Оставалось прижаться к стене в надежде, что рефлексы водителя заставят свернуть его к оврагу. В этом случае столкновение с моей машиной могло бы ускорить его перемещение в данном направлении, позволив мне проехать.
Так, к сожалению, не случилось.
Водитель надавил на гудок и снизил скорость, как только увидел меня. Я не мечтал о лобовом столкновении, но был готов к нему. Сам надавил на гудок, но и не подумал снизить скорость.
Расстояние между нашими машинами стремительно сокращалось. Он наконец свернул, но слишком поздно.
Мы столкнулись. Он съехал с подъездной дороги, я попытался столкнуть его еще дальше, но не смог сделать это достаточно далеко.
Задев стену, я проехал мимо его машины и остановился. Попытался поехать дальше. Попытался включить задний ход. Бесполезно.
Схватил ножку койки, валяющуюся на сиденье справа от меня. Быстро взглянул на машину — оказывается, в ней было трое. Дверь с моей стороны была плотно прижата к стене, дверь с их стороны можно было открыть всего лишь на несколько дюймов, но затем она должна была упереться в их машину. Не раздумывая, я закрыл глаза и треснул трубой по лобовому стеклу.
Очевидно, их теперь делают достаточно прочными. Я имею в виду лобовые стекла.
Трое вышли из машины. У всех троих — пистолеты. Двое подошли с передней стороны машины, один — с задней.
Один навел на меня пистолет и завопил:
— Руки вверх!
Свое требование он подтвердил тем, что немного сместил мушку и всадил пулю в лобовое стекло угнанной мной машины.
Я бросил трубу и поднял руки. Меньше всего мне хотелось погибнуть в «форде», да еще в Бразилии.
Один из них — Доминик, как я понял, — держал меня под прицелом, а двое других попытались убрать машину.
Двигатель не помог, не помогла и мышечная сила. Я услышал, как они ругаются.
Я засмеялся. Истерически, как мне показалось.
— Вылезай через лобовое стекло, — сказал Доминик.
— Слишком много осколков.
— Убери тем, что валяется рядом.
Я подчинился, потом перелез через приборный щиток на капот. Он отошел на несколько шагов, а я спустился на землю.
— Лицом к машине, руки на капот, — приказал он.
Потом, повернувшись к одному из двоих, судя по всему к Виктору, приказал:
— Обыщи его!
При обыске были обнаружены проволочки в левом кармане брюк.
— Как вы вышли из дома? — спросил он.
— Открыл дверь.
— Чем?
— Этими проволочками. Замок был старым.
Подошел водитель, которого я раньше не видел.
— Проклятье! — воскликнул он. — Посмотрите на машины.
Он занес над моей головой кулак.
— Перестань! — закричал Доминик. — Если ты его вырубишь, придется самому его тащить. С меня достаточно на сегодня. Оставь свет в этой машине включенным. Возвращаемся домой.
Водитель кивнул.
— Пусть возьмет ключи от замка зажигания, — сказал он. — Двигатель еще работает.
Я вернулся к машине и достал ключи.
Потом под их конвоем обошел разбитые машины и, пройдя по краю оврага, вышел на дорогу. Какие-то разбуженные птицы защебетали в деревьях. Лучше бы я услышал их во сне.
Допросы продолжились, как только меня привели обратно в дом. Впрочем, на этот раз были применены некоторые новшества, например меня били по ступням. Возникли новые вопросы, касающиеся того, кто послал меня украсть то, что я якобы украл, и сколько мне за это заплатили. После каждого отрицательного ответа меня, как правило, били по животу, используя набитый носок. Ради разнообразия, как я полагаю. Затем меня распяли на столе. И каждый раз, когда я терял сознание, выливали на голову и плечи ведро воды. Я потерял счет времени и числу обливаний.
Следующие два дня вспоминаются мне как тяжелый бред. Не хочется рассказывать о том, как они наполняли ванну водой, засовывали меня в нее головой вниз и держали, пока я не начинал захлебываться, а потом делали мне искусственное дыхание и продолжали допрос. Не хочется вспоминать и о том, как они приложили электроды к моим яичкам и пропускали ток, пока я несколько раз не повторил свою историю, начиная с Карла Бернини и заканчивая ЦРУ, а они только смеялись и говорили, что я говорю неправду. Нет, обо всем этом не хочется вспоминать и рассказывать.
