После этого самец быстро перемахнул на тополь, который рос шагах в десяти от гнездового дерева, взял там запасную ящерицу и улетел на какое-то свое дерево завтракать. Эта ящерица лежала у него на толстой, уже бескорой сухой ветке, которая отходила горизонтально от ствола на высоте моего роста. На ней самец оставлял тех ящериц, от которых отказывалась самка, когда ей или не хотелось есть, а птенцы еще не просыпались, или ястребята и она были сыты. Она не отзывалась на призыв взять принесенную добычу, и самец, полетав в сторонке, укладывал обезглавленную ящерицу поперек ветки. Запасная ящерица доставалась птенцам, самке или ее съедал сам охотник. У других хищников принесенную добычу, если никто не хочет есть, самец оставляет на гнезде, у тювиков есть для этого специальное место.
Из трех видов европейских ястребов тювик в отличие от желтоглазых сородичей — перепелятника и тетеревятника — темноглаз. Если говорить точнее, у тетеревятника и перепелятника желтоглазы взрослые птицы, и цвет радужки у них не изменяется до конца жизни. А у их птенцов, пока они на гнезде, глаза серовато-голубые и желтеют после вылета. У многих хищных и нехищных птиц такое явление, когда в детском возрасте глаза иного цвета, чем у взрослых, довольно обычно. У тювиков глаза пуховых птенцов одного цвета, слетков — другого, взрослых — третьего. Но самое удивительное, что у взрослых весной и в начале лета глаза черные, потом становятся карими, а к началу отлета краснеют.
Когда я начал наблюдать за парой тювиков, знакомый с подробностями облика этих птиц по книгам, то засомневался: они ли передо мной. Как ни всматривался я и на ярком солнечном свету, и когда птица стояла в тени листвы, и при пасмурном небе, глаза и птенцов, и их родителей были агатово-черными без всякого оттенка. В их черноте невозможно было разглядеть зрачки. Такие глаза обычно придают их обладателям выражение кротости и миролюбия. Внутрисемейные отношения тювиков укрепляют это впечатление. Птенец, которому принесенная ящерица достается целиком, никогда не отворачивается от братьев. А те, даже голодные, не пытаются выхватить эту ящерицу из его клюва, если он и самый младший в семье.
Птенцы тювика вылупляются с теми же промежутками во времени, с какими были снесены яйца, поэтому первые выживают всегда, последний — почти никогда. Его недокармливают, и он все больше отстает в росте от первенцев, становясь заморышем. Обычно это случается в семьях тех самок, которые гнездятся впервые. Погибшего птенца мать сбрасывает с гнезда, как только он перестает подавать признаки жизни. У тетеревятника — еще хуже: отставшего в росте, слабого птенца могут убить и даже сожрать родные братья.
Остальные трое-четверо птенцов получают столько корма, что утром спят до наступления жары. При обилии добычи плотный завтрак всего выводка, когда каждому достается по целой ящерице, занимает не более двадцати минут. Отец в одиночку, может быть, и не управился бы с охотой за такое малое время, но ему помогает мать. Одну-две ящерицы ловит и она. Ее привилегия — охотиться около гнезда, тогда как самец улетает подальше, словно не замечая тех и серых, и зеленых ящериц, которые греются и шмыгают поблизости. Этих надо беречь: на них слетки будут начинать свою охоту. Нередко самец, возвращаясь с добычей издалека, подвергается неопасному нападению жуланов, чернолобых сорокопутов и даже сизоворонок. Но иногда он нарушает чужие границы, и тогда дело доходит до таких серьезных схваток с хозяевами, что в драке птица перестает замечать окружающее.
Старые лесополосы Докучаевского оазиса в Каменной степи поражают своим величием в любое время года
Тювик — название звукоподражательное. Когда-то так называли этого ястреба на верхнем Дону. Потом оно стало книжным. «Тю-вик» — немного созвучно с призывом самца, прилетевшего с добычей. Но, пожалуй, он скорее несколько раз выкрикивает «к'уэк-к'уэк-к'уэк...», но не «тю-вик — тю-вик — тювик...». Есть в этом крике что-то совиное, и если бы раздавался он на рассвете или ночью, то его можно было бы принять за немного искаженный клич неясыти. Самка отвечает на этот призыв скороговоркой, которую можно сравнить с весенним криком токующего бекаса. Более похожи на выкрики «тю-вик — тю-вик...» голоса слетков. Впервые что-то напоминающее этот звук можно услышать в попискивании недельных птенцов, когда их начинает одолевать чувство голода.
