Теперь же, когда они спустились к реке, и Ирина Долинская стала не спеша обнажать, хотя, видимо, уже и познавшее очень многое на своем недолгом веку, но все еще юное и крепкое тело, Владимиру Евгеньевичу стало казаться, что он прожил совершенно дикую и нелепую жизнь, а тот самый развратный преподаватель Маклаков был как раз во всем прав.
Долинская, нисколько не стесняясь его, между тем оголилась до конца и вроде как в ответ на обращенный на нее неотрывный мужской взгляд, пояснила:
— Купальника-то у меня с собой нет. — Она пошла к воде и призывно махнула ему рукой. — Чего вылупился? Раздевайся — и в воду.
У Дерябина тоже не было ничего такого купального: обычные синие трусы в белый горошек, не слишком, впрочем, позорные, не «семейные», и он, оставшись в них, хотя и не очень решительно, побрел к Волге. Ему казалось, что вода все-таки окажется для него чересчур холодной.
Да, ухнув в реку с головой, он понял, что долго не протянет, и уже через минуту выползал на берег, покрывшись пупырышками, как породистый спелый огурец.
Быстро растеревшись собственной сорочкой и отжав в кустиках трусы, он натянул их и стал наблюдать за бултыхающейся в реке Ириной.
А та получала настоящее удовольствие от купания, и ее молодая горячая кровь не давала девушке замерзнуть. Выяснилось, что она прекрасно плавала, далеко и, как казалась Дерябину, даже опасно оторвалась от берега и, свободно меняя стили — кроль, брасс, баттерфляй, с видимым наслаждением бороздила речное пространство.
Наконец она вроде бы угомонилась и повернула к берегу.
Конечно, показавшись в полный рост из реки, Ирина вряд ли напоминала Афродиту, появляющуюся из пены морской, или хотя бы девиц из сериала о Джеймсе Бонде, выходящих из моря на курортный берег. Но Владимиру Евгеньевичу, наблюдавшему сейчас за обнаженной дочкой олигарха, что называется, во все глаза, казалось, что более волнующей картины и быть не может.
Ирина достала из сумки большое пляжное полотенце, не вытираясь, расстелила его на песке и разлеглась, раскинув руки и ноги. Наступавшая вечерняя прохлада как будто не ощущалась ею.
— Док, ты где там? — с ленцой спросила она, закинув ногу на ногу и слегка поглаживая обнаженные груди.
— Я здесь, — внезапно осипшим голосом откликнулся Владимир Евгеньевич и появился из-за кустов.
— Да подойди поближе, не бойся, я тебя больше не трону, — коротко рассмеялась девица.
Такое ее обязательство — «больше не трону» — не слишком-то вдохновило Дерябина на подвиги, тем не менее он подошел к Ирине, все более возбуждаясь всем своим естеством.
— Ого! — отметила она, слегка коснувшись пальцами вздувшего сатина его трусов. — Да ты, оказывается, в полном порядке, док! — Она внимательно посмотрела ему в лицо. — Хочешь меня, да?
Владимир Евгеньевич сглотнул слюну и, не в силах произнести и слова, медленно кивнул.
— Ну, что ж, — в задумчивости произнесла она, — считай, что это тебе вместо аванса. Только имей в виду, я ничего делать не буду, отвыкла я уже от активного секса. Ложись со мной, попробуй исполнить какие-нибудь упражнения. Посмотрим, что у тебя получится.
Еще не вполне веря своему счастью, Владимир Евгеньевич на удивление шустро — пока девушка не передумала! — стянул с себя трусы и прилег рядом с ней, тут же накрыв ртом одну из ее грудей и поочередно поглаживая руками все известные ему чувственные зоны женского тела.
Впрочем, тактильные ласки закончились очень скоро. Нестерпимо долго сдерживаемое сексуальное напряжение требовало немедленного выхода, и Дерябин поспешил водрузиться на Ирину, тыкаясь вздыбленной плотью ей между ног — но бестолково и безрезультатно, поскольку никак не мог найти желанную цель.
Он попытался направить фаллос рукой, но не помогало — тот промахивался раз за разом.
— Ну, помоги же, Ирина! — взмолился доктор.
Девушка как-то тяжко вздохнула и легонько коснулась пальцем его плоти, и Владимир Евгеньевич почувствовал: вот оно!
