Хлебонасущенский ощутил неприятный холодок в животе.
— Так вы вправду решились? — переспросил он.
— Порвите вексель. Потом будем всё, как вы изволили сказать, обговаривать...
— Нет, это никак нельзя, — всполошился Хлебонасущенский. — Так дела не делают... Это уж ни на что не похоже... Сначала дело, а уж потом — вексель.
— Не верите мне, Филимон Кузьмич. — Стевлов сознательно переставил имя и отчество, но По-лиевкт Харлампиевич был начеку:
— Кузьма Филимоныч, — поправил он корнета.
— Вы мне, стало быть, не верите, а я вам должен верить. У вас на лице написано, что вы мерзавец и плут. Не сошел же я, любезный, с ума, чтобы вам верить.
Хлебонасущенский изобразил на лице скорбную обиду:
— Странный, ваше благородие, у нас разговор получается. Не хотите, так прямо и скажите... А мы уж решим, когда опротестовать векселек... Может, завтра и начнем, помолясь...
— Начинайте, любезный... Хотите — завтра, хотите — сегодня. Я же вам сказал: я решился. На опротестование решился... И еще на это!
Стевлов влепил Хлебонасущенскому увесистую пощечину. Полиевкт Харлампиевич в страхе заслонил лицо руками, ожидая новых ударов.
— Как насчет сатисфакции? Куда прикажете прислать секундантов? — издевательски поинтересовался Стевлов.
— Каких секундантов?! Вы с ума сошли...
— Нет. Просто не мог отказать себе в удовольствии.
— Вы еще пожалеете... Сильно пожалеете.
— Пшёл вон... — брезгливо сказал корнет. Хлебонасущенский вскочил и попятился, все
еще прикрывая лицо руками.
— Чужую жизнь ни в грош не ставишь, а за свою дрожишь... Пришибить бы тебя, да рук марать не хочется.
— Ваше благородие! — Полиевкт Харлампиевич сильно струсил. — Пощадите старика... Болен... Колики и геморрой...
Он еще пару шагов пятился от Стевлова, потом повернулся и, нелепо подпрыгивая, побежал по дорожке.
Чечевины. Саратовская губерния.
Маша выехала из города на рассвете и уже часам к десяти была в Чечевинах. Вся семья собралась в кабинете Николая.
Николай очень серьезно отнесся к рассказу племянницы. Амалию Потаповну здесь знали хорошо и понимали, что Стевлову грозит нешуточная опасность.
— Хорошо бы узнать, от кого Шпильце задумала избавиться руками корнета, — сказал Николай.
— Мне показалось, что он еще сам этого не знает, — промолвила Маша.
— Может быть, это касается нашего семейства? — высказала предположение Анна.
— Возможно, — не очень уверенно согласился с сестрой Николай. — Нужно срочно повидать корнета. Судя по тому, что ты рассказала, Маша, он возбужден и готов натворить непоправимые глупости...
— Может быть... Тридцать тысяч... Где взять такую прорву денег? — воскликнула Маша.
— У меня есть ценные бумаги, от папеньки... Я вам говорил, Николай Яковлевич, помните?... Если их продать... Там тысяч на двадцать пять... Остальные соберем как-нибудь, — предложил Ваня.
Маша благодарно посмотрела на него.
— Деньги сейчас не главное. Главное — встретиться с корнетом. В кабинете стало тихо, все смотрели на Николая, ждали его решения.
— Надо немедленно ехать в город, — решил Николай и позвал:
— Степан! Явился Степан.
— Вели седлать Янычара. В город еду.
— Слушаюсь, барин.
— Где мне искать корнета? — спросил Николай у Маши.
— Я поеду с вами, дядя, — твердо сказала Маша. — Степан, вели оседлать Рябинку.
— Вот еще! — заворчал Степан. — Моду взяли... Старая княгиня небось и подумать об таком не позволила б...
— Иди, Степан, — распорядился Николай. — Делай как приказано.
— Слушаюсь, барин. Все встали...
— Иван, ты в доме за старшего. С тебя весь спрос... Из дома не отлучайся... — Николай выдвинул ящик письменного стола. — Здесь пистолеты... Заряжены... Я надеюсь на тебя.
— За нас не беспокойся, Николенька, — проговорила Анна. — Поезжайте и будьте осторожны. — Она быстро перекрестила брата и дочь.
