. Никакого сочувствия. Беатрис говорила прямо и резко. – Ты помолвлена с другим!
Октавия съежилась. Она получила то, что заслужила.
– Мне это известно.
– Ты должна все рассказать Спинтону. Что?
– Даже и не подумаю. Какой в этом смысл?
– Он честен с тобой. Он заслуживает того, чтобы все знать.
Нет, не заслуживает! Как она расскажет ему об этом? И откуда Беатрис известно, что он Октавию не обманывает? Спинтон – молодой человек, у которого есть свои «естественные» желания. Неизвестно, где он их удовлетворяет.
– Это не его забота.
– Спинтон все равно узнает. – Беатрис заговорила высокомерно, даже надменно.
– Не узнает. Я буду изображать из себя девственницу, – заявила Октавия. Она заставит Спинтона поверить, что неопытна в утехах. Так будет лучше и для него, и для нее.
До этого дня она и не представляла, что кузина может быть так эмоциональна.
Это она довела Беатрис своим упорным нежеланием посмотреть правде в глаза. Беатрис права.
Октавии хотелось выполнить обещание и в то же время поступить по-своему. В глубине души она страшилась того, что случится, когда люди узнают правду. Она желала Норта и боялась получить его. Потому что ее пугали перемены, которые за этим последуют. Однако мысль о том, чтобы лишиться его, была тяжелее всего.
– Ох, Беа. Какую кашу я заварила!
Беатрис взяла Октавию за руки.
– Да, но все можно уладить. И ты знаешь как. Оторвав взгляд от-пола, Октавия заглянула в темные мягкие глаза кузины.
– Как?
Уголки губ Беатрис слегка опустились, как будто она удивилась, что Октавия до сих пор не знает ответа на свой вопрос.
– Будь честной с собой, со Спинтоном и с мистером Шеффилдом.
О Господи, ведь это означает, что нужно рассказать правду Спинтону. Нужно расеказать(правду Норту.
– Мне не хочется причинить Спинтону боль.
– По-моему, нам обеим понятно, что ты больше всего беспокоишься о себе, а не о том, чтобы не причинить боль Фицуильяму.
Все-таки Беатрис не была такой наивной, как о ней думала Октавия.
– С того момента, как дед забрал меня к себе, я знала, что Спинтон предназначался мне в мужья. Он всегда был рядом. Если я потеряю Спинтона, мне будет одиноко.
Беатрис погладила ее по руке:
– У тебя есть мистер Шеффилд.
– Нет, – покачала головой Октавия. – Мне так не кажется.
В глазах кузины было столько симпатии и сочувствия. Откуда оно только берется, не могла понять Октавия.
– В конце концов, у тебя есть я.
На Октавию нахлынули признательность и благодарность. Она кинулась к кузине и заключила ее в объятия. Впервые Октавия ощутила, какие у Беатрис крепкие руки и сильная спина. Теперь Октавия не сомневалась: они всегда будут рядом, что бы ни случилось.
– Спасибо тебе, – шепнула Октавия. Беатрис похлопала ее по спине:
– Пожалуйста-пожалуйста. – Потом отстранилась и улыбнулась: – Всегда пожалуйста. А теперь найди мне такое же жуткое платье, и примемся за уборку. Нам вдвоем придется превратить это место в счастливый уголок.
Пока они втроем с Беатрис и миссис Бантинг бок о бок вылизывали комнаты на первом этаже дома Норта, Октавия размышляла. Может, ничего не нужно говорить Спин-тону?
Вдруг он решит, что не стоит жениться на ней после всего случившегося? Размышляя, она собирала холстины, укрывавшие софу в гостиной. Тогда можно будет сказать Норту, что она действительно чувствует к нему.
Но Октавия уж сказала, что любит его, а он либо не понял, о чем речь, либо сделал вид, что не понял. В любом случае ей не хотелось в ближайшее время повторять эту попытку.
А что может быть с ними в дальнейшем? Октавии нравится выезжать в свет. Норт, кажется, терпеть этого не может. По нескольку дней ему не приходит в голову побриться.
Но главное, как он отнесется к тому, что общество намного благосклоннее к ней, чем к нему? К тому, что свет всегда считал ее леди, а из Норта джентльмен не получился, несмотря на все его старания.
Хватит ли ей сил, чтобы не обратить внимания на сплетни вокруг себя? Хватит ли сил бросить дом в Мейфэре и вернуться сюда, где она провела большую часть детства, мечтая о другой жизни?
– О-ля-ля, посмотрите-ка сюда.
Голос миссис Бантинг отвлек Октавию от мыслей. Пожилая экономка нашла что-то под одним из полотнищ, драпировавших комнату.
Отложив в сторону узел с тряпьем, Октавия придвинулась ближе, чтобы посмотреть, какую ценность обнаружила миссис Бантинг, и сердце заколотилось.
Это была подушка-думка. Пестрая, яркая, кричащая – она смотрелась как открытая рана на фоне спокойных, приглушенных красок комнаты. Бархат разных оттенков лилового, бордового и кирпичного цвета украшала вышивка золотой нитью. Стежки были неумелыми, но старательными.
– Господи, какой ужас! – не удержалась Беатрис. – Кому, интересно, удалось такое соорудить?