Поначалу Дерябин дергался крайне нервно, пытаясь синхронизировать с партнершей ритм движений, но вскоре понял, что эти его потуги излишни: Ирина, как, собственно, и обещала, ничем не помогала ему, недвижно лежа под ним на манер того пляжного полотенца, на котором они оба расположились.
И тогда Владимир Евгеньевич, успокоившись, постепенно нащупал удобный для себя темп. Удивительно, но уже давно вроде бы забытая техника движений сбоев не давала, природный навык восстановился быстро и сработал безотказно.
Теоретически Дерябин понимал: следовало бы доставить партнерше, да и себе удовольствие, максимально продлив соитие, но то, что с такой силой в последние часы возбуждало и давило Владимира Евгеньевича, имело особое мнение на сей счет и выплеснулось из него в считанные секунды.
— Ну все, что ли? — скучным голосом осведомилась Ирина.
— Угу, — буркнул он. — Извини, что так быстро.
— Я, скорее, скажу тебе за это «спасибо». Давай сваливай с меня.
Владимир Евгеньевич, тяжело пыхтя, поднялся и направился к реке — совершать обряд омовения. Ирина последовала вслед за ним с той же целью.
— Тебя как зовут-то, док? — неожиданно спросила она.
— Владимир Евгеньевич, можно просто Владимир.
— Вован, короче. Ну вот что, Вован, — объявила она, выходя из реки, — побаловались, теперь делом надо заняться.
— Каким делом? — насторожился Дерябин.
— Это дело называется убийством, или, по-современному, мочиловом, — назидательно пояснила девушка.
— И кого же ты собираешься убить? — Он попытался придать своему вопросу иронический тон, но уже почему-то нисколько не сомневался: все, что Ирина Долинская рассказывала ему о своих подвигах, — полная правда, а ее намерение совершить убийство — совершенно серьезное.
— Кого? — переспросила она и легонько, как игривая любовница, шлепнула ладошкой по его голой заднице. — Да, в общем-то, без разницы. Можно даже прямо здесь, не отходя от кассы, — добавила Ирина и весело, задорно рассмеялась, доставая из своей сумки «вальтер».
Глава одиннадцатая
Ольга, конечно, приютила и приветила меня, но как-то без особой радости. Впрочем, я понимал ее настроение. Квартира ее напоминала магазин или склад — шла распродажа всего и вся. А потому по жилплощади постоянно шастали разнообразные покупатели.
— Как это копия?! — эмоционально препиралась Ольга с очередным клиентом. — Настоящий Саврасов. Вот у меня и сертификат из художественного салона есть. А сейчас русские художники в моде. За их картины на последнем «Сотбисе» по миллиону долларов давали!
Клиент в ответ на ее слова скептически крутил головой:
— Этот ваш сертификат поддельный, как и сама картина. А тот художественный салон, что сертификат выдавал, давно уже прикрыт, причем именно за мошенничество.
— Отделала одну комнату в русском стиле, — плакалась она мне потом в жилетку, — не одну сотню тысяч баксов вложила. Думала теперь отобью хоть половину. Но самое ценное — картины, буквально все оказались дешевыми копиями. Вся надежда на мебель ручной работы. Она-то уж точно по моему заказу делалась.
— Грубая, аляповатая работа, — чуть позднее оценивал эту ее мебель потенциальный покупатель. — Не краснодеревщик делал, и даже не столяр. Скорее, плотник. Художественной ценности этот гарнитур вообще никакой не представляет. Ценность только хозяйственная — тарелки с кастрюлями туда ставить.
И очередной поток слез вперемежку с бранью моей подруги.
В конце концов стало вполне очевидно, что сейчас, а может быть, и в ближайшие два-три дня Ольге будет не до меня, и надо заняться собственными делами.
А дела мои, надо признаться, были совсем дрянными. Я так думаю, что похуже, чем у Ольги.
Совершенно ясно, что теперь я в официальном розыске. Меня, конечно, и раньше разыскивали в качестве неведомого киллера с видеопленки, но сейчас, после «налета» на дачу Вельтмана, моя персона полностью идентифицирована.
Может быть, олигарх предпочел бы и не обращаться в милицию — он бы с большим удовольствием расправился со мной самолично, тем более что разыскать меня у его службы безопасности возможностей не меньше, чем у ментов. Но прокуратура, в связи с убийством его дочери и вероятной гибели Бориса и его людей (или тяжких телесных повреждений, полученных ими), просто вынуждена будет открыть дело.