Дорога.
За год, проведенный в Чечевинах, Маша стала весьма порядочной наездницей. Ее низкорослая сухонькая Рябинка ни на шаг не отставала от вороного могучего Янычара.
По полю шли галопом, в лесу перешли на рысь, поехали рядом.
— Поедем сразу в полк? — спросил Николай у племянницы. Маша кивнула.
— Ты, случаем, не знаешь, где квартирует корнет?
— Не знаю. Он из местных... Саратовский. Слышала, живет где-то у тетки. В маленьком домике. Очень бедно.
— В полку должны знать.
— Боюсь, нам будет нелегко объяснить офицерам причину наших поисков... Должно быть, они несколько удивятся, — высказала свои сомнения Маша.
Некоторое время ехали молча, потом Николай заговорил:
— Двадцать лет назад это случилось, под аулом Ножай-юрт... Корнет Красильщиков шесть верст тащил на себе тяжелораненого поручика Чечевинского и тем спас ему жизнь... Шесть верст по горным тропам...
— Полковой командир Красильщиков и тот корнет — одно и то же лицо? — спросила Маша.
Николай кивнул.
Дом Шеншеева. Саратов.
Долли очень обрадовалась, когда слуга доложил:
— Корнет Стевлов... Прикажете принять?
— Проси... — И пошла навстречу корнету, радостно улыбаясь.
— Вы и представить не можете, как я рада вас видеть...
— Я, Дарья Даниловна, тоже весьма рад... У меня сегодня увольнительная. Вот я и решил...
— Замечательно решили! Пообедаете у нас. Иван! — позвала она слугу. — Вели накрывать на стол.
— Увольте, Дарья Даниловна. Я, собственно, на минутку... У меня важное дело... А Марья Дмитриевна у себя?
— Маша с утра пораньше отправилась в Чечевины.
— Ах, какая незадача, — расстроился корнет и стал похож на обиженного ребенка. — Мне так надо было ее повидать!
— Она из-за вас уехала, Мишенька!
— Из-за меня?! — изумился Стевлов.
— Вы наговорили ей какие-то страшные вещи...
Она перепугалась и отправилась к дяде, чтобы призвать его на помощь.
— Господи! — досадливо скривился корнет. — Я же ее просил...
— Я ее тоже просила. Она так близко принимает все к сердцу. — Долли лукаво глянула на Стев-лова. — Признайтесь, Мишенька, вы ведь многое сочинили во вчерашнем рассказе! И в этом нет ничего дурного. Вы же артист! У вас богатое воображение. Не так ли?
— Именно так, — согласился Стевлов. — Жалко, что не повидал Марью Дмитриевну... Вы ей скажите, — корнет оборвал себя на полуслове. — Впрочем, не нужно ничего говорить.
— Правильно! Лучше вы ей все сами скажете... — Долли подошла к фортепьяно. — А я разучила куплеты... Хотите послушать? — И не ожидая ответа Стевлова, Долли запела веселые куплеты.
Вошел слуга, объявил:
— Кушать подано...
Долли чинно подошла к корнету, протянула ему руку.
— Простите меня, Христа ради, — взмолился Стевлов. — Не могу... Неотложное дело... Совершенно неотложное.
Долли сделала вид, что страшно обиделась.
— Вы гадкий, нехороший человек! Оставляете меня одну. Впрочем, без вас я есть не буду. Умру с голоду... А вас всю жизнь будут мучить угрызения совести.
— Прощайте, Дарья Даниловна. Поклон Марье Дмитриевне... Вам и ей — всего самого лучшего... Живите долго и счастливо.
— Мишенька! Это из какой пьесы?
— Не помню... Забыл... — сказал Стевлов и, поклонившись, вышел.
Новые казармы. Саратов.
Николай и Маша спешились у ворот, ведущих в расположение гусарского полка. Привязали коней к коновязи и подошли к караульной будке; навстречу им вышел грузный вахмистр с неправдоподобно большими усами.
— Полковой командир у себя? — спросил Николай.
— Вам что до этого ? — подозрительно оглядел их вахмистр.
— Пошли к нему вестового, голубчик. Пусть доложит полковнику, что князь Чечевинский имеет до него дело.
