И вдруг в разгаре беседы Никитин тяжело вздохнул и сказал:
— А все-таки свинство, что у нас нет приемника. Живем, как в лесу: ни радио, ни газет. Вот бы сейчас Москву послушать, а?
Люди сразу притихли: как же можно было забыть, что сегодня 6 ноября? Хорошо тем, кто в полку: у них ведь мощный радиоприемник.
— Наверное, сейчас бомбят, сволочи! — с сердцем высказал Труд.
И все поняли, о чем идет речь: конечно, немцы обязательно постараются испортить праздник москвичам бомбежкой.
— Ну, положим, это не такое простое дело сейчас — бомбить Москву, — возразил Покрышкин. — Им дешевле обошлось бы прямо на земле, еще до взлета, жечь свои «юнкерсы»: летчики остались бы целыми. Но праздник Москве, конечно, не в праздник.
Он вспомнил затемненные улицы столицы, безлюдные тротуары, баррикады на перекрестках, вспышки зенитных разрывов в небе, и беспокойное чувство овладело им. Тяжко было вспоминать всякий раз, что немцы — у ворот Москвы. А тут еще загалдели сержанты, наперебой вспоминая, кто как встречал праздник в прошлом году, где какие были вечера, как прекрасно были иллюминованы города, какие балы устраивались на площадях, на каких пирушках кто гулял...
— Хватит! — сказал вдруг резко Покрышкин. — С вами в самом деле в детство впадешь. Надо было хоть с мастерскими связаться, что ли? Наверняка у них праздничный вечер был. А мы тут... Как медвежата в берлоге, как дикари, честное слово! Объявляю на завтра торжественный вечер. Ясно?
И он приказал технику приготовить на утро «Ути-4» к полету, решил слетать с утра пораньше в полк посоветоваться. Ему приходилось многое делать в жизни, но в роли организатора торжественного вечера он выступал в первый раз.
Утром, как назло, сел промозглый туман. Его едкие, тяжелые белесые волны без конца плыли над летным полем, сырость пронизывала до костей, даже меховой комбинезон не спасал от холода. Лететь в такую погоду было неблагоразумно. Но упрямство Покрышкина взяло верх, и он взлетел. С трудом добравшись до Новошахтинска, Саша кое-как разыскал в густой мгле посадочную полосу и сел. Поеживаясь, отряхивая снятым шлемом осевшие на комбинезоне капли влаги и стуча бурками, Покрышкин вошел в помещение командного пункта. И сразу же к нему бросился с умоляющим лицом начальник связи.
— Ради бога... тс-с-с!.. — прошептал он и указал пальцем на приемник.
Саша, подняв глаза, увидел, что в помещении полно людей, жадно прислушивавшихся к неровному, глухому шуму, напоминавшему рокот далекого прибоя, — этот шум доносился из репродуктора. Он присел рядом с Крюковым и тоже стал слушать.
Вдруг чей-то голос явственно сказал:
— Торжественное заседание, посвященное двадцать четвертой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, объявляется открытым...
Крюков жарко зашептал на ухо Саше:
— Это запись на пленке... Заседание, оказывается, вчера вечером было... А сегодня на Красной площади был парад.
— Парад? На Красной площади? — изумился Покрышкин.
— Ну да. Парад!..
Все зашикали на Крюкова и Покрышкина. Пал Палыч осекся.
Покрышкин даже покраснел от волнения и весь взъерошился. Все это было так неожиданно и так радостно: и то, что состоялось торжественное заседание в честь годовщины Октября в Москве, хотя фронт у самых ее стен, и то, что даже традиционный парад на Красной площади тоже состоялся назло всем чертям! На душе стало теплее: Москва держится, Москва борется! Значит, все будет в порядке, как бы тяжело ни приходилось теперь.
