— Он был помешан на пожарах, оказывается, — сообщил Рокотов.
— Откуда знаешь?
— Покойничек рассказал…
О чем еще рассказал покойничек, Влад предпочел до поры до времени умолчать. Ему не хотелось нагружать сейчас Ясеневского подробностями насчет могил и мест затопления. Мишень — процессор, но и они сами сгодятся на худой конец.
Вот и порог.
Бросок — и Рокотов уже катился через коридор, отползая в сторону, забирая вправо.
Еще бросок! От тучного Ясеневского такого Влад никак не ожидал. Сумо! Полковник оказался проворнее многих бойцов, с которыми Рокотову доводилось сходиться.
Полковник уловил удивление на его лице и подмигнул:
— В тираж меня вывел? — Он непроизвольно повторил слова Коротаева. — Погоди, еще в деле не наблюдал… Интересно, сколько времени будет лечиться этот урод-инвалид?
Рокотов неторопливо встал.
— В конце концов, это только глаза… Голосовой аппарат у него в порядке, мозги на месте.
— Будем надеяться, — Ясеневский оглянулся на Шныгу, так хотевшего подзаработать деньжат и теперь калачиком свернувшегося на ковре.
Рокотов прочитал его мысли:
— Снайпер стрелял, и не с территории. Из леса, с высоты. Черта с два его возьмешь.
— Попробуем хотя бы, — без особой надежды проворчал генерал. — Сейчас сгоняем в больницу и посмотрим, как там с нашим слепым новоявленным… а после придется вернуться. С депутатом беседовать.
На выходе он отдал приказ своим людям прочесать лес на предмет снайпера, но понимал, что вряд ли это принесет какие-то плоды.
Глава седьмая
ОФТАЛЬМОЛОГИЯ И РАЗГОВОРЧИВОСТЬ
— Его нужно срочно оперировать, — категорично заявил дежурный врач, возглавлявший ночную бригаду. По своему положению в больничной иерархии он был равен Ясеневскому и мог позволить себе любой тон.
Генерал не возражал.
В бахилах, колпаках, халатах и марлевых повязках они с Рокотовым смотрелись более чем странно, потому что под халатами угадывалась, выступала из-под них разнообразная амуниция.
Не то инопланетяне, не то роботы новейшей конструкции для проведения особенно сложных оперативных вмешательств.
В последнем, впрочем, было много истинного.
— Видеть будет? — лаконично спросил генерал.
— Вряд ли, — ответил хирург. — Возможно, потом, в виде некоторой цвето- и формоимитации… но здесь уже нужны нейрохирурги. Это очень сложная техника с вмешательством, затрагивающим затылочную долю мозга. Можно сказать, она еще экспериментальная.
— Обойдется, — проворчал Рокотов.
— Я попросил бы вас, — парировал врач. — Мне все равно, кто он такой. Для меня он всего-навсего пациент.
— Да ладно, — отмахнулся Влад. — Небось это стоит огромных деньжищ. Такими экспериментами заниматься не нам. Пускай проплачивают его хозяева. А им будет проще сэкономить — сдается мне.
«Тоже, Дон Кихот. С эким пафосом произнес-то. Гордится собой. Пациенты, доктор, бывают разные».
Но Рокотов не сказал этого вслух.
Коротаев, лежавший под простыней на каталке, отлично их слышал. В тюрьме он много читал, самые разные книги, а потому позволил себе вольность.
— У меня отлично развита слуховая репрезентативная система, — проговорил он негромко.
Тут даже доктор смутился.
— Что, — осторожно спросил он, — у вас хорошо развито?
— Репродуктивная система? — подхватил Рокотов. — Это мы исправим при следующей встрече…
— Вы идиот, — выдавилось из пациента. Речь давалась ему, сжигаемому болью, с великим трудом. — Вы в состоянии думать лишь о примитивных вещах. Не выше сапога. У человека есть разные репрезентативные системы… Один познает мир зрением, другой слухом, третий ощущениями… Поэтому первый, к примеру, скажет: «Я вижу, что вы идиот», а второй — «Я слышу, что вы идиот», а третий — «Я чувствую, что вы идиот…»
— Я все хорошо понял, — отозвался Рокотов. — Какой тяжелый больной! Хорошо! Я оставлю репродуктивную систему напоследок. Сперва я сделаю из тебя великого немого… лучше — глухонемого…
— Прекратите, он под действием препаратов, — вмешался офтальмолог.
