— Чарли сказал мне, что у него была связь. Он просил у меня прощения и получил его. Я тоже развожусь с ним.
Чарли явился на следующий вечер.
— Тельма сказала, что я могу жениться на своей лаборантке. С чего мне на ней жениться? — Когда он покидал его, пропустив несколько порций виски, то сказал: Если бы не вы, у меня по-прежнему был бы счастливый брак.
Родители Джоанны принимали участие в сложившейся ситуации, бесконечно посылая игрушки, стараясь возместить для себя потерю Джоанны подарками внуку и долгими телефонными разговорами издалека с ребёнком, который никак не мог привыкнуть к ним.
— Билли, это бабушка!
— И дедушка! Я тоже здесь, Билли!
— А, привет.
— Как ты там, Билли? Что ты делаешь? — задавала она ему вопросы.
— Ничего.
— Ничего? Ой-ой, такой большой мальчик, как ты, должен чем-то заниматься.
— Играю.
— Восхитительно. Ты слышишь, Сэм? Он играет. А во что ты играешь?
— В удочку.
— Удочку. Просто прекрасно — в удочку. А что это такое — удочка?
— Я лежу в пижаме на кровати и стараюсь, что бы моя пиписка качалась как удочка.
— Ах, вот как…
Каким он был ребёнком? Билли была свойственна некоторая восторженность. Он могсовершенно искренне воскликнуть, как он делал время от времени: «Какой прекрасный день, папа!» Он был нежным и любящим малышом, решил Тед. Он был не очень агрессивен, и Тед задумался: а что, если Билли вырастет по его образу и подобию? Что, если Билли» как и его отец, будет страдать отсутствием напора и натиска?
Его поражала яркость воображения ребёнка, его сказки о летающих кроликах, об Оскаре-Брюэге» который на подземке ездил в Париж; как он из палочек делал ракеты, а камешки становились двигателями; он настолько увлечённо играл в свои выдумки, что Тед даже осведомился у педиатра, не стоит ли ему обратить на это внимание. Доктор сказал, что этому можно только радоваться. Освободившись от груза беспокойств, он и стал радоваться, как каждый раз, когда они беседовали о смысле существования.
— А что ты делал, папа, когда был маленьким мальчиком?
— Играл в те же игры, что и ты.
— И ты тоже смотрел «Сезам»?
— Тогда не было «Сезама». И телевизоров не было.
Билли попытался усвоить сказанное.
— У вас вообще не было телевидения?
— Оно ещё не было придумано. Никому ещё не пришла в голову идея о телевидении.
Не существовала такая неотъемлемая часть их жизни, как телевизор? Ребёнок пытался понять, как это могло быть.
— А был тогда яблочный сок?
— Да, яблочный сок у нас был.
И Тед пытался сам понять, что же это такое быть четырх лет отроду, когда стараешься усвоить окружающий мир.
Они вышли после «Бюргер Кинга», куда Тед специально водил мальчика вечером в пятницу.
— Когда тыбыл маленьким, был «БюргерКинг»?
— Нет, Билли, его не было.
— Чего же ещё не было?
— Ну, не было закусочных Макдональдса. Не было астронавтов. Не было ведёрок с мороженым, которых ты можешь держать дома, потому что морозильники везде не были такими большими. И не было таких мам, которые бросали своих мужей и своих малышей, сказал он про себя.
Ден рекомендовал ему фирму «Шонесси и Филлипс», подчеркнув, что она состоит из поклонников футбольной команды «Гиганты», к которым относится и сам Джон Шонесси. В первые пятнадцать минут их знакомства Шонесси» высокий» элегантный мужчина лет пятидесяти, обсуждал всю историю клуба «Гиганты», явно стараясь установить контакт со своим будущим клиентом. Наконец разговор перешёл к делам Теда.
— Я бы сказал» что моё дело можно решить в два счёта — начать и кончить.
— Ничего подобного. Я мог бы припомнить вам пару десятков дел» которые, казалось бы» тоже только начать и кончить, как вы выразились — так все зубы на них обломали.
— Не пугайте меня, пожалуйста. Ден ввёл вас в курс дела?
— Ваша жена предпочла удалиться от семейного очага. Она высылает вам соответствующие бумаги и она готова подписаться под чем угодно.
— Расскажите мне, как работает этот механизм. И сколько это может продлиться? Сколько будет стоить?