Девятого ноября полк перелетел в станицу Ново-Золотовскую, широко раскинувшуюся на берегу Дона, там, где в него впадает Северный Донец: затишье кончилось, битва за Ростов и Дон возобновилась с новой силой. В этот же день в Ново-Золотовскую перебрались и сержанты. Один «МИГ» Покрышкин привел сам, второй доверил Труду. Андрей был очень польщен этим, но вскоре опять приуныл: машин становилось все меньше, и на-боевые задания летали лишь самые опытные летчики.
Работу истребителей сильно затрудняли морозы и вьюги. Особенно тяжело доставалось техникам: изношенные, много раз бывавшие в боях самолеты часто выходили из строя, их приходилось без конца чинить на ветру, под открытым небом. Летать же надо было каждый день: полк нес разведывательную службу.
Чаще всего на старт выруливал бурый, весь заплатанный «МИГ» с большой единицей на хвосте. Его обслуживал техник Вахненко — усталый, измученный бессонницей человек, про которого говорили, что по упорству он ровня Покрышкину. «Единицу», как звали в просторечии этот «МИГ», Вахненко принял еще тогда, когда Саша и его друзья пригнали из Москвы новые самолеты. В те дни на «единице» летал Морозов. Потом, в разгаре битвы за Таврию, сломалась в моторе шестеренка. Немцы стремительно продвигались вперед. Полк отходил на восток. Как быть с самолетом? Вахненко прицепил его к грузовику и повез в Геническ, рассчитывая там найти запасную деталь. В Геническе поиски его не увенчались успехом. Немцы были близко. Ходили слухи, что пути на восток уже перерезаны. Вахненко все же потащил самолет дальше — в Володарку. Здесь ему удалось, наконец, разыскать шестеренку. «МИГ» ожил, и Покрышкин перегнал его в Астраханку. Это было как нельзя более кстати: машин в полку не хватало, и теперь на «единице» летали по очереди Фигичев, Барышников и Паскеев.
Вскоре мотор опять сдал. Упрямый Вахненко снова стал искать, где бы отремонтировать его. Так со своим самолетом он протащился через все Приазовье, терпя всяческие мытарства и не раз подвергаясь опасности быть отрезанным от своих. Он побывал в Обрыве, в Таганроге, в Ростове, в Злодейской и, наконец, в Аксае разыскал-таки новый мотор. Сейчас самолет снова был в строю, и летчики готовы были на руках носить вечно замасленного, обмороженного техника.
Оставался в строю и «МИГ» с голубой цифрой «5» на хвосте. «Голубую пятерку» обслуживал Гриша Чувашкин — тот самый техник, который когда-то провожал Покрышкина в полет к Запорожью. Этот «МИГ» был из той же партии, что и «единица». Он так же часто требовал ремонта, и Гриша после каждого полета долго возился у машины, проклиная войну и стылый металл, прихватывавший пальцы.
Летать приходилось в любую погоду. В снегопаде и тумане исчезал горизонт, занесенная снегом земля казалась мертвой белой пустыней, ориентироваться на местности было чрезвычайно трудно. К тому же машины обледеневали. И все-таки Крюков, Фигичев, Покрышкин продолжали делать свое дело. Воздушная разведка учила их точности, настойчивости и терпению. Летчики знали, что сведения, которые они доставляют, необычайно важны командованию.
Обстановка на фронте оставалась сложной. Перегруппировавшись и пополнившись, армии генералов Шведлера и Клейста яростно штурмовали нашу оборону, силясь завершить завоевание Донецкого угольного бассейна и завладеть Ростовом, — Шведлер и Клейст рассчитывали разместить там свои войска на зимние квартиры.
Все атаки противника с запада и со стороны Новошахтинска потерпели неудачу. Тогда Клейст, выбрав новое, более удобное по условиям местности направление, бросил на Ростов свою 1-ю танковую армию. Танки прорвались к городу. Защитники Ростова упорно продолжали борьбу на улицах, встречая атакующие танки огнем пушек и противотанковых ружей. Но войска Клейста располагали огромным численным перевесом, и им удалось, потеряв пятьдесят пять танков и несколько тысяч солдат и офицеров, овладеть Ростовом. Это произошло 21 ноября.