— А когда он под ними не был? — удивился Рокотов. — Вот и отлично, что действуют препараты… Вы не жалейте лекарств-то, а то он очень прыткий.
Он не знал, что Коротаев за всю свою жизнь схавал столько разнообразнейшей химии, что обычные дозы на него практически не действовали, — требовались слоновьи.
— Да… — Ясеневский задумчиво почесал подбородок и негромко, чтобы не тревожить слуховую репрезентативную систему пострадавшего, попросил: — Они под препаратами разговорчивые… Можно с ним побеседовать минут десять-пятнадцать?
Хирург выглядел крайне недовольным. Но и он понимал, что речь идет о серьезных вещах. Он знал, кого привезли и откуда.
— Хорошо, — вымолвил он нехотя. — Мы ему добавим, если что. Но не дольше…
— Тогда оставьте нас ненадолго, если это возможно, — как можно умильнее попросил Ясеневский. — Мы прямо здесь.
— Я надеюсь, что без дополнительного рукоприкладства, — тихо предупредил врач.
— Об этом можете не беспокоиться.
— Только ногами, — пробормотал Влад так, чтобы доктор не услышал.
Хирург, шмыгнув носом под маской, вышел, затворил за собой двери, и они остались в предоперационной втроем.
Рокотов, намучившийся в респираторе и очках, приспустил повязку.
— Не ссы, я не заразный, — успокоил он Коротаева, забыв, что тому не видно. — Я зубы сегодня почистил…
Коротаев коротко, как обязывала фамилия, послал его на три буквы.
Влад не обиделся:
— Тебе, куриная слепота, ломятся две увлекательные перспективы. Первая: тебе зализывают поврежденные места, а бритвы вручают вместо безграмотно выпущенных пуль. На память. Вроде орденов, носить на шее вместо креста. И твои подельники тебя пришивают уже окончательно, потому что черт тебя разберет — может быть, ты раскололся? Под действием препаратов. У нас и свои найдутся — та же сыворотка правды. Верно я говорю? — обратился он к генералу.
— Очень верно говоришь, — утвердительно затрубил тот.
Ясеневский не стал снимать маску — вероятно, боялся обратного: подцепить какую-нибудь глазную инфекцию. У него и так уже с возрастом ухудшилось зрение, а от постоянного чтения документов глаза все сильнее слезились. Он бы с радостью натянул ее и повыше, до бровей.
Признаться откровенно, генерал до смерти боялся любой медицины. Но тщательно это скрывал.
— Вторая перспектива нисколько не соблазнительнее, — продолжил Рокотов. — Никто тебя не пришивает, и отправляешься ты под суд. И шьют тебе там организацию банды — раз. Двойное убийство как минимум — это два… Вырисовывается пожизненное. Всю жизнь под замком да без книжек с картинками — это ой как неприятно…
Коротаев чуть шевельнулся.
— Хватит гнилого базара, — проскрежетал он. — К делу! Чего тебе надо, такому козырному?
— Козырному ужасно хочется выяснить, что затевала ваша шайка под крышей несчастного Касьяна Михайловича Боровикова, лишившегося кое-какого имущества, а вдобавок и старого друга. И какова его степень участия в ваших планах.
— Ах вот чего хочется козырному… — Действительно, препараты, которые используют с целью премедикации, развязывают язык. Но не всегда в ту сторону. В какой-то мере они все же действовали и на пропитанного наркотой Коротаева. — Так я тебе… я ведь тебя начальником не назову, не дождешься… я тебе так скажу: мне все едино. Все, что ты мне сейчас набрехал. Глаза мне залечат, видеть я не буду, но голову ты мне оставил целой, и она покуда неплохо соображает. А это среди моих, как ты глупо выразился, подельников очень ценится. Я пригожусь им и куриной слепотой. Меня выпишут…
— Погрузят в специальный транспорт, — подхватил Ясеневский.
— Именно. Погрузят в специальный транспорт и увезут, но только не под суд, как вам сдуру мечтается, а в другое место. И там я потрачу всю жизнь, но отыщу возможность пройтись по всем твоим репрезентативным системам, господин дознаватель…
Рокотов усмехнулся:
— Я ведь могу осложнить докторам работу и надавить на повязку. Меня беспокоит состояние твоей сетчатки. Что, если ее не задело? Маловероятно, но вдруг?