Часть ночи и половину дня я провалялся голым на брошенном на пол матрасе, дрожа и переходя из состояния кошмарных снов в состояние сознания, которое было ничуть не лучше кошмаров. Они унесли из камеры трехногую койку и не вернули одежду после допроса. Меня уже перестали волновать повреждения внутренних органов. Правда, иногда я задумывался о том, сколько проживу. Странно, но на теле не было ни единой гематомы.
Порой я начинал фантазировать, что сделал бы с ними, если бы представилась такая возможность. Старался не думать ни о чем другом и смаковал подробности.
Наконец они снова пришли.
Принесли стол и стул, поставили их у окна и ушли. Через несколько минут вернулись и поставили на край стола тарелку с горячей и выглядевшей вполне прилично пищей. Один из них задержался у двери, прежде чем уйти.
— Обед, — сказал он.
Я подполз к столу — ноги слишком болели, чтобы выдержать вес тела.
Сел на стул и стал есть. Съесть удалось не много. Они вернулись. Я вздрогнул, но не обернулся, услышав, как открылась дверь. Заставил себя набить рот на тот случай, если они собирались засмеяться и унести еду.
— Прошу прощения, — сказал Доминик, поставил на стол таз с водой, а рядом положил полотенце, мочалку, мыло и бритвенный станок.
— Ваша одежда, — сказал он, выходя из камеры.
Я обернулся и увидел, что одежда, выстиранная и выглаженная, аккуратно сложена на матрасе.
Я доел то, что оставалось в тарелке, и выпил стакан чистой воды. Посмотрел на бокал с чем-то похожим на вино, который оставил на десерт. Сделал глоток — действительно вино.
Помылся, стараясь не вставать со стула, насколько это было возможно. Зеркало мне не принесли, тем не менее я вполне прилично побрился.
Доковылял до матраса и оделся. Удивился, обнаружив, что никто не покусился на содержимое пояса с деньгами.
Рядом с одеждой лежал конверт большого формата. В нем находилось все, что у меня отобрали, то есть паспорт, бумажник, расческу, часы и т. п. Причесавшись и убрав вещи в карманы, закурил одну из немногих оставшихся сигарет. Поморщился, увидев переданный мне Бруно список художников: он был предметом слишком многих вопросов.
Туфли надевать не стал, сел у окна, использовав их как подставку для ног. Постепенно начал чувствовать себя человеком. Даже появилась надежда, что меня оставят в живых. Выкурив вторую сигарету, я почувствовал, что начинаю дремать, и заснул на стуле.
Примерно через полчаса услышал, что открывается дверь, мгновенно проснулся.
Виктор кивнул мне и улыбнулся.
— Прошу вас следовать за мной, — сказал он.
Я сунул ноги в туфли, встал и вышел вслед за ним в коридор. Мы подошли к двери в переднюю комнату. Он жестом пригласил меня войти, но сам остался в коридоре.
Инспектор Моралес располагался за столом, перед ним сидела Мария. Судя по ее виду, она тоже подверглась процедуре выведения на чистую воду. Лицо у нее было измученное, глядела она исподлобья, и это ее состояние не могли скрыть ни аккуратная прическа, ни косметика. Но лицо было напряженным, а взгляд хитрым, несмотря на мытье, причесывание и наложение косметики. Рядом с ней, слева, стоял свободный стул, и Моралес показал на него:
— Присаживайтесь, мистер Уайли.
Я сел и уставился на него выжидающе.
— Во-первых, — сказал он, — как я уже говорил мисс Борзини, я приношу свои извинения по поводу неудобств, которые вы испытали во время вашего пребывания здесь. Насколько я понимаю, некоторые лица, проводившие допрос, превысили свои полномочия. Они понесут заслуженное, предусмотренное уставом полицейского управления наказание.
Я вспомнил улыбку Виктора, но ничего не сказал.
— Проведя дополнительное расследование, — продолжил Моралес, — мы нашли ваши показания приемлемыми. В результате нелепого совпадения вы оказались на месте преступления на следующее утро после его совершения при — надеюсь, вы признаете это — весьма подозрительных обстоятельствах.
