— Ясно. Не сердись.
Георгий ушел, а она повалилась на диван и зарыдала в три ручья — впервые с того дня, когда получила четверку по сочинению на выпускных экзаменах и это лишило ее надежд на золотую медаль, которую она уверенно собиралась получить, но помешали интриганы, гады, завистники, и в первую очередь директриса школы, которой надо было в том году дать две медали — родной дочери и племяннице районного прокурора. А третью медаль гороно не выделило, имея свои квоты. И все это знали, и все смолчали… Обидно…
— Не вернется… — шептала Рената. — Не вернется!
И, не выдержав, она умылась, подкрасилась, подпудрилась, села в машину и помчалась к дому Татьяны.
Татьяне в тот день надо было на работу, но она не смогла пойти, позвонила хозяину и попросила заменить ее ввиду болезни.
Ждала Георгия.
Чувствовала, что придет.
Знала, что изменил. То есть не изменил, она же ему не жена и не любовница, а… обманул? Оскорбил? Нет, все-таки изменил!
Откуда она это знала — мне не понять, хоть я и автор.
Татьяна готовилась выгнать его — навсегда.
Потому что нельзя так мучиться.
Она жила без него прекрасно, спокойно — и без него будет жить так же.
Детей услала в кино. Они удивились, но не дураки же, выпросили денег еще на воздушную кукурузу и сладкую воду.
Главное — без крика. Спокойно.
Уходи, мол, и никогда не возвращайся.
Чтобы занять себя, стала чинить старую паяльную, или, как дети ее называли, палильную лампу — на днях собиралась позвать специалиста забить откормленного борова, потом надо разделать тушу, пропалить шкуру, вот лампа и нужна.
Сходила, кстати, в хлев, где дала борову Тишке особенно много корма, сказав:
— Извини, брат, но завтра или послезавтра тебе каюк. Жалко тебя? Конечно. Но люди так устроены — им жрать надо. И жрут, и жрут… Не одну же капусту. Есть вегетарианцы, но я не знаю… Как без мяса? В нем протеин, жиры и еще что-то. Понимаешь? Так что не сердись. Эх, Тиша, Тихон, — почесала она бок борова, отчего тот хрюкнул, получив добавочное к пище удовольствие. — Ты вот в хлеву живешь, не разговариваешь, безмозглый вообще, хотя и не дурак, это правда. Ну и что? Другой в доме — а хуже, чем в хлеву. Разговаривает — а лучше бы хрюкал. И, главное, пользы никакой, наоборот, даже вред… До тебя тут Жиган жил, черный был, большой, одного сала бочку насолили огромную… А я с мужем жила бывшим, с Валеркой, собачились каждый вечер. Пособачимся — я к Жигану, плачу, как дура, все ему рассказываю. А он смотрит, как ты тоже иногда, и будто все понимает. Это до чего доехать, Тиша, ты подумай! От живого человека, от мужа — к свинье общаться уходила! То есть человек хуже свиньи оказался. Его бы, Валерку, прирезать, все бы только вздохнули с облегчением. Нет, нельзя — тюрьма будет. А тебя, такого хорошего, зарежем вот — и никакой тюрьмы. Как ты это оцениваешь, Тиша?
Тиша был увлечен едой и никак не оценил. Вернее, казалось, что оценил положительно. Не боится смерти тот, кто не знает о ней.
25
Татьяна, сидя за столом, возилась с лампой. Налила туда для пробы керосина. Подкачала, попыталась поджечь. Никак. Встряхнула, осмотрела со всех сторон. Иголкой прочистила дырочку форсунки. Еще раз подкачала. Поднесла спичку.
Пламя полыхнуло чуть не на метр именно в тот момент, когда Георгий открыл дверь.
Он отшатнулся от огня, поднял руку.
И осел у косяка.
Татьяна закричала:
— Георгий! Гоша! Я не нарочно!
Когда Георгий открыл глаза, он увидел, что сидит у порога на полу в каком-то доме. Перед ним склонились две женщины. Обе красивые, одна полная, ярко одетая, с сильным запахом духов, вторая попроще, потоньше, а глаза у обеих похожи — расширенные, испуганные, ждущие.
— Вы кто? — спросил Георгий.
Часть четвертая
1
Рената перепугалась:
— Что с тобой, Гошенька? Тебе в больницу надо! Пойдем, я отвезу!