— Дави сколько хочешь. Бритвы уже вынули.
— У меня этого добра вдоволь…
— Тогда под суд мы отправимся вместе… или как раз туда, куда я намылился… тоже вместе, и лучше бы тебе под суд…
— Скажи одно — депутат засвечен? — вмешался в их благочестивую беседу генерал Ясеневский.
— Ваш депутат — блаженный, — ответил Коротаев после короткого раздумья. — Это признание мне ничем не грозит, потому что у вас таких большинство. Дурак дураком. Любит выпить и потрахаться да о России порассуждать.
— А как он о ней рассуждает?
Коротаев даже рассмеялся слабым смехом:
— Как еще о ней рассуждать? Бардак, помойка, планетарный отстойник…
— Ишь какую лексику применяет, — удивился Рокотов. — Планетарный, надо же.
— Так наслушался от вашего академика, — объяснил бывший начальник службы безопасности. — Это он все заливался про планиды, кометы, звезды… У меня, считай, благодаря ему соорудилось высшее астрономическое образование. Вот только в телескоп не заглянуть уже, жалко…
— А из пушки на Луну не хочешь?
— Знаешь, как я его убивал, академика твоего? Сначала отследил, как он ворует да постукивает. Потом велел ребятам выкопать могилку помягче да поглубже. Памятник не предусматривался… Накинул удавку и шею свернул. Он весь обделался, ногами сучил, лепетал что-то молитвенное… Небось о Боге вспомнил, которого в телескоп не видно, да и в микроскоп тоже…
В эту минуту вернулся хирург.
Вид у него был предельно решительный.
— Все, — заявил он. — Интервью закончено. Как вы себя чувствуете? — Он склонился над каталкой.
— Дружи с ними дальше — узнаешь, — последовал ответ.
* * *
Следственные мероприятия в особняке Боровикова продолжались всю ночь и весь следующий день.
Явился всклокоченный и сбитый с толку хозяин.
Касьян Михайлович только руками всплеснул от увиденного:
— Это что же… — Он потерял дар речи.
Ясеневский был уже тут как тут:
— Товарищ депутат, на вашу дачу было совершено нападение, подготовленное и спровоцированное, увы, изнутри. Для сокрытия следов.
— Ничего не понимаю, — Боровиков снял очки и протер их полой пиджака. — Каких следов? Кто спровоцировал?
— Андрей Васильевич Коротаев, ваш бывший начальник службы безопасности, — отрапортовал генерал. — Он тяжело ранен и сейчас находится в одной ведомственной больнице.
Он подчеркнул слово «одной».
— Зачем? — в полной растерянности спросил Касьян Михайлович.
— Скорее, почему, — ответил тот. — Потому что вы, к сожалению, доверчивый человек, товарищ депутат, и окружили себя людьми, ничуть не заслуживающими соседства с вами и с государством в вашем лице. Они могли полностью и бесповоротно скомпрометировать, дискредитировать вашу особу. И никакая депутатская неприкосновенность вас не спасла бы.
— Так как же…
— Мы выделим вам новую охрану, — пообещал Ясеневский. — Куда эффективнее. Влад, пойдешь охранять товарища депутата?
Рокотов будто из-под земли вырос и вытянулся в струну:
— Готов хоть сию же секунду, товарищ генерал.
— Спасибо, товарищи, — с досадой поморщился Касьян Михайлович, — но эти вопросы решает и утверждает фракция. Они решат, что вы специально засылаете ко мне своих людей, чтобы выведать наши планы.
— Конечно, специально, но совсем не за этим…
— Нет-нет, благодарю… Побудьте пока рядом, а после вас сменят. Не обижайтесь, — Боровиков извинялся искренне и трогательно, ему верилось сразу. — Я свяжусь с руководством… Но мне сказали, что был пожар… И вот оно, в самом деле — сторожка сгорела…
На последнем слове голос депутата сорвался. Он-таки выговорил то, чего боялся больше всего на свете. Сбывались его самые мрачные предчувствия.
— Нет, никакого особенного пожара не было, — успокоил его Ясеневский. — Но в доме царит разгром. Дело ограничилось сторожкой. Наши люди быстро вмешались и навели порядок.
— Компьютер? — быстро спросил Боровиков.
— Изъят нами.
