Салтыков посмотрел на него, усмехнулся.
– Да, конечно, – кивнул он. – Конечно, мы все давно уже вышли из детского возраста.
– И все же произошло два убийства, – Никита выдержал паузу. – Убили священника и вашего научного консультанта.
– Мастера, – тихо сказала Лыкова.
– Что? – спросил Никита.
– Ничего, это я так. – Анна отвернулась. – Не обращайте внимания, нервы.
Колосов молчал. Он был в замешательстве. Что-то не работало, не складывалось. Привычная, отработанная до оскомины методика допроса не работала. Разговор вместо обсуждения важных для следствия вопросов и деталей сбивался на какую-то чушь. Какая-то легенда… Парижские бредни дряхлой эмиграции… Спросить у них, где они находились вечером в четверг, когда на сельской дороге в Тутышах был убит священник? Ответят – один был на деловой встрече в отеле ресторана. А другая еще где-нибудь, где шиш проверишь. Он взглянул на Лыкову. У нее, оказывается, есть какой-то брат. Ах да, Катя про него говорила – Иван Лыков. И он тоже был в Лесном. И его тоже предстоит прояснять…
– У вас ведь в субботу в Лесном были гости? – он невольно проговорился.
– Да, были. Друзья. – Салтыков этого «проговора», видимо, не заметил.
– Фамилии, пожалуйста.
– Господин Мещерский со своей невестой.
Никита опустил глаза. Ах ты Серега, бандит… Ну сегодня вечером (хотя уже вечер) я тебе все выскажу, прежде чем попрошу о помощи. Ишь ты, со своей невестой!
– Скажите, сегодня утром вы посылали Малявина, вашего менеджера, куда-нибудь в город, по делам? – спросил он.
– Нет. Но я не знаю. Он ведает строительством и сам распоряжается своим временем. Сам знает, куда ему ехать, что делать. Он деловой человек, очень хороший работник, специалист.
– Ясно. Ну это, пожалуй, все пока, о чем я хотел спросить вас. В будущем, возможно, придется еще раз потревожить вас, если возникнут новые вопросы.
– Ради бога, всегда рад помочь. Вот вам мой прямой сотовый номер, – Салтыков вытащил из портмоне визитку.
– Вы свой телефон тоже оставьте, пожалуйста, – попросил Колосов Лыкову. Она достала из сумки свою визитку.– Вы продолжите работать в Лесном? – спросил Колосов.
– Конечно. Хотя нам будет очень не хватать Натальи Павловны.
– Возможно, мне придется приехать туда.
– В любое время, милости прошу. Я скажу, чтобы и в мое отсутствие вам оказывали любое содействие.
Колосов проводил их до дежурного поста в вестибюле главка. А затем зашел в отделение охраны и наблюдал через монитор внешней видеокамеры, как они садились в черный «Мерседес» с тонированными стеклами и водителем.
От этого допроса у него осталось какое-то смутное чувство недовольства и тревоги. Недовольство было в основном собой, своей неспособностью направить этот важный первый допрос свидетеля в нужное русло, а вот тревога…
Он словно заразился ею во время этой – прямо скажем – бессодержательной беседы. Только вот от кого заразился? От Салтыкова или от его спутницы? Или от них обоих? «Что же там происходит? – думал Никита. – Почему убили попа и эту реставраторшу? Какая связь между этими убийствами? Где, у кого мне искать убедительный мотив?»
Черный «Мерседес» миновал Никитскую улицу, повернул на Манежную площадь и, урча мощным мотором, застрял в плотной вечерней пробке на Лубянке. Анна Лыкова сидела подле Салтыкова на заднем сиденье, обитом мягкой кремовой кожей. Он держал ее руку в своей. Держал крепко, властно, но… смотрел в сторону – на мелькающие за окном машины яркие огни рекламы. Думал о чем-то своем.
– Анечка, я безмерно благодарен вам за то, что вы были сегодня со мной, – нарушил он затянувшееся молчание.
Как ей хотелось ответить ему: если вы только пожелаете, если скажете одно лишь слово, если только кивнете – я буду с вами всегда и везде.
Но она сказала не это:
– Не за что благодарить меня, я сделала, что могла – это так мало.
– Я не ожидал такого развития событий, – произнес Салтыков. – По крайней мере такой чудовищной трагедии.