— Ну, первое, что вам стоило бы усвоить, — это то, что мы знакомы с позициями обеих сторон. Клиентами у нас бывают и жёны, и мужья. Мы понимаем и тех, и других. Второе — развод может быть довольно запутанным делом. И я бы сказал, что, коль скоро вы живёте здесь, приходится подчиняться правилам. Забудьте о том, что она вам причинила. Вы можете действовать двумя путями. Объявить, что она вас просто бросила. Решение займёт примерно год. Слишком долго. Или же можно утверждать, что она жестоко и бесчеловечно обращалась с вами тогда потребуется несколько месяцев.
— Жестоко и бесчеловечно…
— Вам надо посетить врача. Он явно подтвердит, что вы находитесь в состоянии большого напряжения. Ведь вы испытываете напряжение, не так ли?
— Ну, видите ли…
— Вы в напряжении. Что же касается последней части вашего вопроса… Две тысячи долларов.
— Ух.
— Как говорят, я старый профессионал. Я получил образование в Сент-Джоне. Часто публиковался. Да, мок услуги обходятся недёшево. Люди платят, чтобы их дела были в порядке, и я бы сказал, что вам это не помещает.
— Честно говоря, я этого не ожидал. Хотя какого чёрта — пусть так и будет!
— Прекрасно, Вы обрели хорошего юриста, Тед. Расторжение брака должно быть проведено чётко и ясно. Нас интересует только ваша жизнь.
В юристе он не сомневался. Но две тысячи долларов… Неплохо было бы после завершения всех дел представить счёт Джоанне.
Садик Билли организовал недорогую воскресную группу, которая собиралась по утрам, и Тед записал туда ребёнка. Воспитательница была очень внимательна к Билли, когда он только начал посещать садик, и сказала Теду, что, по её мнению, мальчик вполне освоился с коллективом. «Дети куда более гибки, чем мы себе представляем», — сказала она. Тед перестал ломать себе голову, как он должен развлекать Билли в конце недели, не чувствуя больше, что он должен быть рядом с ним каждый час. Игровая площадка в парке, в нескольких кварталах от их дома, была полна конструкций, которые очень радовали Билли; бассейн с брызгалками, а за воротами парка — изобилие лотков, готовых угощать лимонадом и мороженным. Тед сидел сам по себе, почитывая газеты и журналы, а Билли время от времени подбегал к нему, отрываясь от своих занятий, и просил купить мороженое. Тед не собирался убеждать его, что играть надо только со своим папой, но в течение дня они играли и на пару и Тед изображал великана, когда Билли втягивал его в игры, созданные его воображением.
— Давай играть в обезьянок.
— Каких обезьянок?
— Ты будешь папа-обезьяна, а я буду ребёнок-обезьяна и мы будем лазать по игровой площадке.
— Но не на все.
— На горку.
— О'кей. Я буду лазить на горку.
— И ты будешь визжать как обезьяна.
— Папа не может визжать как обезьяна.
— И ещё ты будешь ползать по земле.
— Почему бы мне не быть прямоходящей обезьяной?
— Таких обезьян не бывает.
В ходе переговоров они решили этот сложный вопрос.
— Ну, хорошо, — сказал Тед, — значит, ты будешь визжать и ползать, а я буду чесаться как обезьяна.
— Здорово. Папа-обезьяна, которая чешется.
И они стали карабкаться на какую-то горку, расположенную в Африке, считая себя обезьянами или, что касается Теда, облагороженными обезьянами.
В жаркое июльское воскресенье они явились на игровую площадку, готовясь провести там время; большую часть его Билли провёл над брызгалками, где к нему присоединился и Тед, закатав брюки и сняв туфли и носки, как и большинство родителей. Затем Тед устроился за чтением в сторонке, пока Билли носился вокруг, брызгался водой, прыгал и кувыркался, счастливый от того, что весь день может провести в плавках.
— Будь моим водоносом, — сказал Тед, и Билли, наполнив пластмассовое ведёрко водой, стал носить его к Теду и поливать склонённую голову отца, заливаясь счастливым смехом. Они оставались тут допоздна, и когда спала жара, а тени удлинились, парк обрёл особую прелесть. У Теда было ощущение полноты жизни. Билли весь день хохотал, носясь без устали. Они были одним целым; он не мог отделаться от мысли, что если дети в самом деле умеют приспосабливаться к обстоятельствам, то и взрослые тоже. Оглянувшись, он внезапно обнаружил, что Билли нигде не видно. Его не было ни рядом с брызгалками, ни в песочнице, ни на лесенке, ни на вышке. Тед торопливо осмотрел игровую площадку. Мальчика тут не было.