Вахмистр с недоверием посмотрел на человека в длинном дорожном плаще, в докторских очках... А стоящая рядом молодая женщина, одетая амазонкой, совсем сбивала его с толку.
— Нет у меня людей, — грубо буркнул он. — У полкового забот и без вас хватает.
Николай как бы ненароком распахнул плащ. У вахмистра от удивления отвисла челюсть: под плащом на сюртуке он увидел звезду Андрея Первозванного — высший орден Российской империи. Раньше он видел этот орден только на портрете покойного государя, что висел в кабинете полкового командира.
— Слушаюсь, ваша светлость, — гаркнул он.
Дальнейшие события развивались стремительно. Из будки выбежал вестовой и исчез в подъезде двухэтажного здания из красного кирпича. Через минуту он появился в сопровождении офицера. Офицер, вытянувшись в струнку перед Николаем, доложил:
— Их высокоблагородие ждет вас... Прошу следовать за мной.
Полковник встретил Николая в дверях кабинета. Они обнялись, троекратно облобызались.
— Моя племянница, Марья Дмитриевна Вересова, — представил Машу Николай
— Полковник Красильщиков, — поклонившись, представился полковой командир. — Заходите! Рад, весьма рад... Кофе, чай? А может, что покрепче в честь встречи? — поинтересовался он.
— Спасибо. Торопимся...
— Ты хоть плащ сними, — и сам стал стягивать с Николая плащ. Ордену Андрея Первозванного он удивился не менее вахмистра.
— Ого! Да ты, брат, в фаворе. Служишь?
— В отставке...
— Такие ордена за здорово живешь не дают... — Полковник с откровенным восхищением оглядывал Николая. — Изменился... Встретил бы где-нибудь случаем — не узнал...
— А ты, брат, совсем не изменился, — сказал Николай.
. — Ну, ну... Не льсти... Я не барышня... — Полковник усадил Николая и Машу на диван. — Слышал про тебя разное. Говорили, будто ты погиб в Хивинском походе. Потом видели тебя под Кишиневом на турецкой стороне... Потом, говорят, ты венгерцем заделался... Где правда, где вымысел?
— Кабы я сам это знал, — отшутился Николай. — Приезжай ко мне в Чечевины... На осеннюю тягу. Наговоримся...
— А что? — оживился Красильщиков. — Возьму и приеду!
— Непременно приезжайте! — горячо присоединилась к предложению дяди Маша.
— Какая нужда теперь ко мне привела? — спросил полковник. — Говори прямо.
— Нужен мне корнет Стевлов...
— Что он натворил? Малый он, конечно, легкомысленный, но честный. За это поручусь... Полковник подошел к двери и распорядился:
— Корнета Стевлова ко мне. Срочно.
— Сдается мне, — сказал Николай, — он может глупости наделать... Племянница говорит, горячий он...
— Что есть, то есть, — согласился полковник.
— Попал он в одну историю... Вот, хотим помочь ему выпутаться.
Вошел адъютант, доложил, что Стевлова в расположении полка нет: он получил увольнительную до завтра.
— Нельзя ли выяснить адрес корнета? — спросил Николай.
— Адрес должен быть в канцелярии. Сходите, голубчик, узнайте, — приказал полковник офицеру.
— Слушаюсь. — Адъютант, щелкнув каблуками, удалился.
— Да не мешкайте, — крикнул ему вдогонку полковник.
— Что же грозит корнету? — спросил он у Николая. — Может быть, я могу чем-то помочь?..
— Видишь ли, Егор Петрович... — впервые назвал Николай полковника по имени и отчеству, и полковник расплылся в улыбке от удовольствия: не забыл его старый друг! — В этом возрасте своей жизнью не дорожишь... Ты это хорошо знаешь...
— Полагаешь, дело зашло так далеко?
— Дай Бог ошибиться...
Вернулся адъютант с бумагой, где был выписан адрес Стевлова. Николай поблагодарил офицера и, напомнив полковнику его обещание приехать в Чечевины, распрощался.
Дом Стевлова. Саратов.
Николай и Маша спешились возле крохотного домика, выкрашенного голубой краской и огороженного редким покосившимся забором.
Дом стоял в самом основании Глебучева оврага. Этот глубокий овраг, застроенный деревянными домишками, которые лепились на крутых склонах один над другим, тянулся от самой Волги через весь Саратов. Посредине оврага протекал грязный ручеек, питаемый банной водой. Весной ручей превращался в бурный поток саженей в двадцать в ширину и в аршин глубиной.