– Вы ни в чем не виноваты, – ответила Анна, скользя взором по его лицу. Любимое, бесконечно дорогое, родное лицо… Как вышло, как получилось, что это произошло с ней? Она никогда не думала прежде, что с ней может случиться такое. Она и готова-то не была. А вот словно очнулась после долгого сна и… и теперь уже ничего не видит вокруг и уснуть не может… Но ведь были другие! В ее прошлой жизни были другие мужчины. Она нравилась, и ей нравились многие. Был, например, Женя, и Костя – милый, смешной Костя еще в институте, и она даже собиралась за него выйти замуж… И потом был еще Валерий Львович – солидный состоявшийся человек, о котором все говорили, что он находка и блестящая партия, потому что занимает какой-то руководящий пост в Газпроме. И потом тот артист из Театра на Малой Бронной, по которому она с ума сходила еще девчонкой, студенткой, игравший в спектакле «Лунин, или Смерть Жака». Где он теперь, что с ним? Та первая, безответная любовь ушла как вода в песок, ничего не оставив после себя.
И вот приехал совершенно чужой человек, о котором говорили, что он дальний, очень дальний ваш родственник. Приехал из-за границы, встретился с вами почти что случайно и даже сначала не показался ни привлекательным, ни симпатичным, заговорил с вами, улыбнулся и… Вдруг все, абсолютно все стерлось из вашей памяти – этой улыбкой, этим взглядом, этим голосом. Даже несравненный Лунин стерся, и смерть Жака стерлась и все полудетские грезы – все исчезло, стало таким далеким и неважным. И остался только он один. И это его имя – Роман. Роман о любви. Роман с продолжением. Роман готический о судьбе и смерти, караулящей своего часа…
– Анечка, я обещаю вам, я сделаю все, чтобы ничто больное, тяжкое, трудное вас не коснулось, – шепнул ей Салтыков. – Вы мой единственный друг, самый верный, самый преданный, Анечка… Когда я с вами, я чувствую себя намного лучше. Помните, как у Апухтина? «Людское горе забывая, душа смягчалася больная и оживала в этот час…»
Черный «Мерседес», выбравшись из пробки, свернул на набережную. Здесь было намного свободнее, можно было даже прибавить скорость. Мелькали огни, впереди росла громада моста. «Неужели он везет меня к себе в гостиницу? – думала Анна. – Неужели?!»
А почему бы и нет? Пусть это наконец произойдет. Ведь это должно произойти! Они поужинают, посидят в баре с видом на Кремль, затем поднимутся в его номер. Труден только первый шаг – даже в любви. А потом уж она станет тем, кем он захочет – верной женой на весь остаток жизни, подругой на час, любовницей для встреч в номере гостиницы. Только бы это произошло сегодня, сейчас. Только был бы сделан первый шаг с его стороны – любой, решительный или робкий, все равно, но первый…
«Он, возможно, думает, что я соглашусь из-за его денег, – от этой мысли ей стало больно. – Ведь я не ради денег, как же он не понимает?»
И она представила себя рядом с ним где-то далеко-далеко – в Вене, например, на ежегодном балу в Опере. Пары, кружащиеся в вальсе, аромат духов, блеск бриллиантов и шепот на смеси англо-франко-немецкого: Салтыков и его жена, урожденная княгиня Лыкова…
С ним все приобретало совершенно иную цену, иной смысл, даже наследственность, даже фамильные черты, титулы, забытые и похороненные временем, привычки, семейные предания, легенды, надежды, мечты. Особенно мечты…
Черный «Мерседес» мчался по набережной к Каменному мосту. Освещенный яркими огнями отель «Амбассадор» на той стороне Москвы-реки остался далеко позади. До Каменного моста Анна Лыкова все еще надеялась, что они все же доберутся именно туда и закончат свой путь там, но вот и Каменный мост исчез из виду. Набережная как темная лента разматывалась в бесконечность. Мосты, мосты…
Они въехали на Автозаводский мост, и Анна Лыкова поняла – он везет ее домой. Не к себе, домой.
Темный двор в этот поздний час был безлюден и тих. Окна их квартиры тоже были темны. А у обшарпанного подъезда стояла машина ее брата Ивана – старый «Форд», купленный в Южном порту.
Салтыков вышел вместе с ней, терпеливо ждал, пока она справится с кодом на двери – она все сбивалась, никак не могла набрать нужную коротенькую комбинацию цифр.