Особое внимание зоологов этот маленький ястреб привлек к себе лишь тогда, когда его вид оказался в угрожающем положении — в связи со стихийным бедствием на его родине, когда он находился на зимовке в Месопотамии или Аравии. До того знали о тювике, где живет, где гнездится и зимует, какова внешность самцов, самок и молодняка, каковы цвет, размер, вес яиц и сколько их бывает в гнезде. Теперь ведется пристальное изучение жизни птицы, как и подобает поступать в тех случаях, когда вид оказался на страницах Красной книги.
Каменная степь
Это название — как память о той открытой всем ветрам степи на высоком водоразделе между притоками Дона Битюгом и Хопром, земля которой превращалась в камень, когда злодействовала в Черноземье засуха. Теперь этим местом восхищаются в любое время года. Лес и вода среди плодородных полей — такая в наши дни Каменная степь, уникальное и удивительное место всего в 12 километрах от станции Таловой, в самом центре Воронежской области. И нет особой разницы в том, когда и как впервые увидишь Каменную степь: осенью или весной, с самолета или входя в оазис пешком, — впечатление будет одинаковым.
Мы давно привыкли к такой форме искусственных лесов, как защитные полосы. На тысячи километров тянутся они вдоль железных и шоссейных дорог, по долинам рек, защищают землю от оврагов, ими расчерчены необозримые поля. Лесополосы Каменной степи своей мощью и великолепием превосходят многие другие. Особенно величественны старые насаждения Докучаевского оазиса, которым без малого сто лет. В них много дуба. Выращенные из желудей, деревья взметнули свои небольшие, лесного типа кроны на стройных без извилин и суков стволах на двадцатипятиметровую высоту. Большинство из них — летней разновидности дуба, и только отдельные экземпляры — зимней. Весной долго стоят «зимняки» без единого листочка среди бушующей зелени, а осенью никогда не сбрасывают всю листву, а так и шуршат до весны своим жестким убранством.
В дубовых насаждениях давно поселились настоящие лесные травы, занесенные четвероногими и пернатыми кочевниками, и в двух шагах от ковыля и горицвета благоухает в мае ландыш. Листья деревьев грызет та же дубовая листовертка, что и в первобытных лесостепных дубравах. Растут грибы. В сентябре тяжелым градом падают наземь литые желуди. Но вот что странно: лесополосы выращены из желудей, а из тех, что родились в Каменной степи, не выросло ни одного дубочка. У кленов же почти каждое семя старается стать деревом.
Особенно много в Каменной степи остролистного клена. Хорольская балка похожа на настоящий лесной овраг с непролазной чащей по обоим склонам. Клены здесь делают золотую осень необыкновенно роскошной, а вязы, березы и груши лишь дополняют красоту кленового пожара. Там, где на опушках стоят старые кусты боярышника, осенью к общему золоту добавляется алый и темно-красный цвет их плодов. Давно знают Каменную степь свиристели и дрозды-рябинники. Но урожай боярышника так обилен, что на него не хватает птиц.
Где нет боярышника, для птиц зреют ягоды ирги, черной бузины и татарской жимолости. Где нет ягодных кустарников, опушки все лето полыхают убранством черноклена. Этот полукустарник-полудерево красив своим урожаем. Еще не успеет закончиться его невзрачное цветение, как по темной зелени листвы все ярче и заметнее начинает разливаться розовый цвет: из каждой завязи быстро вырастают сначала гнутые, плоские рожки, а потом, как два стрекозиных крылышка, красные лопасти. Краснота становится все гуще, и черноклен словно зацветает неувядающим и неосыпающимся цветом.
Лесополосы — разной ширины. Есть такие узкие, что с одной опушки слышно шлепанье чесночницы или шорох ежиных шагов на другой, а слабый ветерок протягивает сквозь них запах цветущего шалфея. Есть такие широкие и густые, что даже в тихую погоду с другой стороны еле слышно поющего в полный голос соловья. И шум листвы здесь как в настоящем лесу, и ветру ни зимой, ни летом не пробиться свободно сквозь такую преграду. В иные зимы ветер наметает в плотные насаждения огромные снежные валы, так что остатки снега дотаивают только в начале мая, и на его грязную поверхность падают лепестки отцветающих груш и черемух.