— Не трогай человека! — довольно резко сказала Татьяна. — У него уже все в порядке. Да, Георгий?
— Какой Георгий? Что происходит?
Георгий тряхнул головой, потер ладонями глаза, встал, осмотрелся.
Рената, увидев, что с ним действительно все в порядке — по крайней мере, внешне, обрадовалась:
— Это оттого, что ты работаешь много. Да ночь почти не спал, — напомнила она ему, приятно улыбнувшись. И метнула, конечно, быстрый взгляд на Татьяну.
— Садись и поешь, — посоветовала Георгию Татьяна, проигнорировав этот взгляд. — А потом поспать хорошо бы.
— Здесь, что ли? — брезгливо огляделась Рената. — Он ко мне переехать собрался, между прочим. Какой ты встрепанный у меня! — Рената протянула руку к голове Георгия, но тот уклонился и сказал:
— Извините, я вас не знаю!
— Что?! Это у нас шутки такие?
— Какие шутки, не знаю я вас, сказал же!
— Вот мы как себя ведем! — закричала Рената. — Способ известный: сначала голову заморочил, залез в постель, вел себя безобразно, попользовался, а потом — ничего не знаю, ничего не помню! Дружок, со мной такие номера не пляшут! — Рената забыла о своей интеллигентности, которую так старательно в себе воспитывала, и перешла на привычный торговый лексикон. — Не хочешь по-хорошему, будет так, как я захочу, понял? Сейчас пойду на экспертизу к гинекологу, а потом со справкой — в милицию! И сядешь у меня за изнасилование!
— Очень красиво! — закричала и Татьяна. — Мужчину обманом затащила к себе, а теперь тюрьмой грозит! Ясно, он с такой шалашовкой только по решению суда будет жить! — она тоже перешла на знакомые и ей не хуже Ренаты торговые интонации. — Он со мной живет — нормально, как муж, поняла? А тебя просто пожалел один раз!
Татьяна брякнула это, то есть насчет того, что Георгий с нею живет, как муж, не подумав. Мысленно охнула, но тут же решила: сказано — так сказано. Надо держаться теперь этой линии.
— Ах ты… — Рената набрала воздуха, чтобы выпалить все, что думает о Татьяне, но тут Георгий громко и внятно сказал:
— Помолчите обе!
Женщины умолкли. Смотрели на него. Вернее, всматривались.
В глазах Ренаты он остался прежним: сильным, разумным, уверенным.
Татьяна же видела больше. Если раньше Гоша был сперва сущим ребенком, потом превратился в порывистого подростка с малоосмысленными поступками, потом — в задумчивого мужчину, решающего про себя серьезные вопросы, то теперь, она сразу поняла, стал уже человеком не размышлений, а дела. И Георгий это тут же подтвердил своим поведением.
— Так, — сказал он. — Без крика, без эмоций. Что случилось?
— Случилось то, что ты пошел за вещами, а она тут что-то с тобой сделала! — поторопилась объяснить Рената.
— Что сделала? — спросил Георгий.
— Ничего я не сделала! — отрицала Татьяна.
Она понимала, что Георгия в теперешнем состоянии интересуют не детали, а общее положение вещей. И поспешила это положение обозначить:
— Суть такая: ты сейчас опять потерял память. А до этого тут жил. У меня. Фактически моим мужем.
— Почему?
— Потому что тебя это устраивало.
— Да не устраивало его это! — возразила Рената. — Он ко мне собрался уйти!
— Он тебя не знает, ты разве не слышала? — напомнила ей Татьяна.
— А тебя?
— Конечно! — уверенно ответила Татьяна. — Ведь знаешь, Георгий? Да?
Георгий переводил взгляд с одной женщины на другую.
— Вас — точно не знаю, — сказал он Ренате. — А вас… Припоминаю…
— Ну, а я что говорила! — обрадовалась Татьяна. — Давай садись, поешь — и окончательно все вспомнишь! Моего борща никто забыть не может!
Георгий, недоумевая, машинально сел за стол — не ради борща, а ради более устойчивого положения, потому что голова у него слегка кружилась.
Это прибавило Татьяне уверенности.
— Извините, до свидания! — сказала она Ренате. — Как-то странно вообще: в чужой дом ворвались, чужому мужчине претензии предъявляете! А если что было, то не придавайте значения, у Георгия случается: что-то сделает, а потом не помнит. Болезнь такая. А вы этой болезнью воспользовались!
