— Как же он мог уцелеть? Мне особист сводку показывал.
— «Восход» снесло в Охотское море, и он встал на рейд в бухте Тихая. Туда военные моряки не заходят, так и простоял сторожевик пять лет никем не замеченный. Даже льды его не попортили. Нашелся он случайно и тут же к делу был приспособлен.
— Вот это да! Ты точно знаешь?
— Точнее не бывает. Даже на борту бывал. Но это все, что могу сказать, мы больше двух месяцев в пути.
Выпили еще, доели рыбу, — настроение поднялось.
— Корабль мы твой нашли, морячок, может, ты наш самолет найдешь? — засмеялась захмелевшая Лиза.
— Я так и думал, что вы самолет ищете. Громадный серебряный бомбардировщик с четырьмя моторами. Так?
Все застыли. Повисла гробовая тишина. Никто не верил собственным ушам.
— Я видел, как он падал на макушку Оленьей холки. Так гора называется. С нашей стороны к ней не подобраться. Скалистый крутой склон, там нет тропы. Западная сторона, которую с этих мест не видно, покатая, лесистая, но идти туда нельзя, проклятое место. Адские врата называется.
— Взрыв видел? — спросил Шабанов.
— Взрыва не было, это я точно знаю. Пролетел тихо, как мышь. Я думал, врежется, нет, он только макушку сбрил и скрылся за вершиной.
— Сколько времени идти туда?
— Если в обход, то день потратите. Но в тех местах живет черное племя. Сейчас мы с ними не воюем, и я их не видел, а другие знают.
— Другие — это старик Мучамака? — поинтересовался Журавлев.
— Он все знает. Ему лет сто, если не больше.
— А как ты самолет заметил? — спросила Лиза.
— Люди закричали. Они же самолетов никогда не видели. Я выскочил из чума, а все на землю попадали. Глянул на небо и увидел. Летел очень низко, планировал. Такая штука вполне напугать может.
— Покажи нам эту гору, — попросил Дейкин.
— Поздно уже, темнеет, дождитесь утра. И надо бы посоветоваться со стариком, он дурного не посоветует. Но все утром. Сейчас пейте и отдыхайте.
— А проводника ты нам не дашь? — спросил Чалый.
— Люди скорее сдохнут, чем сделают шаг к Адским вратам, их с пеленок пугали страшными рассказами. Правда это или нет, но дыма без огня не бывает.
— Нам черти не страшны, — поднял пиалу Кострулев. — Мы сам черти. Давайте выпьем, а завтра разберемся!
6.
Всем полюбившийся китайчонок Ли пел веселенькие песенки в кают-компании. Малочисленная группа матросов в короткие мгновения, свободные от вахты, предпочитала слушать серебристый нежный голосок мальчишки, навевающий приятные воспоминания, нежели погружаться в короткий тяжелый сон, от которого устаешь еще больше. Китайчонок пел под гармонь боцмана так душевно и сладко, что многие прятали обветренные лица, скрывая слезы.
Ошалелый от бессонницы командир стоял на мостике и покачивался от слабости. Старпом доложил:
— Прямо по курсу айсберг. Расстояние два кабельтовых.
— Пять градусов вправо. Малый вперед. Так держать.
— Он здесь не один, командир. Льды идут от Берингова пролива с севера и растают только в теплых водах.
— Пройдем, лейтенант. Выходить на морские пути мы не можем. Мелкоту будем торпедировать, другие обходить. Далеко их вынесло, с ветрами нам не повезло.
На мостик поднялся майор Мустафин.
— Командир, вас вызывает генерал. И возьмите карту.
Моряки переглянулись. Штурман молча свернул карту и передал ее Кравченко. Через две минуты они вошли в каюту генерала.
— Где мы находимся, капитан? — спросил Белограй.
— Утюжим Берингово море. Кравченко разложил карту на столе.
— Сколько времени идти до острова Святого Лаврентия?
— На пути айсберги. Не берусь сказать. Может, неделю.
— Покажи мне ближайший остров.
— Остров Безымянный. Таких тут много.
— Там меня высадишь с моими пожитками. Бог даст, дождусь вашего возвращения. Со мной оставишь майора, радиста и шифровальщика. Постараемся выжить. Что за остров?
