- Чертовски опасно.
Брат Майкл приблизился к стрелку. Они стояли на краю обширного пустыря, то ли рыночной площади, то ли Бог знает чего. На дальнем конце виднелась прорубленная в скале дорога, поднимавшаяся к воротам замка. Надвратное укрепление, озарённое пламенем городских пожаров, пестрело флагами. Часть из них несла изображения святых, на помощь которых надеялись защитники замка, часть – герб владетеля Виллона, золотую ласточку. Арбалетный болт клюнул стену рядом с монашком и упал на брусчатку.
- Если мы захватим замок до рассвета, наша плата удвоится.
- Удвоится? – удивился брат Майкл, - Почему?
- Завтра день святой Бертильи, а жёнушку нашего нанимателя зовут как раз Бертилья. Коль мы возьмём замок в день её небесной покровительницы то тем самым докажем, что Бог не одобряет её измены.
Подобное сомнительное богословие никогда не было близко брату Майклу, но спорить он не стал:
- Она сбежала от мужа, да?
- Не суди её строго. Муж у неё – редкая скотина. Только свадьба есть свадьба. В аду поубавилось бы народишка, кабы женщинам дозволили бы самим выбирать себе мужей. Но девчонку жалко.
Сэм наложил на лук стрелу, шагнул из переулка, зорко высматривая достойную цель, не нашёл ничего заслуживающего внимания и отступил обратно:
- Бедная девушка спряталась в замке, а скотина-супруг платит нам за то, чтобы мы выковыряли её обратно.
Осмелев, брат Майкл по примеру лучника высунулся из-за угла и едва успел юркнуть обратно, прежде чем о мостовую там, где он стоял, ударившись два арбалетных болта.
- Счастливчик! – хлопнул его по плечу Сэм, - Псы приметили меня, взяли прицел. Чуть меньше удачи, и ты бы уже беседовал со Спасителем!
- Вам леди оттуда не выковырять. – переведя дух, высказался монах.
- Отчего же?
- Такую твердыню людям не взять.
- А мы – не люди. – расплылся в ухмылке Сэм, - Мы – эллекины, а, значит, девоньке недолго осталось миловаться с сердечным другом. Надеюсь, он её хорошенько приголубит напоследок, чтобы страдалице потом хоть вспомнить было что.
Майкл покраснел. Женщины очень осложняли его нынешнее существование. В обители, где представительниц слабого пола юноша не видел годами, дьявольские искусы повергались им легко. В пути пришлось тяжелее. Нечистый строил козни, а брат Майкл держался изо всех сил. В Тулоне разъярённый его стойкостью Люцифер подослал пьяную шлюху. Она сцапала монашка со спины, повернула к себе и впилась в уста мокрыми слюнявыми губами. И всё же брат Майкл не посрамил духовного звания. Вырвался! Хохот блудницы до сих пор стоял в его ушах, уязвляя его праведную душу. В памяти всплыла белизна кожи мёртвой девицы у городских ворот и, чтобы отогнать неподобающие видения, он начал мысленно читать молитву. Дочитать не успел, отвлёк шум, похожий на вспархивающие целой стаи птиц. Площадь осыпал настоящий дождь арбалетных болтов. Их наконечники выбили из мостовой яркие искры. Брат Майкл подивился глупости защитников: в кого стрелять, площадь пуста? Затем заметил людей в накидках с капюшонами, стекающихся со всех переулков и строящихся в центре открытого пространства. Все они были лучниками, и на дождь арбалетных болтов они ответили градом стрел. Не коротких, оперённых кожей железных болтов, а лёгких английских стрел, пущенных крепкими тисовыми луками с пеньковых тетив, звенящих, как струны арф. Стрелы ушли к замку, ловя остриями отблески пожаров. Брат Майкл обратил внимание, что поток арбалетных болтов резко иссяк. Вражеские стрелки попрятались, и часть лучников перенесла огонь на бойницы боковых башен. Один из англичан упал с болтом в груди, но других потерь, насколько видел монах, у лучников не было.
Сзади раздался скрип колёс, и Сэм остерёг:
- Посторонись-ка, святой брат.
Монашек послушно прижался к стене, пропуская повозку. Возок был небольшим, толкать его хватило сил у шести парней. Спереди и с боков к повозке были прибиты павезы, - щиты в рост человека, придуманные для защиты арбалетчиков во время перезарядки их неуклюжего оружия. Теперь павезы хранили толкающих возок солдат и груз – небольшие деревянные бочонки.
- Считай – драка за нами. – удовлетворённо произнёс Сэм.
Он вышел из-за угла и посылал в сторону замка стрелу.
Драка? Было до странности тихо. Брат Майкл не так представлял себе битву. Не лязгало оружие, не взывали к небесам умирающие. Шум шёл сзади, со стороны города, впереди же пели тетивы, скрипели колёса возка, дробно стучали по камням наконечники стрел и болтов. Майкл покосился на Сэма, без устали посылающего во мрак стрелу за стрелой.