— Билли! — крикнул он. — Билли! — Тед кинулся ко входу в парк, где располагался бассейн, но Билли не было и там. Билли! Билли! — И вдруг краем глаза он заметил его. Мальчик, покинув площадку, шёл по дорожке парка. Тед кинулся за ним, выкрикивая его имя, но тот не обернулся, прибавив шагу. Но Тед бежал быстрее и наконец оказался в нескольких ярдах от него. И тут он услышал, как мальчик зовёт: «Мама! Мама!», обращаясь к высокой женщине с чёрными распущенными волосами, которая шла перед ним. Билли догнал её и схватил за юбку. Повернувшись, она посмотрела на него, обыкновенная женщина, прогуливавшаяся по парку.
— А я думал, что ты моя мама, — сказал он.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ларри сказал, что это сделка века: за эти деньги он получит целый дом на Файр-Айленде, совершенно потрясающе, у хозяйки будет нервное расстройство.
— Если останется в доме? — уточнил Тед.
— Понятия не имею. Договорились с четвёртого июля, что приходится на конец недели. Она ещё никого не видела, но когда уик-энд кончится, она задницы от кресла оторвать не сможет.
Тед усомнился, что стоит ли использовать слабость владелицы дома, в результате чего его обитатели могут вызвать у хозяйки нервное расстройство. Но, по настоянию Ларри, он согласился позвонить организатору коммуны, дизайнеру интерьеров, как назвал её Ларри, у которой был десятилетний сын.
— Я, как и все, отношусь к числу одиноких родителей, — сказал Тед по телефону. Он засмущался, уловив, с каким интересом она восприняла его сообщение. Словно бы он обрёл определённую категорию.
Мы бы не хотели, чтобы у нас в доме были откровенные холостяки, — сказала она. — Вы вполне подойдёте. И вымужчина. Нам нужен ещё один мужчина.
В пятницу в половине шестого Этта привела Билли на станцию Лонг-Айленд. Вокзал был переполнен людьми, которые стремились выбраться из города, сесть на ближайший поезд, доехать до пригорода, на берег моря, и Тед отчаянно проталкивался среди толпы. Увидев Этту и Билли, ожидавших его, он так поразился их виду, что сбился с шага. Билли, человечек, который играл для него такую большую роль, главный персонаж в его жизни, в этой мяту щей толпе казался таким хрупким и маленьким. Малыш, хрупкий маленький ребёнок, он держал Этту за руку.
— Привет! — крикнул ему Тед, и ребёнок, кинувшись к отцу, повис у него на шее, словно они не виделись несколько недель; он был искренне поражён тем чудом, что его собственный папа вдруг возник из кишащей вокруг толпы.
Тед всегда считал, что Оушн-Бич в Файр-Айленде слишком запружён людьми, обливающимися потом. Но вдруг, посмотрев на него глазами Билли, приковавшегося взглядом к лоткам с мороженым, к витринам игрушек, к стойкам пиццы — «А ты и не говорил, что тут есть пицца!» — он понял, что Оушн-Бич не уступает Каинам.
Он нашёл дом, ничем не отличающийся от всех прочих бунгало, с портиком над крыльцом, с розовой надписью над дверью, гласившей «Дорогая Глория». Сама обладательница этого имени появилась в дверях — полная женщина, лет под сорок, в обрезанных выше колена джинсах. Её рубашка-безрукавка отвечала последней моде, поскольку откровенно сообщала надписью под вырезом: «Большие Груди». «Должно быть, вы Тед?» — пробасила она низким голосом, и Билли сразу же спрятался Теду за спину. Она представила его «домоправительнице» по имени Эллен, независимой издательнице с одиннадцатилетней дочерью, психиатру Бобу с шестнадцатилетним сыном, который всё лето не отходил от него, и сорокашестилетней владелице магазина «Здоровая пища» Марте, у которой была девятнадцатилетняя дочь. В доме была общая столовая, гостиная и пять спален. Правила предписывали каждому родителю, который явился сюда без своей половины, спать рядом со своим отпрыском.