Гитлеровцы поспешили широко разрекламировать свой успех. Однако очень скоро им пришлось пожалеть об этом: общая обстановка на Южном фронте складывалась уже не в пользу Клейста и Шведлера.
Еще до того, как фашистские танки ворвались в Ростов, советские войска, совершив перегруппировку, предприняли контрнаступление, нанося удары во фланги и в тыл гитлеровцам. Правда, техники и людской силы все еще не хватало и наступление развивалось медленно, поэтому предотвратить захват Ростова не удалось. Но разведчики, постоянно летавшие над полем боя, отчетливо видели, что происходит что-то необычное. Покрышкин вспоминал контрудар, нанесенный летом под Мелитополем. Тогда наши войска тоже наступали, тоже громили фашистов и отбирали у них обратно деревни и железнодорожные станции, но силенок у нас совсем было мало, и успех не мог быть прочным. А сейчас... Сейчас развертывалась операция крупного масштаба, в которой участвовало несколько армий: 37-я, сформированная из дивизий, выведенных в резерв с Юго-Западного и Южного фронтов, 9-я, прошедшая долгий и трудный путь от Прута до Дона, 18-я и 56-я отдельная.
Это крупное наступление было начато 17 ноября — одновременно с наступлением гитлеровцев на Ростов. Вначале удар был нанесен по группировке генерала Шведлера, занявшей наспех подготовленную оборону в Донбассе. Здесь советским войскам противостояли 49-й горнострелковый корпус Кюблера и итальянский экспедиционный корпус, поддержанные дивизией СС «Викинг» и 16-й танковой дивизией из состава группы Клейста.
За четыре дня наши части продвинулись на шестьдесят километров. Промерзшая донецкая земля была усеяна трупами немцев и итальянцев, обгоревшими танками и разбитыми орудиями. Горьковатый запах пороха витал над полями сражений, и раскормленные, сытые вороны лениво перелетали от одной линии брошенных врагом траншей к другой. И хотя тем временем гитлеровцы ворвались в Ростов, настроение в их штабах было отнюдь не веселым.
Свыше десяти тысяч солдат и офицеров потерял Шведлер в эти дни. Наши войска захватили десятки танков, сотни автомобилей и орудий. Ошеломленные, ослепленные, обмороженные гитлеровцы попятились на запад и юго-запад, обнажая фланг группировки Клейста, цепко державшейся за Ростов.
Начинался второй этап операции. Части 37-й и 9-й армий поворачивали на юг, угрожая ударом в тыл Клейсту. Надо было ожидать, что старая хитрая лиса Клейст, шестидесятилетний генерал-полковник, награжденный железным крестом за успешные операции в Польше, Франции и на Балканах, попытается парировать этот удар. Но что именно он предпримет? Чтобы разгадать замысел гитлеровского генерала, требовалось узнать, где находится его основная танковая группировка, которую он держал в кулаке. К сожалению, обнаружить ее нашим разведчикам не удавалось: гитлеровцы искусно прятали свои танки, а погода, как назло, им благоприятствовала: стояли вьюжные туманные дни, которые в мирное время считались бы абсолютно нелетными. А ведь у гитлеровцев здесь двойное превосходство в танках, и если они удачно сманеврируют, вся наша операция будет поставлена под удар...
Покрышкина вдруг вызвали к генералу. Что это могло означать? Саша понял, что речь пойдет о каком-то особо ответственном задании, и он захватил с собой планшет с навигационным снаряжением.
— Здравствуйте, капитан, — сказал генерал. — Поздравляю вас с новым званием.
Покрышкин выпрямился.
— Служу Советскому Союзу!
Это было первое повышение в звании с самого начала войны.