Рената растерялась.
— Совсем ничего не помнишь? — спросила она Георгия.
— Нет.
— Нет, но как же… Так с тобой… Всю ночь… Ну, ладно. Я никогда не напрашивалась! — вспомнила Рената наконец о своей гордости.
И, опустив руки, пошла к двери.
Там остановилась и, не оборачиваясь, жестко сказала:
— Работу чтобы закончил мне! В три дня!
2
Она вышла, а Георгий спросил:
— Какую еще работу? Женщина, объясните, как я сюда попал?
Татьяна объяснила. Она рассказала все, не упомянув только о деньгах, потому что не знала, как подступиться к этому вопросу, зато на свой страх и риск добавила то, чего не было:
— Ну, и получилось так, Георгий, что по причине, что тебя найти и опознать не смогли, ты тут остался, прижился, работаешь… Ну, как муж мне, получается.
Жили бы они где-нибудь в безлюдной глуши или на необитаемом острове, Татьяна могла бы сочинить Георгию вообще всё: дескать, как родился, так тут и находишься, и я давно твоя жена, и дети — твои. И были бы они счастливы всю оставшуюся жизнь. Но Чихов не безлюдная глушь и не остров, кругом соседи, они все Георгию объяснят и расскажут. Кроме, конечно, одного: кем он был по отношению к Татьяне, это дело личное, семейное, никому не известное, можно смело фантазировать.
Георгий выслушал и начал задавать вопросы:
— То есть я даже не выяснял, кто я?
— Почему? Мы к врачу ходили. Милиция розыск объявила.
— И?
— Результатов нет. Харченко Виталий, он этим занимался, начал сочинять, будто ты чуть ли не преступником был.
— Я?! Что за чушь!
— Думаешь, нет?
— Да быть того не может! Я совсем без вещей пришел?
— Совсем.
— И денег не было?
Опять эта тема…
Предыдущим Гоше и Георгию Татьяна соврала бы, а тут почувствовала — не может. Очень уж прямо и твердо смотрит мужчина. Такому не соврешь, а соврешь — тебе же будет неприятность.
Татьяна принесла из тайника деньги.
Георгий не удивился. Ворошил в руках.
— Было десять тысяч, я взаймы брала, но вернула, тысячу ты израсходовал, остальное цело, можешь посчитать.
Георгий быстро пролистал пачку, умело мелькая пальцами. Татьяна сама имела дело с деньгами, но чтобы так ловко считали, не видела.
— Больше не было? — спросил он.
Татьяна обиделась.
— Если ты думаешь…
— Не думаю, не обижайся. Просто ощущение, что было больше. Значит, куда-то раньше подевал…
— Что-то вспоминаешь?
— Не знаю. Мелькает что-то. Говоришь: я был обгоревший?
— Вроде того.
— Что-то было, да… Пожар какой-то… И почему Георгий?
— Ты на это имя отозвался.
— Может быть. Ну, пока пусть так.
Тут прибежали Костя с Толиком. Они сегодня ушли из дома чуть свет и три часа околачивались около магазина, где продавались велосипеды. Накануне Георгий выдал им зарплату (получил от Ренаты по договору за очередной этап выполненной работы), они присоединили эти деньги к накоплениям и решили, что пора уже что-нибудь купить.
Дождались открытия, стали выбирать.
Конечно, к таким велосипедам, которые рекламировались в журнале “Mountain Bike”, они не могли и подступиться, но подобных и не было в чиховском спортивном магазине, стоял только один в витрине как рекламный экземпляр, заманивал и попусту дразнил.
И вот подлая штука: как какой велосипед понравится братьям, он оказывается обязательно дороже, чем они могут купить. И второй вопрос: взять ли на двоих один хороший или похуже, но обоим?
— Уж вещь так вещь! — рассуждал Костя. — Эти тарахтелки, они не лучше наших.
— Как это не лучше? — не соглашался Толик. — Вот — пять скоростей все-таки. А у нас по одной. Ты сравнил!
— Пять скоростей по нашей местности — фигня! — морщился Костя. — Восемнадцать — как минимум!
— Рама, главное, крепкая должна быть. А то будет хоть восемнадцать, хоть пятьдесят — крякнется на первом камне!