В соответствии с правилами, текст которых висел над раковиной, каждый родитель нёс полную ответственность за поведение своего ребёнка за обеденным столом. На долю домоправительницы приходилась готовка, но никто, кроме соответствующего родителя, не должен был обращать внимания на капризы ребёнка во время еды. Любой родитель мог в любое удобное время сварить кукурузные початки или явиться на кухню, чтобы под струёй холодной воды остудить их. Эллен, редактор, женщина шести футов ростом, под сорок лет, демонстрировала остальным, как хорошо у неё получаются цыплята. Психиатр, сдержанный сутулый мужчина, сорока с лишним лет, почти не говорил с остальными. Его Сын, такой же сутулый, смахивающий на отца, казалось, и по возрасту, тоже был неразговорчив. Владелица магазина здоровой пищи всем своим внешним видом демонстрировала качество своей продукции — при росте в пять футов и один дюйм она весила около ста девяноста фунтов, а её дочь была на несколько дюймов выше и на несколько фунтов тяжелее. На десерт они предпочитали пирожные из чистого шоколада.
После обеда явился Ларри. За прошедшие несколько лет друзья виделись не так часто, и когда в знакомой обстановке Файр-Айленда снова появился Ларри, они опять почувствовали себя давними друзьями, хотя пышная шевелюра его приятеля поредела и на макушке стала просвечивать тонзура; глядя на Ларри, Тед подумал, что время не щадит и его.
— Вечером предстоит потрясающая вечеринка. Высшего класса. — Это-то у него не изменилось.
— Я предпочёл бы остаться с Билли.
— Бери Билли с собой. Мы его там уложим.
— Ларри, ты потрясающ.
— Конечно. Это же Файр-Айленд, старина. — И он обратил своё внимание на Глорию, которая сменила свою безрукавку «Большие Груди», запачканную во время обеда, на чистую с теми же «Большими Грудями».
Тед с Билли прекрасно провёл время на пляже, где Тед даже осмелился сыграть несколько партий в волейбол, пока Билли строил песочные замки. Ларри позвонил с Оушн-Бич в воскресенье днём. Он готов встретить Теда в шесть на материке и подбросит его домой — надёжный друг Ларри.
— Одна маленькая штучка. Ничего не говори Глории обо мне. Мы расстались.
— Ларри, когда вы успели расстаться? Вы же ещё даже не сошлись.
— Мы занимались этим всю неделю, Но чем ты занимаешься, приятель? Ты ещё никого не подцепил?
— Никого не встретилось.
— Так ищи! Иди ищи и хватай первую же леди.
Со времени ухода Джоанны прошло четыре месяца. Женщины пока его не волновали. Шесть лет с тех пор, как он познакомился с Джоанной, Тед не притрагивался к другой женщине.
— Всё это было так давно, — сказал Тед. — Я даже не представляю, как они сегодня предпочитают обниматься.
Глория позвонила в колокольчик, собирая всё общество. Она извинилась перед Тедом, что сбор носит несколько военизированный характер, но всё равно звонила в колокольчик. «Помогает собирать всех», — объяснила она. Он звучал по воскресным вечерам, когда предстояло отчитываться в расходах — сколько пошло на содержание дома, сколько на его обитателей, и так далее. Это была часть совместного бытия, о котором он забыл — паевой взнос. Собирается ли Тед сейчас вносить его? Его доля была двести долларов, что, как Ларри объяснил ему, было исключительно дёшево.
— Не уверен, — сказал он и все остальные удивлённо воззрились на него, словно он оскорбил каждого из них.
— Я хотел бы переговорить с другим членом моей команды.
Билли был на воздухе, играя в прятки с приятелем из соседнего дома. Тед было сказал ему, что им надо отправляться домой, но не успел он продолжить, что они могут и остаться, стоит только решить, как Билли разразился слезами. Он не хочет оставлять ни этот домик, ни остров, ни своих друзей. Тед выложил двести долларов. Он обрёл официальный статус обитателя дома, члена команды и одинокого родителя в обиталище Дорогой Глории.
В конце недели Оушн-Бич бывал заполнен скопищем людей, которые путешествовали из бара в бар и по знакомым компаниям. Соседи же Теда предпочитали сидеть дома. Так им было удобнее и уютнее. Он тоже мог сидеть в гостиной, вместе с остальными, читая или болтая, что избавляло его от необходимости сталкиваться за стенами с обществом холостяков.