— Два километра в длину, полтора в ширину. Скалистый. Там лежбище котиков и гнездилище птиц, вокруг рифы, подойти к нему можно только на плотах.
— Значит, выживем.
— Я вас не понимаю, генерал.
— Поймешь. Кроме тебя мне не на кого положиться. Сумеешь вернуться к Курилам?
— Топлива осталось сорок бочек. Туда дойду, обратно вряд ли.
— Печально. Однако другого варианта нет. А теперь я введу тебя в курс дела, Богдан Максимыч. Виноват в авантюре только я один. Сам себя и заточу на птичьем острове. Возможно, навсегда. Если сумеешь сохранить жизнь ученым, можешь взять их с собой. Их жизнь дороже всех наших. Я не рассчитывал высадить их на наших берегах и не заготовил для них документов. Моя ошибка. Не предполагал я трудностей, с которыми нам пришлось столкнуться. Благодаря тебе и твоей бесстрашной команде, мы все еще живы. Ты доказал, что и один в море воин, для вас не существует невозможного. Тебе, капитан, придется исправлять мою очередную ошибку. Я взял в поход двух японцев, которых, как ты помнишь, мы высадили на острове Парамушир, самом северном в Курильской гряде. Я получил несколько секретных шифровок из Магадана. Эти японцы оказались нашими злейшими врагами. Что могут сделать два диверсанта? Что они могут сделать на острове с населением в три сотни человек? Смешно говорить. Но дела обстоят намного хуже, чем я мог себе представить. В горах Парамушира оборудованы склады с керамическими бомбами. Они не взрываются, они разбиваются и выпускают на волю миллионы бактерий чумы, холеры, сибирской язвы, желтой лихорадки, испанки. Погибнут сотни тысяч человек. Может, больше. Эти японцы — специалисты в области всякой заразы. Они фанатики. Если их не уничтожить, катастрофа неизбежна. Они не одни, на острове много японцев, живущих под видом рыбаков и ждущих часа, когда получат приказ и возьмутся за оружие.
— Каким образом они смогут метать бомбы? Травить оленеводов Камчатки смысла нет, а до материка тысяча километров.
— Воздушные шары. Все, что им нужно, — устойчивый северо-восточный ветер. Они могут запустить тысячу шаров, хотя достаточно одного, который смог бы достичь цели, остальные пусть падают в море.
— Значит, их нетрудно обнаружить. Воздушный шар поднимается строго вертикально, одним резким порывом, а потом его подхватывает ветер. Нужно лишь засечь место, из которого поднимается шар.
— Все правильно, командир. Вся надежда на тебя и твоих ребят. На острове есть погранотряд. Я не уверен, что пограничники доживут до вашего прихода, их первых отравят. И учти, японцы в первую очередь травят водоемы — колодцы, реки, ручьи. Воду пить запрещается.
— Задача понятна. Я должен поговорить с командой.
— В одном из моих ящиков — погоны на всех. Из документов я смог сделать для вас лишь справки об освобождении, они пригодятся потом, когда вы сделаете дело и сбросите с себя мундиры. Я не требую, чтобы вы возвращались за мной, моя судьба решена. Спасите ученых. Они еще много пользы принесут мировой науке. Моя попытка сделать это ни к чему не привела. Можешь идти, командир. Бери курс на остров Безымянный, надо торопиться.
Стоя лицом к морю, Богдан Кравченко чувствовал себя уверенным человеком, когда же его ставили перед лицом земных проблем, он терялся. Так увидев Лю на корабле, он не смог произнести ни слова. Очень смелый, бескомпромиссный моряк иногда превращался в беспомощного наивного мальчишку. Идея с высадкой генерала на безлюдном, не пригодном для жизни рифе поставила его в тупик, но как только была сформулирована конкретная задача, он тут же пришел в себя.
— Боцман! Свистать всех наверх. Выстроить команду на баке.
Обходя строй, Кравченко видел усталые изможденные лица людей, пытающихся держаться. Выдать бы им праздничную робу, и чем не фартовые ребята!
Говорил он недолго, но горячо. Речь кончилась троекратным «Ура!»
А говорят, дьявола не существует. Да с такими чертями землю перевернуть можно!
7.