И что в такой ситуации предпринять мне? В голову не приходило ничего путного — оставалось просто положиться на судьбу.
А пока я решил частично легализоваться — то есть поставить в известность Толяна, где я нахожусь.
К счастью, я додумался, покидая «кадиллак», прихватить мобильник Бориса и теперь мог без проблем связаться с кем бы то ни было. Хотел приобрести новую сим-карту, но вовремя вспомнил, что нахожусь в розыске. А значит, сыскари обязательно проверят клиентскую базу сотовых операторов на предмет моей личности.
Где-то ближе к вечеру я позвонил Толяну и сообщил, что влип в неприятную историю и, скорее всего, нахожусь в розыске. Предупредил, что, в связи этим происшествием, на него, возможно, выйдут менты, а он в таком разе должен просто делать круглые глаза и неопределенно мычать. Впрочем, мой приятель и вправду ничего толком не знал.
Толян очень обеспокоился и предложил встретиться завтра вечером (поскольку весь этот субботний день он будет занят богоугодными делами) у него дома и все хорошенько обсудить.
На ночь глядя я просительно заглянул Ольге в глаза.
— Не могу, — грустно покачала она головой, сочувственно глядя на меня печальными и прекрасными очами. — Потерпи немного, пока я не приду в норму: у меня сейчас и с физикой, и с психикой нелады. А сейчас ложись на тахту в соседней комнате — я тебе уже там постелила.
Утром, 13 августа, я проснулся, и вдруг перед моим внутренним взором предстали заплаканные глаза Светланы Васильевны Крайновой. И я мысленно стал бить себя в грудь: какой же я подлец — взял деньги у пожилой, находящейся в безысходном горе женщины (у меня сложилось именно такое мнение, пусть Ольга и считала совсем иначе), а думаю только о собственных проблемах!
Я немедленно набрал номер Жунта, назвался вымышленным именем и представился человеком, которому Максим Крайнов, мол, должен кучу бабок, и с ходу предложил урке любые деньги — в разумных пределах, разумеется — за достоверную информацию о местонахождении Макса или же его судьбе.
На самом деле у меня уже не осталось и двухсот баксов, но я решил идти напролом. Главное — получить более-менее точные сведения, а потом я как-нибудь выкручусь. Тем более что подобный опыт, правда очень своеобразный и вряд ли применимый в данном случае, у меня был при контакте с Циклей. Так или иначе жизнь подскажет, что да как.
— А с чего ты взял, пацан, будто я что-то знаю о каком-то Максиме Крайнове? — в эдаком грубоватеньком тоне осведомился Жунт.
— Слушай, приятель, если я звоню именно тебе, значит имею цинк на этот счет. Лучше будет для нас обоих, ежели ты не будешь крутить, а просто назовешь сумму, — довольно-таки грозно заявил я, что, к сожалению, не всегда действует на серьезных криминальных авторитетов, каким, по словам Толяна, и являлся Жунт.
Блатарь на некоторое время примолк — ясное дело, обдумывал мои слова и то, как на них реагировать. Процесс обдумывания затянулся, поскольку Жунт явно не мог понять, с фигурой какого уровня он имеет дело и, соответственно, какую степень угрозы лично для него я могу представлять.
— Но вот что, кент, — спокойно, с расстановочкой начал он. — Ты, похоже, весь из себя деловой, свое и чужое время ценишь. Тогда давай часика через два встретимся в баре «Белый медведь». Знаешь такой?
— Тот, что у метро «Алексеевская»?
— Точно.
— Заметано. Ровно через два часа. Я буду в коричневом пиджаке в белую полосочку и джинсах. А как я тебя узнаю?
— Я буду сидеть в левом от входа дальнем углу, за отдельным столиком, в красной майке с тремя семерками на груди.
«В левом от входа дальнем углу…» Цикля, помнится, сидел точно так же…
Тьфу-тьфу-тьфу! Этот парнишка, Жунт, нужен мне живым — иначе я вообще последний след Макса потеряю.
Собирался я недолго — сунул в карман пиджака ПМ: вот и все сборы.
Зашел к Ольге. Та была еще сонная, в постели, но уже говорила по телефону о каких-то антикварных статуэтках.
Поцеловал ее в щечку, и — с Богом.