Неподалеку от дома шумная ватага мальчишек гонялась за грязной свиньей... Увидев Николая и Машу, они оставили свое занятие и опасливо подошли. Такие люди здесь появлялись редко.
— Корнет Стевлов в этом доме живет? — спросил их Николай.
Ответа не последовало; мальчишки раскрыв рты смотрели на него и на Машу, наряд которой особенно поразил их воображение.
— Пятак хочешь? — обратился Николай к самому смышленому на вид мальчишке. У мальчугана загорелись глаза.
Николай кинул ему монету, пацан ловко поймал ее и спрятал за пазуху.
— Здеся-а! — протяжно сказал он. — Дома он. Часа два как заявился.
Николай решительно отворил калитку и пошел к дому, Маша последовала за ним. Ребятишки тоже вошли в палисадник, но держались на расстоянии.
Дверь в дом оказалась запертой изнутри. Николай постучал. Никто не отозвался. Николай постучал громче... В ответ — тишина...
— Кроме корнета кто-то живет в доме? — спросил он у смышленого мальчугана.
— Тетка Дарья живет, — ответил мальчик, — только она каждое утро к купчихе Приваловой уходит... Она там в приживалках...
— Точно знаешь, что корнет дома? — повернулась к мальчишке Маша.
— Что я, кривой, что ли?! Да вон и пацаны видели... — Вся компания дружно подтвердила его слова.
Николай забарабанил в дверь кулаками, ногами. Дверь ходила ходуном под его ударами. В доме же не было слышно ни звука.
Тогда, отступив на пару шагов, Николай, всей тяжестью обрушился на дверь, щеколда отскочила...
...и он оказался в темном тесном чулане. Дверь в светелку оказалась незапертой. Николай распахнул ее. За столом в неловкой позе сидел корнет. Голова его была запрокинута. У виска чернела маленькая дырочка. Пистолет валялся на полу в луже крови. Николай резко повернулся к Маше, загородил ей вход в комнату.
— Иди, Маша... Тебе этого видеть не нужно, — сказал он, силком выводя ее из дома. — Мы не успели...
Маше и Николаю еще часа два пришлось пробыть в Глебучем овраге. Нужно было заявить в полицию... Вместе с квартальным надзирателем и полицейским доктором подписать протокол...
Мальчишек послали за теткой Дарьей. Она души не чаяла в племяннике и, увидев его, рухнула без памяти. С трудом привели ее в чувство. Оставив денег и пообещав принять участие в хлопотах, связанных с похоронами, Николай и Маша снова поскакали в казармы полка.
Новые казармы. Саратов.
Полковник Красильщиков, хоть и повидал на своем веку всякого, страшную новость о гибели корнета Стевлова перенес тяжело. Ему стало плохо с сердцем, и пришлось адъютанту отпаивать его настоем валерианового корня.
В полку все, от рядового солдата до офицера, скорбели о смерти корнета. Никто не мог понять, что явилось причиной его рокового поступка. Всегда веселый, беззаботный, доброжелательный, он был всеобщим любимцем, и известие о его гибели поразило всех как гром среди ясного неба.
Когда Николай и Маша вышли из расположения полка, на улице были уже густые сумерки. Отвязав от коновязи лошадей, они не торопились на них садиться. Только сейчас почувствовали они чудовищную усталость. Равнодушие и душевная пустота овладели ими... Не было никаких желаний, кроме одного: немедленно лечь, заснуть, забыться...
— К Долли? — спросил Николай племянницу.
— Куда же еще? — пожала плечами Маша.
— Я тебя провожу...
— Не оставляйте меня одну, — взмолилась Маша. — Дом у Долли просторный, комната для вас найдется...
— Посмотрим... Там видно будет...
Дом Шеншеева. Саратов.
Долли все знала... Самоубийство корнета стало для нее страшным ударом. Сознавать, что за час до его гибели она шутила над ним, пела ему легкомысленные куплеты, обижалась на него и ничего, ровным счетом ничего не сделала, чтобы помочь ему, было невыносимо. А ведь могла помочь! Могла дать ему эти проклятые деньги. Что такое тридцать тысяч, когда на другой чаше весов человеческая жизнь!