Генералов встречали с духовым оркестром. Из лайнера на летное поле сошли шесть офицеров в тяжелых шинелях. В далекой Москве представляли себе Магадан по-своему, исходя из слухов и леденящих рассказов о суровости края. Но на Колыме тоже бывает лето и светит солнышко. Лето 50-го выдалось особенно теплым. Дорогие гости ожидали утонуть в сугробах, а их встретила зеленая травка и поле, усеянное колокольчиками и васильками.
Сорокин в парадном мундире, чеканя шаг, подошел к делегации, приложил руку к козырьку:
— Товарищ генерал-лейтенант госбезопасности, руководящий состав Главного управления Дальстроя собран в центральном штабе. Начальник особого отдела управления подполковник Сорокин.
— Да у вас тут лето, подполковник?! — воскликнул генерал-лейтенант.
Сорокину хотелось спросить: «А ты на календарь смотрел?», но он промолчал.
— Где же Челданов? — спросил другой генерал. — Или мы для него не авторитет?
— Виноват, товарищ генерал-майор, Челданов прибыть не смог, полковник…
Его перебили:
— А зря. Мы для него хорошую новостишку привезли. Указом Совета министров он назначен начальником Дальстроя. Ему присвоено звание генерала. Раньше времени парень возгордился.
У Сорокина перехватило горло. Он с трудом прохрипел:
— Полковник Челданов погиб при исполнении служебных обязанностей.
— Что за чертовщина! Сначала погибает Белограй, которого вызывал к себе лично Сталин для вручения высокой правительственной награды, теперь Челданов! А кто Дальстроем руководить будет? Это же дезертирство!
— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант. Генерал Белограй и полковник Челданов преданные делу люди, испытанные временем.
— Ладно, подполковник, поехали в штаб. Делегация направилась к зданию аэропорта.
Летное поле освободили перед посадкой самолета, разогнав весь технический и обслуживающий персонал по ангарам, в то время как всю охрану выставили по периметру зданий и вдоль заборов с колючей проволокой.
«Такой шанс представляется один раз в жизни», — подумал бывший штурман Белограя Вася Муратов. Утром, вычищая вентиляционные решетки, он слышал разговор подполковника Голованова с начальником аэродрома. Голованов просил выделить ему самолет для полета в Хабаровск по заданию особой важности, его самолет не готов к вылету, требовались ремонтные работы. Начальник аэродрома разрешил лететь на резервном «Ли-2». Где какие самолеты стоят, Муратов прекрасно знал, аэродром давно стал его родным домом, изменился статус. Раньше капитан чувствовал себя здесь хозяином, привилегированным лицом, членом экипажа царствующей особы, сегодня он сменил мундир на робу зека, и от него воняло смазкой и керосином. Такое положение дел молодого амбициозного Муратова не могло устроить. «Прожигать» жизнь с метлой в руках — не лучшая перспектива. Мысль о побеге не оставляла его ни на секунду. Но бежать с Колымы невозможно. Такой фокус еще никому не удавался, любая попытка приводила к гибели, даже не надо было устраивать погоню, искать кого-то. Только сумасшедший мог надеяться выжить в пути. Другое дело улететь. Но каждый самолет охранялся, а на летное поле допускались только военные. Территория аэродрома охранялась лучше любого лагеря и считалась неприступной. Муратов взвесил свои шансы. Ему не надо проникать на аэродром, он на его территории. Вся охрана выведена из ангаров. Он знает самолет, который должен сегодня подняться в небо. Все, что нужно, — проникнуть на борт и спрятаться в грузовом отсеке. Из разговора он понял главное — Голованов везет важные документы, а не груз. Сплошные плюсы и только один минус. Если вылет задержится до восьми часов вечера, ему крышка. В восемь построение и перекличка. Если он не встанет в строй, объявят тревогу. Найдут его быстро, без особых хлопот, в первую очередь обыщут самолеты. На летном поле спрятаться невозможно. Подземные коммуникации и канализация тебя на свободу не выведут. Колыма была и остается одним гигантским лагерем. До порта тринадцать километров, и он тоже охраняется, а корабли с грузом даже в навигацию редкость.
Все сомнения рассеялись. Выбор сделан. Лучше сдохнуть, чем живым гнить на задворках великой страны. Не для того родился. Муратов верил в свою фортуну.