– Ваш дом, Анечка, настоящий памятник эпохи тоталитаризма, – Салтыков вздохнул. – Похожие дома есть в предместьях Рима, их строил Дуче в тридцатых. Вы, наверное, с ног валитесь, устали, бедная вы моя, хорошая… Еще раз благодарю вас за сегодняшний день. Буду рад видеть вас всегда, приезжайте.
Это было все, что он сказал ей на прощанье. Код поддался – Анна открыла дверь и вошла в свой подъезд, пропахший кошками, сыростью и чьими-то пригоревшими котлетами.
Черный «Мерседес» уехал. Ни Салтыков, ни Анна не заметили, что за ними наблюдали – от угла дома отделилась тень, медленно отступила во тьму. Послышались быстрые шаги – из двора прочь, к набережной. Спустя какое-то время на пустынной набережной можно было увидеть одинокую фигуру. Человек стоял, опершись о чугунные перила парапета, смотрел в черную воду. Начался дождь – промозглый, осенний, ночной. Тучи, наплывая с юго-востока, наконец-то дошли и до Москвы. Но человек не обращал внимания на дождь. Достал из кармана кожаной куртки сигареты. Закурил. Огонек зажигалки осветил его лицо – это был Иван Лыков. Он стоял один на набережной под дождем. Не шел домой.
В темноте послышались шаги – приближались трое. Смутные тени, кряжистые фигуры…
– Мишка, глянь… Пацаны, погодь… А куртка-то ничего… Эй ты, чего молчишь, когда к тебе обращаются?
– Эй, парень, закурить есть?
Хриплые пьяные голоса. Запах пивного перегара. Иван Лыков медленно обернулся. Сунул руку в карман куртки.
– Эй, мобила есть? Нам с пацанами позвонить срочно надо.
Они подошли к нему вплотную и…
– Эй, ты чего? – один, более трезвый, чем остальные, сразу попятился. – Чего ты? Чего?! Пацаны, ладно, пойдемте… Бросьте…
– Ладно, ладно, ты чего, пацан? Чего ты? Шизанутый какой-то… Атас, пацаны!
Они отчалили, оставив его у парапета набережной. Хотя их было трое – ввязываться в драку с ним они не стали. Куртка и телефон того не стоили – это тревожно и властно подсказывал сквозь пивные пары всем троим инстинкт самосохранения. Можно было крупно нарваться, можно было поплатиться многим, а может быть, и всем.
В отель «Амбассадор» Салтыков не вернулся. Была уже глубокая ночь, когда его черный «Мерседес» въехал на территорию Лесного и остановился у темного фасада дома. Водитель пожелал Салтыкову спокойной ночи, спросил:
– Во сколько приехать завтра за вами?
– Я позвоню, Семен, вот возьмите, и спасибо вам, – Салтыков вручил ему обычные чаевые.
Машина развернулась. Свет ее фар на мгновение выхватил из темноты строительные леса, кучи гравия во дворе, стволы старых деревьев. Было очень сыро и промозгло, но дождь перестал – тучи ушли в сторону города, и небо над Лесным прояснилось. Над Царским прудом тускло желтела луна на ущербе.
Скрипнула дверь флигеля.
– Роман, это ты? Ты приехал?
Салтыков стремительно обернулся, быстро взбежал по ступенькам на крыльцо. Его встречал Леша Изумрудов – один из всех.
– Алеша, дорогой, – Салтыков схватил его руку, сжал. – Как ты тут? Как вы тут все?
– Милиция была. С Долорес стало плохо, Валька хотел даже вызвать «Скорую», но все обошлось таблетками… Она у себя, лежит, Валька у нее, а я… Я звонил тебе весь вечер, твой телефон не отвечал! Я тут совсем один, все точно с ума сошли…
– Ничего, все позади, я приехал, теперь я здесь, с вами. С тобой, Алеша, – Салтыков обнял его за плечи. – Успокойся, все страшное позади. Я был бы здесь еще раньше, но я не мог. Меня тоже допрашивали в полиции… Но теперь я здесь, я не уеду. Пойдем, – он повел Изумрудова в дом. В холле, когда он раздевался, ему сразу бросилось в глаза, что большое зеркало, висящее на стене, завешено шторой, снятой с окна.
– Кто это сделал, зачем? – удивленно спросил он.
