– Это потому, что мы с тобой идеальные напарники, – усмехнулась Катя. – Как Фокс Малдер и Дана Скалли, только, чур, я буду Малдером, он мне всегда больше нравился. Слава богу, наши дела еще не дошли до зеленых человечков и пришельцев, а так, в общем и целом… Ну ладно, хватит. Иди. Там, наверное, Салтыков уже ждет. Возможно, он не один приехал, а со своим адвокатом. Или даже с кем-то из посольства. Так что ты держись уж в рамках, ладно? Он человек умный и, кажется, больше всего на свете ценит хорошее воспитание. И потом…
– Он Серегин родственник, да?
– Да. Но и не только. Он наш соотечественник. Он вернулся домой, а про это «домой» читал прежде только в книгах и в «Русской мысли». Читал много всего разного, дурного и хорошего. Не стоит усугублять дурное, Никита, развеивать последние иллюзии.
– Иллюзии… Не верю я, Катя. Подумаешь, мечтатель, филантроп, идеалист. Приехал родное пепелище восстанавливать бескорыстно, безвозмездно. Не верю я в это самое. Дудки. Раз восстанавливает, деньгу вкладывает, значит, выгоду какую-то для себя предвидит.
– Возможно, и так, я не спорю. Вы, мужчины, всегда первым делом деньги друг у друга считать начинаете. Может, его не только филантропия в Лесное толкнула… Может, были еще какие-то причины. Я не хочу гадать, хотя и допускаю это. Но я пока еще с этим не разобралась.
– Надеешься разобраться?
– Очень надеюсь.
– Когда поедешь в Лесное?
Катя посмотрела на него:
– Как только ты сочтешь это необходимым в интересах дела. И как только Мещерский будет свободен.
– Я ему сам позвоню. Попрошу помочь.
– Он будет рад твоему звонку.
– Завтра утром тебе принесут запись допроса Салтыкова, – сказал Никита. – Прослушаешь и мне позвонишь. Тогда и будем строить дальнейшие планы.
В приемной у шефа Колосов, спустившись к себе, в управление розыска, увидел полного мужчину в кашемировом пальто песочного цвета с ярким шелковым кашне и молодую женщину в строгом сером брючном костюме и плаще. То, что Салтыков приехал по вызову на допрос не один, а вместе с Анной Лыковой (она сразу же представилась, заявив, что, так как Роман Валерьянович не совсем хорошо понимает и говорит по-русски, она выполняет при нем обязанности его личного переводчика), стало для Колосова ожидаемой неожиданностью. Удивило именно то, что это была Анна Лыкова, а не адвокат и не представитель французского посольства.
И в связи с этим примечательным обстоятельством Колосов сразу же решил приглядеться к Анне Лыковой повнимательней. «Плохое понимание языка» в ее устах было явной ложью. Колосов со слов Кати знал, что Салтыков говорит по-русски вполне свободно. И это означало, что желание Лыковой присутствовать на его допросе было вызвано совершенно иной причиной. Но вот какой? Эту загадку Никита захотел решить для себя самостоятельно, без подсказок со стороны.
Лыкова вела себя весьма сдержанно. И этим ему понравилась. Понравилась и даже очень она ему и чисто внешне – что-то было в ней такое, что сразу притягивало ваш взор как магнитом. Красотой это нельзя было назвать. Насчет красоты, пожалуй, блондинка Марина Ткач с ее дорогим стильным макияжем и искусственным загаром набрала бы очков побольше. В Лыковой, на взгляд Колосова, было нечто иное – то ли женственность, то ли изящество, то ли влюбленность, которую она пыталась скрыть. Глядя на эту женщину, несмотря на всю серьезность ситуации с новым убийством, нельзя было не почувствовать в крови какое-то смутное волнение, не посетовать в глубине души: хороша, эх, хороша, но, кажется, давно уже не свободна, оккупирована наглухо каким-то неведомым счастливцем на годы вперед.
Салтыков же показался Никите в это первое их свидание в стенах ГУВД просто очень светлым, смахивающим на альбиноса рыхлым блондином, встревоженным до крайности, до пунцовых пятен нездорового румянца на щеках.