Ехал не спеша — время было, и я пытался предугадать, какую гадость мне мог приготовить Жунт.
В баре «Белый медведь» мне несколько раз доводилось бывать с Толяном — он жил от данного заведения неподалеку. Бар этот — самая заурядная пивнуха. Не для блатных — для рядовых посетителей. Вооруженной охраны там нет.
Чем же он приглянулся Жунту? Может, как раз отсутствием серьезной охраны? Завалил да отвалил? Неужели Жунт в самом деле настолько крутой? А если так оно и есть, то что мне следует предпринять?
Чесал, чесал башку, но ничего путного в нее не приходило. Положился, как со мной часто бывает, на волю рока.
И вот он, этот рок! А может, и счастливый случай! Прямо у входа в бар я нос к носу столкнулся с той самой девицей, что обула меня на сто пятьдесят долларов плюс к тому деликатесы от покойной ныне Амалии Вельтман.
Я тут же крепко ухватил девушку за руку и оттащил за угол здания, а потом еще дальше — в небольшой дворик, густо усаженный деревьями. Место довольно-таки глухое.
— Милочка, не могу передать, как я рад встрече с тобой!
Та ошалело таращила на меня зенки — видимо, никак не могла меня идентифицировать с кем-нибудь из знакомых.
— Ты кто? — наконец выдавила она из себя. — Мой клиент?
Я отпустил ее руку и сделал шаг назад, внимательно оглядев девицу на предмет ее профессиональной пригодности к известного рода деятельности. При ближайшем рассмотрении она оказалась совсем недурна собой и хотя не слишком походила на машину для секса, но могла быть совсем не последним в этом святом деле человеком.
Впрочем, прикид девицы мне показался чересчур скромным для ночной бабочки: белая блузка, джинсы, кроссовки, да и макияж вполне умеренный. И вообще сейчас она выглядела не так вульгарно, как в квартире Петра Ивановича, а ее уставший вид вызвал у меня даже приступ сочувствия к ней.
— Какой клиент? Что ты гонишь? — Я несколько умерил агрессивный тон.
— А-а! — вдруг прозрела она. — Ты из квартиры Петрунчика! Ты извини, что так получилось, но очень уж деньги мне тогда были нужны. Я тебе готова вернуть должок, но у меня сейчас с собой нет.
— А чем ты вообще занимаешься? — из чистого любопытства поинтересовался я.
— А ты не догадываешься? Ну да, я уже с ночи пришла и переоделась. Зашла вот только в бар перекусить. А теперь мне идти на лекции. Я, вообще-то, студентка. Но на жизнь как-то надо зарабатывать.
Эта небольшая грустная исповедь произвела на меня определенное впечатление, но все-таки я не считал, что она стоит двести баксов:
— Я тебе сочувствую, милая, но деньги мне нужны не меньше, чем тебе.
— Да я ж говорю: у меня с собой нет. Пошли — я здесь совсем рядом живу, — она махнула рукой куда-то в сторону Звездного бульвара, — и получишь свои денежки без проблем.
Я было уж совсем дернулся, чтобы идти по указанному ей направлению, да вовремя вспомнил, что у меня деловое свидание.
Я взглянул на часы. Матерь Божья — я опаздывал уже на десять минут! Блатари такое не любят. Очень не любят.
— Паспорт у тебя есть? — быстро спросил я.
Девица удивленно посмотрела на меня, но с готовностью вынула из сумочки свою ксиву.
Я выхватил документ из ее рук:
— Живешь по месту прописки?
— Да. — Девушка недоуменно захлопала длинными ресницами.
Нет, она определенно очень мила — как же я еще тогда, в своей съемной квартире, это не рассмотрел? Видно, из-за шокового состояния, в котором в то время находился.
— Я зайду к тебе вечером, тогда и сочтемся.
Я сунул ее паспорт в карман пиджака и быстрым шагом направился в бар.
Мимо, чуть не зацепив меня, от тротуара стартовал мотоциклист в шлеме, но я не обратил на инцидент особого внимания — слишком торопился на встречу с информатором.
«В таверне были шум и суета…», вспомнились мне слова знаменитой песни, когда я вошел в бар. Я никак не мог понять, отчего тут стоял такой хай, пока не взглянул в направлении дальнего левого угла — там, где должен был находиться Жунт, если он, конечно, уже ни ушел, расценив мое опоздание как неуважение к его персоне.