— Вы не имели права…
— Простите, но уже поздно. К тому же его жесткий диск девственно чист. Кое-кто стер с него все данные — или распространил. А в монитор воткнул лом.
— Кто воткнул лом в монитор? — окончательно оторопел хозяин усадьбы.
— Да все тот же Андрей Васильевич Коротаев, больше некому. Он же и друга вашего кончил, — по-простецки заметил Ясеневский — будто бы вскользь.
— Какого друга?
— Лазаря Генриховича Рубинштейна. Заранее выкопал могилу в роще. Отвел из-за стола в лесок, там задушил и закопал. Очень красочно описывал это событие. А после перестраховался и перезахоронил его — вон там, у причала… Вместе с охранником из будки, Гришей звали. Так что боюсь, что купание при таком соседстве временно отменяется…
— За что? — закричал Боровиков, в ярости топоча ногами. — За что его-то? Милый, безобидный старикан!
«А ты, выходит, другой», — подумал Рокотов.
— Возможно, он что-то узнал? — осторожно осведомился Ясеневский, решив воспользоваться возбужденным и бестолковым состоянием депутата, который в придачу был еще и с похмелья.
— Что он мог узнать? — Боровиков мгновенно пришел в себя.
— Да что угодно, — генерал ослабил хватку. — Что-нибудь о темных делишках того же Коротаева. Что-нибудь подсмотреть ненароком, услышать…
Касьян Михайлович бледнел на глазах, и Рокотову становилось все яснее, что делишками занимался больше сам депутат, а не его волкодав.
— Если такое дело — запросто мог, — согласился Касьян Михайлович. — Вот негодяи! В жизни больше не войду в эту реку. — Он быстро взглянул на место, где утопили труп Лазаря Генриховича. — И с дачи съеду.
— Не на Рублевку, часом? — осведомился Ясеневский и совершенно случайно, сам того не зная, попал в точку.
— Зачем же на Рублевку, — неожиданно хмуро и подозрительно возразил Касьян Михайлович. — Мне больше нравится здесь. И вся моя деятельность связана с областью и городом…
— В городе — губернатор, — напомнил Рокотов.
— Ну, с регионом вообще…
— Да и у региона начальник имеется, — сказал Ясеневский. — Впрочем, я хорошо вас понимаю. Вы человек ответственный, вы планируете здесь большие дела. Не о них ли шла речь в документах, стертых с диска?
— И о них тоже, — кивнул Боровиков. К чему отрицать, когда все стерто или разослано… Будем, впрочем, надеяться, что стерто. Будем исходить из этой счастливой возможности.
Он сделал несколько шагов, поминутно качая головой при виде очередного разрушения.
— Сказать ему о кроте? — шепотом спросил Рокотов. — О Шныге?
Ясеневский немного подумал.
— Можно и сказать, — согласился он. — Даже нужно. Посмотрим, как он себя поведет.
Оба они нагнали удалявшегося к особняку депутата.
— Внутри бедлам, Касьян Михайлович, — вторично предупредил Рокотов. — К тому же там тоже убивали…
— Кого? — Голос Боровикова уже сделался безразличным.
— Шпиона, вообразите, — сказал на это Ясеневский. — У вас тут не только бандиты окопались, за вами еще и шпионили. Некто Шныга, официант.
Касьян Михайлович застыл как статуя.
— Официант? — пробормотал он. — Шпионил? Для кого?
Генерал развел руками:
— Вот в этом вопросе мы, извините, не компетентны. По всей вероятности, для важной птицы. Возможно, он как раз собирался рассказать нам об этом, но его застрелил снайпер. Через окно. На пустячного человечка снайпера не пошлют.
Боровиков, казалось, его не слышал.
Официанты постоянно вертелись возле стола. В том числе и в отсутствие Лазаря Генриховича, когда речь шла о действительно серьезных вещах.
Халдей мог услышать многое и передать кому угодно. Хотя бы этому толстяку, что сейчас в упор его разглядывает.
— Что же мне делать? — обреченно пробормотал депутат.
— Сядьте в тенечке, — предложил генерал. — Отдохните. Корреспондентов — в шею. Сидите так, чтобы вас вообще не видели. И думайте. Не хотите нашу охрану — не надобно. Опишите ситуацию своим, пусть напрягутся. Дело-то пахнет терактом, если вдуматься!