– Прошу вас за мной, в мой кабинет, – сказал Колосов, поздоровавшись. – Пожалуйста, переведите Роману Валерьяновичу, что…
– Я все отлично понимаю. Я русский по рождению и воспитанию, – воскликнул Салтыков. – Анечка, не волнуйтесь. Вы, как нам сказал господин генерал, ведете расследование, – живо обернулся он к Колосову. – Покорнейше прошу простить меня за некую нервозность. Такое ужасное несчастье. Просто катастрофа. И потом, знаете, я никогда раньше не имел дела с полицией. И даже по набережной Орфевр ездил в Париже крайне редко. А здесь, в Москве, как-то раз проехал на машине по Лубянской площади и так разволновался… Согласитесь, есть места, у которых специфическая аура…
– Меня зовут Никита Михайлович, я начальник отдела по раскрытию убийств, – сказал на это Колосов. – Я рад с вами познакомиться, хотя не скрою, я хотел бы, чтобы это произошло совсем при других обстоятельствах.
В тесном кабинете розыска Салтыков заботливо усадил Анну Лыкову на стул за сейфом, чтобы ей не дуло из приоткрытого окна. А сам сел лишь после приглашения Колосова. С тревогой и живейшим интересом обвел взглядом стены, залепленные спортивными вымпелами, записками, пришпиленными кнопками, памятками. Остановился на вырезанной из старого, найденного Колосовым на чердаке журнала «Советский экран» фотографии Лино Вентуры в роли комиссара полиции.
– О! – воскликнул он и указал глазами на фото.
– Люблю этого актера, – пояснил Никита. – Вообще старые французские фильмы люблю. А с ним в особенности.
– Да, да, я понимаю, – Салтыков задумчиво разглядывал мрачного великолепного Лино. – Когда я был совсем молодой, я часто ходил в киноцентр общества дружбы Франции и СССР и смотрел ваши, то есть наши, русские фильмы: «Андрей Рублев», «Броненосец «Потемкин», «Братья Карамазовы». Я просто болел ими, жил как во сне…
Никита заметил, как Лыкова мягко положила руку ему на запястье. Рука ее была худой и хрупкой. На безымянном пальце посверкивал перстенек с аквамарином – очень скромный с виду, но в серебряной оправе старинной работы.
– Сегодня утром по дороге на станцию была убита гражданка Филологова, – сказал Никита. – Ей нанесли несколько ударов тяжелым тупым предметом по голове и лицу. И ничего из вещей не взяли – ни кошелька, ни сумки, ни мобильного телефона.
Салтыков резким жестом поднес стиснутый кулак к губам. Рука Лыковой безвольно упала – жест был такой, словно он то ли вырвался, то ли стряхнул ее с себя.
– А в прошлый четверг по дороге с автобусной остановки был убит настоятель церкви в Воздвиженском отец Дмитрий, человек вам тоже небезызвестный, – продолжал Колосов. – Его тоже ударили по голове, а портфель с деньгами, пожертвованными вами же на ремонт храма, не тронули. Обстоятельства совершения этих убийств заставляют нас рассматривать их в комплексе.
– К какому выводу вы уже пришли? – спросил Салтыков.
Никита смотрел на него: а ты точно неглупый, богатый русский француз. Или французский русский – кто тебя разберет-поймет, Роман Валерьянович? Кто поймет, кто разгадает загадку, отчего это умирают люди, косвенно или прямо связанные с твоим Лесным? А что ты сам знаешь обо всем об этом? Хочешь показать, что не знаешь ничего. А что, если сейчас взять и тряхнуть благородной стариной – потребовать с тебя самого слово чести о том, что ты ничего не знаешь, что ты не в курсе, что ты ни при чем. Ведь ты же аристократ в десятом поколении, как про тебя болтают досужие языки, столбовой дворянин. Что ты ответишь мне после того, как дашь это самое слово?
Однако вслух он сказал совсем не то:
– Мы ведем следствие, Роман Валерьянович. И с выводами пока не спешим. У меня к вам несколько вопросов. Скажите, Наталья Павловна Филологова была приглашена в Лесное лично вами?
– Да, мной. Мы были давно знакомы. Она не раз бывала в Париже. Она – ученый, выдающийся специалист в своей области. Идея восстановления старой фамильной усадьбы в провинции и превращения ее в историко-культурный центр вынашивалась ею многие годы. Так вышло, что наши устремления совпали. И она согласилась помогать мне.
– А в чем конкретно заключались ее обязанности?