Старые пруды Каменной степи все больше становятся похожи на лесные озера. Их не затягивает илом, и вода в них чиста с весны до листопада. Все они, кроме верхнего прудика в Хорольской балке, бессточны. Их земляные плотины поставлены с таким расчетом, чтобы вешняя вода никогда не переливалась через насыпь. И только в Хорольской балке сооружен каменный водослив, потому что там бьет сильный родник. В прудах и двух водохранилищах много рыбы и в неисчислимом множестве плодятся зеленые жабы, чесночницы, жерлянки, лягушки. Под корнями прибрежных кустов вынашивают своих мальков огромные рачихи.
Подрастал в степи лес, и постепенно изменялось животное население оазиса и его окружения. Изменялось стихийно, потому что на протяжении почти столетия человек практически не вмешивался в этот процесс.
Еще до того как исчезли степные аборигены, которые не могут жить там, где нет горизонта, в молодых насаждениях весной засвистели, защелкали соловьи. Один из лучших певцов мира оказался самым непритязательным в отношении места: несколько кустиков или молодых деревьев хватало ему для того, чтобы участок был пригоден для жизни и вывода потомства. И стал соловей самой первой лесной птицей Каменной степи, поселившись здесь навечно. Возможно, что сейчас это самое соловьиное место в донском подстепье, ибо в каждой из двухсот с лишним лесополос в мае поет хотя бы один соловей.
Весной в полосах, особенно прибалочных, птиц гораздо больше, чем в любом лесу, потому что ни один лес не имеет такой большой длины опушек, как лесополосы. В узких посадках живут бок о бок и птицы светлых мест, и самые лесные виды, которым нужна чаща, куда редко заглядывает солнце. И поют на соседних кустиках садовая овсянка-ортолан и славка-черноголовка, бегает вдоль опушки желтая трясогузка, а над ее головой барабанит большой пестрый дятел.
Самыми многочисленными среди разнообразного пернатого населения Каменной степи в течение почти шестидесяти лет были грачи. Их огромная колония насчитывала четыре с половиной тысячи гнезд. В березовой секции сороковой полосы скопления грачиных построек ломали пятидесятилетние деревья. Шум грачат был слышен за километры, и в пору подготовки молодняка к вылету не смолкал круглые сутки.
Так было, пока оазис оставался изолированным от других насаждений. Когда же между ним и Шиповым лесом возник постоянный мост из молодых лесополос, в него проникла лесная куница, которая, освоившись и расплодившись на новом месте, вынудила грачей переселиться в отдаленные от Каменной степи насаждения. Лишь немного птиц удержалось в приусадебных парковых посадках, где лесной кунице мешает куница каменная: конкуренция двух видов хищников обернулась какой-то выгодой для грачей.
Вторжение в лесополосы Каменной степи куницы привело не только к бегству грачей, от нее пострадали и сороки. Куница быстро оценила надежность крепких сорочьих построек и стала выводить в них свое потомство, лишая тем самым сороку ее собственного. А ведь птичье население Каменной степи многим обязано сороке. В ее гнездах гнездятся совы, ушастая и сплюшка, соколки пустельга, кобчик и чеглок, кряква и кулик черныш, сизоворонка, галка, полевой и домовый воробьи тоже состоят в списке «постояльцев» сорочьих гнезд. Ежегодно вселяются в оазис новые сорочьи пары, но их участь повторяет судьбу сорок-старожилов. А в результате в лесополосах Каменной степи почти перестали гнездиться бывшие прежде обычными пустельга, кобчик, чеглок, сплюшка и ушастая сова, благополучие которых не в последнюю очередь зависит от птицы-строителя — сороки.
Есть в Каменной степи небольшой кусочек первобытной целины в одном из балочных отвершков, но первозданный облик этого памятника природы даже в самую пору цветения разнотравья не может сравниться с косимыми залежами у северной границы оазиса. Первый из залежных участков перестал быть пашней за восемь лет до посадки первой полезащитной полосы, в 1885 году, последний — спустя пятнадцать лет. Цель опыта была проста: восстановить естественным путем утраченное почвой плодородие. Сделать это должны были травы. Постепенно сорняки и бурьян сменились исконно степными видами, и сейчас, не зная прошлого этих мест, невозможно отличить целину от столетней залежи, на которой ежегодно в сенокосную пору скашивают все до травинки. Косят вручную, чтобы не давить землю колесами тяжелых машин.