Он замолчал, словно ожидая нашего согласия, потом пожал плечами.
— Такие ошибки иногда случаются, — сказал он. — И именно такая ошибка произошла с вами. Еще раз приношу свои извинения. Впрочем, все закончилось: неудобства, страдания… Мы вас освобождаем. Уверен, дальнейшее пребывание в нашей стране поможет стереть из памяти… все эти неприятности. Вы должны понимать, что долгом полицейского является тщательное расследование происшествия.
Я по-прежнему не спускал с него пристального взгляда.
— Вашу машину мы вернули в прокатное агентство, — сказал он. — Сразу же после вашего задержания. Мы не знали, какое именно время вы проведете в нашем обществе, поэтому нам показалось неблагоразумным допустить накопление платежей. На данный момент вы ничего не должны агентству. По той же причине мы выписали вас из отеля в Сантосе. Ваш багаж находится в углу этой комнаты.
Он показал рукой, но я и не подумал повернуть голову.
— В отеле вы тоже ничего не должны, — добавил он.
Он достал пачку сигарет, улыбнулся и протянул ее нам.
— Нет, — сказала Мария.
Я отрицательно покачал головой.
Он закурил, поперхнулся дымом, откинулся на спинку стула.
— Машины у вас нет, — сказал он, — поэтому я чувствую себя обязанным доставить вас, куда пожелаете, в Сантос или Сан-Паулу.
Я почувствовал на себе взгляд Марии.
— В таком случае доставьте нас в «Отон Пэлэс» в Сан-Паулу, — сказал я, вспомнив этот отель из списка рекомендованных в путеводителе.
— Прекрасный выбор! — воскликнул он. — Увидите, тамошний ресторан — выше всяких похвал.
Я достал сигарету из своей пачки. Он услужливо протянул руку с зажигалкой, но я предпочел прикурить от спички.
— Вы, конечно, рассержены, — сказал он, — что вполне объяснимо. Весьма сожалею об этом. Сожалею о проявленной недоброжелательности гораздо больше, чем о совершенной ошибке. Тем не менее сделанного не поправишь. Многое в нашей стране оставит у вас исключительно приятные воспоминания. Сан-Паулу — мир в самом себе, мир будущего. Сами увидите. В этом городе ежедневно создается красота, власть и будущее всей Южной Америки. Уверен, впечатление от этого города заставит вас забыть о ваших недавних злоключениях. Давайте больше не будем говорить о них. У вас есть вопросы? Пожелания?
— Вы нашли? — спросил я.
— Что?
— То, что было украдено из сейфа Эмиля Бретана.
— Нет, — ответил он.
— А самого Эмиля Бретана?
— Пока нет.
Я улыбнулся.
— Уверен, это случится достаточно быстро, — добавил он.
Я улыбнулся еще шире.
Он повернулся к Марии:
— Мисс Борсини, вы хотите о чем-то спросить?
— Нет.
— Очень хорошо, — сказал он, вставая со стула. — Я сам собирался в город и с удовольствием подвезу вас до отеля «Отон».
Мы не произнесли ни слова, встали и вышли вслед за ним из комнаты. Мария немедленно схватила меня за руку, я почувствовал, что она дрожит и находится на грани истерики. Я обнял ее за плечи, так мы и дошли до машины.
Доминик вынес наши вещи, Виктор сел за руль. Заднее сиденье было предоставлено в наше полное распоряжение, и она проплакала до самого отеля.
Пока мы ехали, я пытался запомнить каждый поворот, название каждой эстакады и каждого перекрестка на въезде в город. Поездка длилась никак не менее часа, но в итоге я был практически уверен в том, что смогу повторить маршрут.
— Правда красиво? — спросил Моралес, когда мы миновали ослепительно белый бетонный район города.
Мы не ответили. Мы не реагировали на все его попытки завести с нами разговор на нейтральные темы.
Он вздохнул и на время замолчал.