– Она руководила всем реставрационным процессом в целом. Приглашала специалистов, художников-реставраторов, мебельщиков, декораторов. Разыскивала в архивах Румянцевской библиотеки старинные чертежи, планы, гравюры, договаривалась об их копировании, консультировалась с архитекторами. Она решала все. Улаживала все вопросы с Фондом культуры, с департаментом по охране памятников. Без ее советов и консультаций мне бы очень трудно было ориентироваться в вопросах административных и… всех остальных.
– Усадьба Лесное принадлежит вам на правах аренды?
– Да, сроком на пятьдесят лет.
– Лично вам, никаких других арендаторов нет?
– Она принадлежит лично мне.
– Но ведь это коммерческий проект, – заметил Колосов. – Филологовой принадлежала в нем какая-то доля?
– Это благотворительный проект, – Салтыков покраснел. – У Натальи Павловны был со мной заключен контракт, я платил ей жалованье как специалисту, но… Поверьте, дело было не только в деньгах.
– А в чем еще?
– Она была настоящим ученым. Истинным мастером, – сказал Салтыков. – Создание центра-музея в усадьбе было такой же заветной ее мечтой, как и моей.
Никита заметил, как при слове «мастер» Анна Лыкова вздрогнула и тревожно посмотрела на Салтыкова.
– Вы знали, что Филологова сегодня утром собиралась ехать в Москву? – спросил он.
– Да, она говорила об этом еще в субботу. У них на кафедре должен был состояться ученый совет.
– А когда вы покинули Лесное?
– Я уехал днем в воскресенье. Вечером в посольстве Франции устраивался прием. Я должен был там присутствовать.
– Вы хорошо говорите по-русски, – заметил Никита. – Ваш очаровательный переводчик скучает.
Лыкова вспыхнула. Колосов наблюдал за ней краем глаза: вспыхнула она, как школьница, вырывающая странички из дневника. Метнула на Салтыкова умоляющий взгляд и…
«Черт, а она ведь… – Никита был удивлен. – Да нет, не может быть. Вряд ли… А почему, собственно, не может?»
– Мы с Романом Валерьяновичем решили подстраховаться, – тихо сообщила Лыкова.
– Анна Николаевна активно участвует в нашем проекте по возвращению усадьбе первозданного облика. Я во всем советуюсь с ней и целиком полагаюсь на ее знания и вкус, – ринулся ей на выручку Салтыков.
– Вы тоже искусствовед? – спросил Никита.
– Я работаю в антикварном салоне «Галантный век», помогаю реставраторам Лесного подбирать предметы интерьера – мебель, светильники, вазы, – голос Лыковой был ровным и спокойным. Но Никита видел: внешнее спокойствие давалось ей нелегко.
– Скажите, Филологова всегда пользовалась пригородной электричкой, когда собиралась в Москву? – спросил он.
– Почти всегда, – за Салтыкова ответила Анна. – Насколько я знаю, она ненавидела пробки. А на Рязанском шоссе они случаются то и дело – утром, днем, вечером. И если ехать автобусом, их не минуешь. Бывало, кто-нибудь из наших подвозил ее на машине, но, видимо, сегодня это не получилось. Понедельник, начало недели, все всегда дико заняты.
– Роман Валерьянович, а у кого есть машины у вас в Лесном? – спросил Никита.
– Я иногда езжу с шофером, а иногда и сам, потом у моего топ-менеджера Малявина есть машина, – перечислил Салтыков, – еще у Алексиса… Он работает в Лесном…
– У Алексиса? Это у Изумрудова Алексея, что ли? – перебил его Колосов.
– Да, – Салтыков внимательно посмотрел на него. – Вы уже познакомились с ним? Вы ведь, как я слышал, уже были сегодня в моем доме?
– Я приезжал, чтобы задать несколько вопросов, – уклончиво ответил Колосов. – Но Алексея Изумрудова не застал. А какая у него машина?
– Русская, конечно, – ответил Салтыков, – старая.
– «Москвич», – подсказала Анна.
– Где вы находились сегодня утром? – спросил Колосов. – Извините, но я должен это выяснить просто ради формальности.