— Так, — остановился Костя. — Мы что пришли покупать — велосипед или игрушку?
— Велосипеды, — уточнил Толик. — Два.
— Почему два-то? Лучше один, говорю тебе, но чтобы уж велосипед!
— А кто ездить будет? — ощетинился Толик, почуявший, чем все может обернуться.
— По очереди!
— Ага! Знаю я твою очередь! Тебе весь день, а мне полчаса!
— Гад буду, поровну! — клялся Костя.
Но Толик ему не верил.
Да Костя и сам себе не верил. Знал: стоит только сесть на такую красоту — силой не сгонишь. Придется обидеть брата, а не хочется: он его любит все-таки, несмотря на несомненную вредность его характера.
Помог продавец, молодой человек, который, услышав разговор братьев, сказал:
— Мелкие, не загоняйтесь. Я вам так скажу: вот у меня был велик три на девять, двадцать семь скоростей. И толку? Я заметил: на трех скоростях гоняю, аж звездочки на них съело, а на остальные даже не переключаюсь.
— Три — это как-то совсем мало, — засомневался Костя.
— А вот, смотрите, пять. Девать некуда. Рама отечественная, на тракторном заводе делают, отличный металл, втулки из хорошего сплава, ободья на кочках не восьмерят — если только с разгону о стенку не стукаться.
Братья переглянулись. Цена указанных двух велосипедов была как раз такая, что денег хватало. И даже остаток намечался: взять большую бутыль сладкой шипучки и отметить.
…И вот они ворвались в дом, крича, радуясь, схватили Татьяну за руку, потащили на крыльцо — смотреть.
Татьяна вышла. Они вскочили на велосипеды и начали кружить, петлять, вставать на дыбы — хвастались.
— Спасибо, дядя Гоша! — закричал Костя.
Татьяна оглянулась. Георгий с улыбкой смотрел на пацанов.
— Мне-то за что? — спросил он.
— А они с тобой работали. Помогали. Ты им и заплатил.
— Да? Говоришь — ландшафтный дизайн? Ничего в этом не понимаю. Ладно, хватит лирики, пойдем разбираться.
3
У Татьяны было ощущение, что не она ведет Георгия, а он ее ведет. То есть идут рядом, вместе, Татьяна показывает дорогу, но при этом направляющая сила исходит от него.
Захватив из дома деньги, Георгий разменял пару сотен в первом же обменнике.
— Не люблю без наличности ходить.
После этого купил сигарет — самых дорогих.
Почувствовав жажду, купил бутылку пива — тоже самого дорогого. Впрочем, сделав два глотка, больше не стал:
— Теплое.
И сунул бутылку в урну.
И вот они опять в кабинете Кобеницына. Татьяна взяла на себя рассказ о случившемся.
— Как вы помните, у нас уже все стало налаживаться, жили, работали, все нормально, — начала она. Кобеницын не помнил этих подробностей, но кивнул. — И вот опять — случайно огонь я на него направила, лампу паяльную чинила, ну и…
— Синдром Феникса! — радостно воскликнул Кобеницын. — То есть опять ничего не помните, Георгий?
— Нет.
— Что ж, придется по новому кругу. Задавать вопросы и приближаться к истине. Заодно сравним с вашими предыдущими ответами.
Кобеницын раскрыл историю болезни, которую он держал у себя, не отдавая в регистратуру.
Но Георгий не стал дожидаться вопросов, протянул руку:
— Разрешите?
Взял папку, внимательно читал.
Вернул:
— Ничего определенного. Синдром Феникса какой-то… А лечили как?
— Собственно, лечения как такового в подобных случаях не предусмотрено. Если бы у вас были нарушены, к примеру, вазомоторные реакции или…
— Что значит не предусмотрено? — перебил Георгий. — Есть же какие-то лекарства для стимуляции памяти! Потом — снимок сделать головного мозга, эту… магнитно-резонансную томографию. Обследовать вообще. Вы это делали?
— У нас нет такого оборудования. И потом обычно в таких случаях никаких патологий и нарушений нет, так что…
— Короче, лечения не было, — поднялся Георгий. — До свидания!
Он вышел, а Татьяна, задержавшись, торопливо сказала:
— Вы не обижайтесь, сами понимаете, кому понравится то и дело память терять. Вы как думаете, он когда больше настоящий был? Сейчас или раньше?