- Видимость, как в солнечный полдень! – подмигнул монаху лучник, доставая очередную стрелу.
- Из-за пожаров?
- Ага. Мы нарочно подожгли город. Нам – подсветка, а их огни слепят.
Брат Майкл как-то пытался натянуть такой лук, но даже до плеча тетиву не дотянул.
Пользуясь тем, что вражеские стрелки, в основном, забились по щелям, повозку подкатили к самым воротам замка. В тёмном проёме вспыхнул огонёк, притух, опять разгорелся. Толкавшие возок солдаты побежали назад. Один из них упал, сражённый болтом, товарищи подхватили и его, и его оружие, поволокли к своим. Тут-то брат Майкл и узрел впервые Ле Батара.
- Вот он, - оповестил монаха Сэм, - наш растреклятый Ублюдок.
Долговязый, в воронёной кольчуге, простом воронёном бацинете, высоких чёрных сапогах. Ножны обнажённого меча тоже были чёрного цвета. Мечом Ле Батар указывал двум десяткам латников с сомкнутыми щитами место посреди площади. Оглянувшись, Ле Батар встретился с братом Майклом глазами, и такая сила пылала в этих глазах, что монах оробел. Он понял, почему аббат из Павилля произносил гнусное прозвище «Ублюдок» с трепетом в голосе. Нос у Ле Батара был сломан, на щеке белел старый шрам, однако брат Майкл, исходя из рассказов павилльского настоятеля, ожидал встретить человека гораздо старшего возраста. Этот же воин в чёрном был молод. Ле Батар перевёл взгляд на Сэма:
- Эй, разве ты не должен охранять церковь, Сэм?
- Рябой и Джонни там, а тебе я привёл нового приятеля.
Лучник подтолкнул к командиру брата Майкла. Монах нервно облизал губы и, сглотнув, заговорил:
- Письмо для вас… Э-э, письмо от…
- Потом. – оборвал его Ле Батар, принимая от слуги щит.
Он повернулся к замку, и в тот же миг у ворот оглушительно бабахнуло, словно тысяча громов прогремели одновременно. Брат Майкл присел в страхе. Грохот эхом отдался на площади. Из облака багрово-чёрного дыма в стороны полетели пылающие обломки. В небе ошалело метались свившие гнезда в трещинах замка пичуги. Висящее над воротами знамя святого Иосифа ярко пылало.
- Порох! – довольно оскалился Сэм.
Монах недоумённо повторил:
- Порох?
- Точно! Наш Ублюдок – ублюдок изворотливый. Видал? Бах! И прости-прощай, ворота! Дорого запредельно! Только, раз граф платит вдвое за удовольствие воссоединиться с жёнушкой – пожалуйста! Надеюсь, она того стоит.
В задымленной арке ворот плясали огоньки. Теперь брат Майкл понимал, что за дьявольский кулак снёс городские ворота. Ле Батар с помощью пороха вошёл в Виллон и порохом же проложил путь в замок. С двадцатью латниками Ле Батар двигался к арке.
- Лучники!
Стрелки, включая Сэма, потянулись за латниками. Шли спокойно, без криков и суеты, и это пугало до дрожи в коленках. Пьяных среди них брат Майкл не заметил. Воины в чёрно-белых ливреях были собраны, деловиты и неотвратимы, как сама смерть.
Ле Батар и латники скрылись в дыму, лучники, в основном, остались снаружи. Из замка доносились звон оружия, вопли боли и ярости, а в ворота уже вливался поток солдат в цветах епископа с графом, боящихся опоздать на делёж добычи.
Монах дёрнулся за ними. Сэм придержал его за плечо:
- Смотри, там может быть опасно.
- С нами Бог. – отозвался брат Майкл, чувствуя прилив возбуждения, и поудобнее перехватил посох.
С улицы замок казался огромным, а на деле сразу за воротами монаху открылся крохотный дворик, на противоположном конце которого возвышался донжон. На брусчатке юноша насчитал с десяток мёртвых и умирающих арбалетчиков в красных с золотом ливреях, а одного горемыку, очевидно, выпотрошило взрывом. Несмотря на размётанные по двору кишки, обожжённый человек был ещё жив. Он жалостно стонал, и брат Майкл остановился, соображая, как облегчить его муки. Пока монах думал, Сэм извлёк нож и перерезал тому горло.
- Ты убил его! – негодующе воскликнул брат Майкл.
- Ну да. – пожал плечами лучник, - А что надо было делать? Целовать его? Я бы спасибо сказал тому, кто прикончил бы меня, окажись я в таком же положении.
С парапета надвратного укрепления, вопя, вывалился красно-золотой, тяжело хлопнулся на камни двора и умолк. Из дверей главной башни выскочил другой защитник. На ступенях его догнала пущенная из тёмного нутра донжона английская стрела. Главная башня была захвачена воинами Ле Батара, и брат Майкл смело направился к лестнице.