— И неплохо как будто бы служите! — заметил генерал, улыбнувшись и подумав, что пора бы, в сущности, и наградить этого летчика. — А сейчас вам предоставляется возможность еще раз доказать это. Подойдите-ка сюда поближе.
Глядя на карту, испещренную красными и синими стрелами, генерал задумался. Потом, помолчав, сказал:
— Нам до зарезу нужно установить, наконец, куда же Клейст упрятал свои тринадцатую и четырнадцатую танковые дивизии. Они где-то здесь, близко. Пока игра идет втемную, мы можем ждать самых неожиданных сюрпризов. Вы должны помочь нам. Поищите танки вот здесь... здесь... и, пожалуй, еще вот здесь. Только хорошо ищите!
Покрышкин молча прикинул маршрут, подсчитал в уме расход горючего и сказал:
— К полету готов, товарищ генерал. Вот только погода...
Генерал молча подал Покрышкину синоптический бюллетень? Синоптики не обещали улучшения. Проследив за разочарованным взглядом Покрышкина, генерал подошел к окну. На улице все было бело от снега, смешанного с туманом.
— Ни черта не видать! — отрывисто сказал он. — Ни черта!.. А время не ждет. Ведь так, капитан?
Покрышкин отрапортовал:
— Будет сделано, товарищ генерал! Разрешите исполнять?
— Счастливый путь!
Взлетел Покрышкин на бурой «единице» техника Вахненко. Мотор работал ровно. Но погода ухудшалась с каждой минутой, и Покрышкин с трудом выдерживал маршрут, напрягая зрение, чтобы различить ориентиры. На крыльях оседал ледок. Саша низко вел «МИГ», вглядываясь в каждый предмет, выступавший над белой гладью.
Танков нигде не было. Земля молчала. Но именно это мертвое молчание вызывало у Покрышкина подозрение: фашисты не стреляли неспроста. Они наверняка притаились, чтобы не обнаружить себя! Но где танки, где?..
Время шло. Усталый, продрогший летчик упрямо кружил над степью, над деревнями, над лесными посадками, и нигде — ни следа крупных военных частей. Только однажды он увидел полузаметенный метелью след гусеницы, да одиночная машина мелькнула на дороге.
И в ту минуту, когда Покрышкин уже готов был отчаяться, он внезапно нашел то, что искал: в лощине у стогов сена и среди кустарников вырисовывались немецкие танки. И в то же мгновение грянули десятки пушечных выстрелов, огненные трассы потянулись к самолету: гитлеровцы поняли, что их обнаружили. Покрышкин, резко сманеврировав, ушел из-под огня, и через полчаса в штабе было принято его донесение. Наземные войска быстро совершили контрманевр и обрушились на танковые дивизии Клейста.
Теперь операция развертывалась стремительно. 27 ноября части 56-й отдельной армии, находившиеся за Доном, форсировали реку в таком месте, откуда Клейст никак не ждал удара. Выйдя на правый берег, они решительной атакой заняли станицу Аксайскую и, не давая противнику передышки, устремились к Ростову, достигли его окраин и завязали уличные бои.
Тем временем 37-я и 9-я армии, громя отборные эсэсовские части, подходили к Ростову с севера и северо-запада, угрожая армии Клейста полным окружением. Оставив в городе две дивизии и несколько пехотных полков, Клейст начал отводить часть своих сил к Таганрогу. Умелыми и дерзкими маневрами наши части обходили узлы сопротивления, внезапно преграждали путь отступавшим фашистам, атаковывали и били их на дорогах.
Гитлеровские части, оставшиеся в Ростове, оборонялись с неистовым остервенением — ведь это был первый за всю войну, начиная с 1939 года, случай, когда их гнали из крупного европейского города. На карту был поставлен престиж германского оружия. Понимая это, они цеплялись за каждую улицу. И все-таки им удалось продержаться в городе всего два дня.