Бывший капитан беспрепятственно перешел из пятого в третий ангар. Люки самолетов и двери держали открытыми — салоны и отсеки проветривались, особенно перед дальними перелетами. Три машины стояли на техническом обслуживании. Бездельников здесь не держали, механики работали без перекуров. На двигающуюся по гигантскому ангару букашку никто не обратил внимания, Муратова знали все. Когда-то ему отдавали честь, сегодня времена изменились, и большинство персонала с ним не здоровалось. Он не вызывал уважения даже у солдат, в то время как его бывший командир подполковник Рогожкин и в тюремной робе не утратил авторитета, был признан бугром отряда электриков. С момента ареста они не общались. Муратова зсе это ничуть не расстраивало, друзей среди зеков он не искал, чужая жизнь его не интересовала.
Надо было поторапливаться. Торжественная встреча гостей долго не продлится, охрану вернут в ангары, и тогда его план будет сорван. Муратов постоял возле шасси, осмотрелся, нагнулся, будто завязывая шнурок, и, не разгибаясь, перескочил к трапу салона.Поднявшись наверх, нырнул внутрь и тут же прильнул к иллюминатору. Маневр удался.
Муратов прошел в хвостовую часть, поднял ковровую дорожку. Под ней был люк в грузовой отсек, и закрывался он на вертушку из пассажирского салона. Люк по прилете в Хабаровск никто не откроет, если нет груза, тогда останешься заблокированным в отсеке, как в сейфе. В конечном итоге его привезут обратно в Магадан и с духовым оркестром встречать не будут. Муратов поднял кольцо люка из лунки, повернул его на сто восемьдесят градусов, уложил складную ручку на место, после чего распрямил коврик и вернулся к трапу. Уже автоматчики раздвигали ворота ангара, время пошло на секунды. Он сбежал вниз и скрылся под фюзеляжем. Забравшись в грузовой отсек, прополз в дальний угол и накрылся брезентом.
Спустя два часа экипаж из трех человек занял свои места. Охрана бегло осмотрела самолет, после чего люки и двери были задраены, из-под колес убраны колодки. Тягач начал вытягивать самолет из ангара.
Началось. «Ли-2» приступил к рулежке. Командир корабля получил разрешение на взлет. Заревели двигатели. Лайнер начал разбег и вскоре оторвался от земли. Муратов скинул с себя брезент, едва не задохнувшись от пыли. Он должен выбраться в салон раньше, чем самолет наберет высоту. Задача не из простых. Пришлось подтащить ящик, чтобы дотянуться до люка. Самолет накренило на левый борт: лайнер пошел на разворот. Муратов упал и разбил себе локти, но тут же вскочил на ноги, вновь взобрался на помост. Люк плохо поддавался, мешала ковровая дорожка, которая придавливала его к полу. Капитан взмок. Стал дергать люк рывками, щель увеличилась. Наконец он уцепился за края и подтянулся. Пальцы могли соскользнуть в любую минуту, он упирался в крышку головой и скрипел зубами. Сколько сил и ярости пришлось вложить в нелегкую процедуру! Наконец его голова пролезла наружу, уперлась в ковровую дорожку. Еще немного, еще чуть-чуть… Случилось! Он вылез и сбросил с себя пропыленную тряпку.
Самолет начал выравниваться после набора высоты. Успел. Но надо торопиться. Члены экипажа теперь могут передохнуть. Штурвал передадут одному из пилотов, другой пойдет в салон, где хранятся продукты, вода и где расположен туалет. Пилоты вооружены и проникшего на борт несанкционированного пассажира придавят, как таракана.
Муратов поднялся с пола, захлопнул люк, натянул дорожку и прошел к кабине пилотов. Он не знал точно, каков состав экипажа, но практика говорила о следующем: внутренняя линия, все перелеты по Дальневосточному краю, несмотря на огромные расстояния, не комплектуются полным составом, достаточно двух пилотов и штурмана. Самолет летит без пассажиров, значит, и бортпроводники не требуются. Самое важное — сохранять спокойствие и действовать согласно плану. Муратов зашел в туалетную комнату, оставив дверь приоткрытой. Теперь надо запастись терпением.