Я чувствовал все усиливающуюся ярость, а еще удивление по поводу того, что все дело закончилось так резко и странно. Они нас держали в тюрьме в течение, вероятно, нескольких недель, потом вдруг решили, что ошиблись, и извинились как ни в чем не бывало. Я совершенно не понимал, что происходит, кроме того, их отношение, как мне показалось, было специально рассчитано на то, чтобы привести меня в ярость. Мучения, унижения, равнодушие и освобождение — все говорило о том, что наша ценность для вселенной заключалась лишь в информации, которой мы якобы обладали и которую они желали получить. Очень хорошо. Я надеялся, что очень скоро они узнают истинную ценность моего отношения к ним. У меня возникло к ним особое отношение.
— Полагаю, вы захотите предъявить претензии через посольства ваших стран, — сказал Моралес, когда мы подъехали к отелю. — Разумеется, с нашей стороны последует письменное извинение, мы выразим глубокое сожаление, что все получилось так нескладно. Говорю это вам только потому, что советую потратить время на более приятные вещи. Наслаждайтесь пребыванием в нашей прекрасной стране, в ее столице.
Мы вышли из машины. Доминик достал чемоданы из багажника и поставил их на тротуар. Он улыбался.
Моралес тоже вышел из машины и остановился перед нами.
— Наслаждайтесь, — сказал он, протягивая руку.
Я посмотрел на его руку, потом — ему в глаза. Поднял чемоданы и внес их в вестибюль. Никто из нас не обернулся, однако номерной знак его машины я тоже запомнил.
Нам предоставили номер на верхнем этаже в задней части отеля.
Когда наш багаж уже находился на стеллаже и дверь за коридорным закрылась, Мария бросилась мне в объятия. Ее била дрожь, она рыдала. Я крепко прижимал ее к себе, гладил по шее и волосам. Лишь через несколько секунд осознал, что мы целуемся. Решил не останавливаться. Это было рефлексом как с моей, так и с ее стороны.
Ситуация продолжала развиваться, хотя ни я, ни она не произнесли ни слова. Буквально через несколько минут мы оказались в постели. Потом началась дикая скачка в полной тишине, по пейзажу плоти, ее волосы были в моей руке, а мягкое тело выгибалось подо мной. В течение некоторого времени ничто другое не имело для нас значения.
Потом я лежал, глядя в потолок, курил, а она прижимала мой левый бицепс к своей груди.
— Что будем делать? — шепотом спросила она.
— Попытаемся понять, что произошло, — ответил я. — Моралеса убивать пока не следует. Возможно, придется подождать несколько месяцев. Возможно, я покину страну, чтобы вернуться потом. Но я его достану.
— А что будем делать с другим делом? — спросила она после долгой паузы.
— Все связано. Каким-то образом. Я в этом не сомневаюсь.
Она крепко сжала мою руку, потом отпустила.
— С чего начнем?
— Сообщим в наши посольства о том, что с нами случилось.
— А чем это нам поможет?
— Ничем. Но я думаю, что мы должны так поступить. Давай в течение некоторого времени вести себя достаточно предсказуемо.
Я потушил сигарету и погладил ее по волосам.
VIII
Его звали Дональд Мэйсон. Лет пятидесяти, как мне показалось, черные волосы едва тронуты сединой. Взгляд темных глаз твердый, движения — неторопливые и уверенные. Речь с ярко выраженным бостонским акцентом без растягивания слов звучала убедительно.
Мы сидели в небольшом кабинете американского консульства и слушали шум дорожного движения под окнами.
Встреча состоялась через два дня после нашего освобождения. Я позвонил в консульство, назвался гражданином США, связанным с определенной правительственной организацией, и попросил о встрече с офицером контрразведки. Добавил, что нуждаюсь во встрече срочно, назвал номер своего телефона и повесил трубку. Потом мы с Марией заказали ужин и не выходили из номера.
Мэйсон позвонил ближе к вечеру. Звонок был международным. Он не сказал, откуда звонит. Мы договорились о встрече, каковая и состоялась на следующее утро именно в этом кабинете. Я рассказал ему о случившемся с нами. Он внимательно меня выслушал, сказал, что все проверит и свяжется со мной.
И действительно связался, и мы встретились.
И сейчас он говорил мне, что все закончилось.
— Вы имеете в виду, что меня больше не разыскивают в связи с совершенными в Риме убийствами? — поинтересовался я.