В этих боях было нанесено поражение 14-й и 16-й немецким танковым дивизиям, 60-й мотодивизии, дивизии СС «Викинг». Кроме того, потерпели поражение 13-я танковая дивизия, дивизия СС «Адольф Гитлер», 76, 94 и 97-я пехотные дивизии группы генерала Шведлера.
Утром 29 ноября 1941 года Ростов был очищен от фашистских войск, и весть об этом разнеслась по всему миру. Через день 55-й истребительный полк перелетел в город Шахты — наши армии уходили вперед, и, чтобы быть ближе к переднему краю, надо было сменить аэродром. Впервые за всю войну самолеты перелетали не на восток, а на запад.
— Теперь не стыдно людям в глаза посмотреть! — говорил Покрышкину Фигичев. — А то прощаешься с хозяевами — не знаешь куда глаза девать. Хоть сквозь землю провались со стыда...
Все были рады первой большой победе над гитлеровцами. И все же не только Саша Покрышкин и его друзья, но и самые старшие из их начальников даже не подозревали, какую бурю вызвали в ставке Гитлера известия об этих успехах Советской Армии. Только два десятилетия спустя, когда он станет уже генерал-лейтенантом, Александр Иванович Покрышкин с интересом прочтет выдержки из дневника начальника генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии генерала Гальдера, который будет к тому времени найден в гитлеровских архивах и опубликован в Москве.
Разумеется, Гальдер в то время делал эти записи тайно, только для себя, не подозревая, что они когда-нибудь станут достоянием его заклятых врагов — советских офицеров.
«Большое беспокойство, — озабоченно писал генерал Гальдер 30 ноября, на следующий день после освобождения Ростова советскими войсками, — вызвала сегодня обстановка на фронте группы армий «Юг»... Беспокойство касается 1-й танковой армии. Превосходящие силы противника атаковали ее новые оборонительные позиции, пытаясь охватить армию с флангов, и вынудили ее уже днем ввести в бой свой армейский резерв (14-ю танковую дивизию). Несмотря на это, нашим войскам не удалось избежать новых вклинений противника... Войска оказались вынуждены отойти еще дальше в тыл.
Это вызвало большое возбуждение (!) у фюрера. Он запретил отход армии на рубеж Таганрог — река Миус— река Бахмутовка и потребовал не допускать отхода западнее этого рубежа. При этом была высказана мысль о наступлении 17-й армии на Ворошиловград. Люди, — осторожно писал Гальдер, намекая на Гитлера, — не имеют никакого представления о состоянии наших войск и носятся со своими идеями в безвоздушном пространстве.
Главнокомандующий сухопутными войсками (генерал Браухич) был вызван к фюреру на 13.00. По-видимому, произошел более чем неприятный разговор, в течение которого говорил один фюрер. — Забыв об осторожности, Гальдер, обидевшийся за своего главнокомандующего, теперь уже открыто писал: — Он (Гитлер) осыпал главнокомандующего упреками и бранью и давал необдуманные (!) приказы.
Главнокомандующий, следуя желанию фюрера, к сожалению, отдал приказ не отходить одним скачком на вышеупомянутый рубеж. Фельдмаршал фон Рундштедт (командующий группой армий «Юг») ответил, что он не может выполнить этот приказ, и просил изменить приказ или освободить его от командования. Ввиду того, что фюрер оставил за собой право окончательного решения по этому вопросу, ответ Рундштедта был передан ему дословно...
Полковник Хойзингер (тот самый Хойзингер, который два десятилетия спустя будет пригрет американским военным командованием и сделан одной из самых главных фигур в антисоветском военном блоке НАТО. — Ю. Ж.) доложил об обстановке на фронте и положении группы армий «Юг». Происходили неоднократные переговоры по телефону с верховным главнокомандованием вооруженных сил...
В 2.00 1 декабря фюрер приказал фон Рундштедту сдать командование группой армий «Юг» и передать командование Рейхенау, который должен выполнить данный им (фюрером) приказ».