– Мне, – шепотом сказала Октавия. – Это я сшила. Кузина тут же раскаялась, но Октавия не обратила на нее внимания. Ласково улыбнувшись, миссис Бантинг обернулась к ней:
– Вам тогда, по-моему, было лет десять?
– Одиннадцать, – поправила Октавия. – Это был подарок Нелл ко дню рождения. Не могу поверить, что она ее сохранила. – Октавия не могла поверить, что Норт ее сохранил. Ничуть не стесняясь, он заявил тогда, что произведение ее рук – дрянь. Нелл ухватила его за ухо и приказала следить за своими манерами. Потом обняла Октавию, обволакивая запахом пудры и роз.
«Она просто чудо, дорогая моя. Я буду беречь ее как сокровище».
Четырнадцатилетний Норт фыркнул: «Такое сокровище лучше закопать».
Мать снова потянулась к его уху, а он, ухмыльнувшись, нырнул ей под руку.
Нелл не дожила до следующего дня рождения. К тому времени Октавия и Норт уже стали друзьями. После смерти матери он переехал к отцу и братьям, правда, часто появлялся в Ковент-Гардене, чтобы убедиться, что с Октавией все в порядке. Он сам назначил себя ее покровителем. Вполне возможно, в ее компании он ощущал рядом с собой невидимое присутствие матери. А может, Норт уже тогда догадывался, что мир отца отвергнет его.
А может, просто не мог распрощаться с Октавией.
– Хотите забрать ее, дорогая? – поинтересовалась миссис Бантинг. – Думаю, хозяин не хватится.
Вот тут старушка ошибалась. Норт хватится. Можно было поспорить на десять шиллингов, что, хотя сюда годами никто не заглядывал, Норт абсолютно точно знал, где что лежит, включая эту думку.
Боже праведный, почему любая мелочь, связанная с ним, вызывает такое сердечное волнение?
– Нет. Оставьте ее на месте.
Октавия завидовала тому, что у Норта был отец. Завидовала тому, что у его матери был только один любовник. Завидовала тому, что его семья походила на нормальную семью. Она не представляла, как было больно Норту, когда он всего этого лишился. Лишился мира, полного любви – матери, отца, театральных кулис, – и очутился среди людей, которые не приняли его, как он ни старался. Нет ничего удивительного, что в конце концов он создал для себя свой собственный мир. Это, должно быть, оказалось легче, чем постоянно бороться за признание.
Поэтому Октавия никогда не сможет попросить его жить в ее мире. Это будет слишком жестоко – заставить его вновь почувствовать себя беззащитным. Она даже не заикнется об этом. Да он и не согласится. Ни ради нее, ни ради кого-нибудь еще.
– Ничего здесь не переставляйте и не перекладывайте, – распорядилась Октавия, протягивая подушку миссис Бантинг. – После уборки положите на место. – Октавия не хотела, чтобы Норт воспринял затею с уборкой как намек на что-то. Хотелось просто немного напомнить ему о том времени, о том мире.
Миссис Бантинг смотрела на Октавию влажными глазами. Старая экономка все поняла.
– Да-да, милая. Не беспокойтесь.
В горле стоял ком. В груди не хватало воздуха. Беатрис и миссис Бантинг снова принялись за работу. Потребовалось совсем немного усилий, чтобы дом снова стал почти таким, каким был раньше. Открытые окна сияли, мебель блестела, в воздухе носился запах воска.
Может быть, Норт снова почувствует себя дома.
А может, Октавия просто напоминает себе о желании, которое владело ею когда-то, напоминает о том, что было важно в то время. Ей всегда хотелось иметь семью. Мать была слишком занята. Она пользовалась успехом у поклонников и покровителей, и ей было не до дочери. Потребность Октавии во внимании пытался восполнить дед. Правда, старик считал, что для этого достаточно делать подарки. А вот Спинтон – о, дорогой Спинтон! – тот в своей немного удушающей и чопорной манере дарил ей тепло. Но это было не то. Все это было не то.
Единственное место, где Октавия чувствовала себя нужной и любимой, был этот дом. Тут Нелл пыталась научить ее вышивать, тут Норт дергал ее за косы и постоянно насмешничал. Здесь она чувствовала себя дома.
Норт был неотъемлемой частью этого места. И даже если время, которое они провели вместе, закончится, Октавия все равно с радостью будет приходить сюда.
Она всю жизнь будет считать этот дом своим, Их с Нортом общим домом.
Норт не стал терять времени и сразу перешел к делу, когда дворецкий Мертона провел его в кабинет графа. Норт отказался сесть, отказался от выпивки. Мертон надменно, но с любопытством посмотрел на него, но Норт не отступил.
– Мне известно, что вы писали письма Октавии Во-Давентри.
Мертон ожидал услышать что угодно, но только не это.
– Простите, что?
– Леди получает письма от какого-то свихнувшегося обожателя. От вас.
Мертон возмутился:
– Вне всякого сомнения, это не я. И зачем? Я помню ее еще ребенком.
Ага!
– Значит, вы признаете, что знали ее мать?
– Разумеется, я ее знал. Одно время мы были близки с ее матерью. Я знал и вашу мать, Шеффилд.
Лучший способ разозлить мужчину – это унизить его мужское достоинство или оскорбить мать. Мертон понимал это так же хорошо, как и любой другой.