– Конечно же, у себя в номере в отеле. Проснулся около восьми, позавтракал. Затем прошелся по набережной, гулял в парке на Болотной площади, давно хотел увидеть скульптуры Шемякина – символы порока. В час у меня состоялась деловая встреча в баре отеля с представителями американской фирмы – они занимаются отопительными и осветительными системами. Я хочу их нанять. Потом мы обедали в ресторане, затем у меня была еще одна деловая встреча… И тут мне позвонили из Лесного и сообщили эту ужасную новость. А затем позвонили из милиции.
– А кто вам звонил из Лесного? Малявин?
– Нет, мне звонил Алексис. Изумрудов Алеша. Сказал, что приезжала милиция, сказал, что Наталью Павловну нашли мертвой, – голос Салтыкова прервался. – Господи, что же это такое?
– Филологова и настоятель церкви в Воздвиженском отец Дмитрий были знакомы, не так ли? – уточнил Колосов.
– Отец Дмитрий был знаком со всеми нами, – тихо заметила Лыкова. – Вы спрашивали про машины. У нас тоже есть машина – «Форд», у меня и моего младшего брата Ивана. Роман Валерьянович просто забыл упомянуть об этом, – она взглянула на Салтыкова.
– Анечка, это совершенно тут ни при чем – ваша машина, вы, – Салтыков послал ей ответный взгляд. – Вообще, возможно, все дело в каком-нибудь опустившемся люмпене, который убивает и грабит тех, кто…
– Я уже говорил: деньги, пожертвованные вами же, которые отец Дмитрий вез в тот вечер из банка, убийца не взял. И у гражданки Филологовой сегодня он тоже ничего не забрал, – перебил его Колосов. – Нет, уважаемый, дело тут, как нам представляется, отнюдь не в люмпене.
– А в чем же? – нервно спросила Лыкова.
– В чем? Вот и разбираемся мы в этом. С вашей помощью, потому-то и вызвали вас так срочно. Скажите, Роман Валерьянович, только честно, когда вы добивались разрешения на аренду усадьбы, на вас не было наездов?
– Простите, чего не было? – спросил Салтыков недоуменно.
– Ну, может, кто-то другой хотел арендовать Лесное, приватизировать, а вы ему дорогу перешли? Не угрожали вам, денег – отступного – не требовали?
– Нет, нет, этого ничего не было, это все противозаконно. Я знаю, меня предупреждали, когда еще я был во Франции. Но ничего такого не было, уверяю вас. Самые обычные бюрократические проволочки – довольно длительные и очень досадные, но где, скажите, их нет? – Салтыков пожал плечами. – У нас во Франции тоже своих бюрократов хватает. А здесь на меня никто не покушался. Наоборот, даже отговаривали меня от аренды Лесного.
– Отговаривали? Ага. А говорите, не наезжали, – Никита нахмурился. – Кто отговаривал, почему?
– Ну, и здесь, и там, во Франции, – родственники. Здесь и в администрации, и просто люди осведомленные говорили: зачем вам этот дом – там ведь раньше находилась больница для умалишенных? И несколько лет назад там было совершено ужасное убийство – прямо в больнице. Один душевнобольной убил врача, – Салтыков посмотрел на Лыкову. Никите показалось, что он словно бы спрашивает ее – стоит ли ему продолжать дальше. – А мои родственники во Франции… Они тоже отговаривали меня от возвращения в Лесное.
– Почему? – спросил Никита.
– Ну отчасти из неверия в мои силы, мои возможности. Отчасти и по совершенно фантастическому поводу.
– Фантастическому поводу?
– С давних пор в нашем роду бытует одна мрачная легенда, связанная с Лесным. Видите ли, мои предки приобрели его у предков Анны Николаевны, а до этого имение принадлежало нашим очень дальним родственникам – Бестужевым. Существует легенда о том, что еще в восемнадцатом веке в Лесном был зарыт клад, который якобы приносит лишь одни несчастья. В истории Лесного действительно отмечены случаи странных смертей его владельцев. Ну, понимаете… – Салтыков замялся. – Мои родственники в Париже – это в основном очень пожилые люди, пожилые дамы. С возрастом меняется взгляд на многие вещи, на саму жизнь в конце концов, появляются навязчивые страхи, страх смерти… Это все понятно и объяснимо. Все эти добрые советы, предостережения…
– К советам, особенно добрым, иногда стоит прислушаться, – заметила Лыкова.
– Знаете, мне никогда не нравилась повесть про собаку Баскервилей, – серьезно, без тени насмешки заметил Никита.