– Я, – Леша Изумрудов отвернулся. – Пусть будет так до утра. Я не могу туда смотреть – дома темно, на улице темно, я тут один как проклятый торчу. Я не хочу, я боюсь…
– Бедный, бедный мой, – Салтыков, не отпуская его, увлекал за собой, поднимаясь по лестнице. – Это все расстроенное воображение, это все пустые страхи…
Они поднялись в спальню Салтыкова.
– Я только приму душ с дороги, а ты постарайся успокоиться и согреться, – Салтыков снял пиджак, нагнулся и взял с кровати аккуратно сложенный синий купальный халат.
Кровать была полутораспальной, светлого дерева. Постельное белье из натурального шелка, бледно-розового цвета. Сама спальня выглядела довольно аскетично, только белье было шикарным и очень дорогим. Мало кто знал, что Роман Валерьянович Салтыков был просто помешан на постельном белье. Постельные аксессуары отеля «Амбассадор» абсолютно не удовлетворяли его требованиям и привычкам.
– Раздевайся, я скоро, – мягко сказал он Леше.
Уже в душе под горячими струями воды, пропитанной пряными ароматами массажной плитки для тела, он размышлял о том, что все события этого ужасного и трагического дня следует воспринимать стоически, как учил несравненный Марк Аврелий. А закончить этот день надо в наслаждении и удовольствии, чтобы восстановить этим нарушенное душевное равновесие и хоть на время отвлечься от тяжких мыслей, которые, по сути своей, не что иное, как пустое и глупое суеверие, недостойное настоящего мужчины.
Глава 15
МЕТАЛЛОИСКАТЕЛЬ
– Из всех этих любителей старины Денис Малявин, пожалуй, для нас самый неподходящий тип, – сказал Кулешов Колосову наутро, после обычного приветствия. Новый день начальник отдела убийств встречал снова в Воздвиженском – точнее, на полпути к нему, на шоссе между церковью мучеников Флора и Лавра и Лесным.
– Отчего же это неподходящий? – спросил Никита.
Они курили с Кулешовым в дежурной машине местного ГИБДД. А на шоссе стоял инспектор ГИБДД, проверял проезжающий редкий транспорт. Из всех здешних и нездешних машин им в это утро нужна была только одна-единственная.
– Потому, что характер у него сутяжный, – ответил Кулешов. – Стоять на своем он любит и всем свою правоту глоткой доказывает. Через это самое, через несговорчивость, негибкость, и бизнес у него прахом пошел. У нас тут таких ершей иванычей не очень-то любят – особенно местная администрация.
– Неужели через одно это? – спросил Никита.
– Ну и сожительница его Марина Аркадьевна Ткач тоже свою роль в этом крахе финансовом сыграла. Ты ее сам видел – какова она. Бойкая бабенка. Много из него денег тянула, он, видно, сил своих с ней не рассчитал. В принципе, мужик он, как и все мы тут, простой, деревенский. Ну а когда деньги появились – конечно, красивой жизни захотелось. Из Москвы он ее себе привез – Марину-то эту Аркадьевну. Подцепила она его где-то крепко на крючок. Подцепила и доить начала. И выдоила, что называется, досуха.
– Но она ведь не бросила его, когда у него дела пошли худо, – заметил Никита. – Обычно такие сразу бросают, когда их содержать по-крупному перестают. А она до сих пор живет с Малявиным – ты же сам говорил мне.
– Вот я и удивляюсь, чего ж это она его до сих пор не бросила, – Кулешов усмехнулся. – Вроде совсем у них дело разладилось – горшок об горшок. А тут вдруг в Лесном Салтыков объявился и предложил Малявину работать у себя. И Марина эта сразу попритихла, осталась. И вроде сошлись они снова. Слухи такие ходили.
– Слухи у вас тут, одни только слухи-пересуды. Эх, деревня вы, матушка…
– Три деревни – два села, – поправил Кулешов. – А слухами ты нас, Никита Михалыч, не попрекай. Тут тебе не Москва. Не хлебом единым жив человек и в деревне. Слухи – они ведь как песня… А про Малявина и эту Марину его Аркадьевну у нас тут целыми днями языка чесали. Как мексиканский сериал все воспринималось, как кино «Богатые тоже плачут». Бабки наши местные все к окнам просто прилипали, когда эта парочка тут у нас на машине раскатывала.