Сзади запел рожок. Группа всадников в зелёном с белым выезжала на двор, пинками распихивая с дороги своих пеших товарищей. Конные охраняли толстяка на крепком жеребце, облачённого в кольчужно-пластинчатый доспех. У ступеней донжона всадники спешились четверо из них, кряхтя и охая, извлекли из седла их жирного господина.
- Его толстопузое Сиятельство. – просветил монашка Сэм.
- Граф Лабрюиллад?
- Один из двух наших нанимателей. А вот и второй.
Во дворике появился виденный Майклом епископ. Вместе с графом воинственный церковник прошёл в донжон. Пропустив вперёд свиту обоих, Сэм и брат Майкл сделали то же самое.
Из небольшого холла несколько ступенек вели в зал с высоким потолком и колоннами. Помещение, украшенное гобеленами с гербом Виллона, освещалось дюжиной факелов. Толпа разомкнулась, пропуская Лавенса и Лабрюиллада к помосту, где стоял на коленях хозяин Виллона под стражей двух эллекинов. За спиной пленника со скучающим видом стоял Ле Батар. Поодаль, никем не удерживаемая, рыдала девушка в красном платье.
- Это Бертилья? – шепотом осведомился у Сэма брат Майкл.
- Похоже. Ничего кобылка.
При взгляде на девушку у монаха пересохло во рту. На миг он поддался греху и пожалел, что принял постриг. Бертилья, неверная графиня Лабрюиллад, была настоящей красавицей. Чистая, не тронутая оспой кожа, огромные глаза, полные губы. Такая беззащитная, такая юная (явно младше брата Майкла, которому исполнилась двадцать два). Монашек поймал себя на мысли, что никогда не встречал никого прекраснее, и спохватился. Торопливо забормотал молитву Богородице, прося укрепить его дух противу козней дьявола.
- Да, за этакую штучку не жаль потратиться на порох. – прищёлкнул языком Сэм.
Муж Бертильи стащил с головы шлем. Жидкие седые космы блестели от пота и сала. Короткий переход от крыльца в зал утомил его, он никак не мог отдышаться. Пыхтя, он сделал к помосту шаг, окинул супругу надменным взглядом, заметил вытканную на груди её красного платья золотую пташку:
- Ваш наряд безвкусен, мадам.
Графиня упала на колени и умоляюще протянула к мужу руки. Слёзы блестели на её щеках. Брат Майкл, хоть и повторял про себя, что она грешница, осквернительница брачного ложа, удержаться от жалостного вздоха не смог. Сэм покосился на него и подумал, что со слабым полом парнишка в жизни ещё хлебнёт забот.
- Сорвите с неё эту пакость! – граф ткнул пальцем в ласточку на платье жены, и двое латников, гремя солеретами (солерет или сабатон - латный башмак. Прим. пер.), кинулись исполнять приказ. Один заломил девушке локти назад, другой достал кинжал.
Брат Майкл ощутил на плече тяжёлую ладонь и услышал над ухом голос Сэма:
- Не дури, святой брат. Она – его жена. Его собственность. Он волен делать с ней всё, что заблагорассудится. Сунешься – кишки выпустит.
- Да я не собирался… - начал монашек, но осёкся.
Собирался, чего уж там. Непонятно, собирался броситься графине на помощь или возмутиться вслух, но собирался.
Латник графа тем временем, распоров платье на графине до пояса, вырезал изображение ласточки и швырнул к ногам господина. Второй отпустил девушку, и она съёжилась на краю помоста, пытаясь закрыть грудь остатками лифа.
- Эй, Виллон! – самодовольно пробулькал толстяк, - Сюда гляди!
Пленник исподлобья посмотрел на врага. Виллон был молод и красив. Если Лабрюиллад походил на жирного старого борова, то любовник его жены – на юного сокола. Судя по вмятинам на его нагруднике и запёкшейся в тёмных волосах крови, он бился до последнего. Угрюмо наблюдал Виллон, как жирный граф, ухмыляясь, поднял кольчужный подол, покопался между ног и начал мочиться на золотую ласточку. Мочился долго, со вкусом. Где-то в глубинах замка прозвучал дикий крик, к счастью, быстро прекратившийся.
Вопль стих, и одновременно стихло журчание. Лабрюиллад повозился, застёгиваясь, затем протянул вбок ладонь, и оруженосец вложил в неё короткий кривой нож.
- Видишь, Виллон? – помахал им толстяк, - Знаешь, что это?
Виллон молчал.
- Это для тебя. Она, - граф указал на жену, - поедет в Лабрюиллад. Ты тоже туда поедешь, только сперва я кое-что тебе отрежу.
Латники в белом с зеленью понимающе скалились, предвкушая потеху. Кривым ножом с ржавым лезвием и гладкой ручкой холостили баранов, телят и для больших церковных хоров - мальчиков.
- Разденьте его! – скомандовал Лабрюиллад.
- О, Господи! – вырвалось у брата Майкла.
- Что, страшно, святой брат?
Бормотанье Сэма перекрыл спокойный голос Ле Батара:
- Он сражался достойно. – предводитель наёмников вышел на край помоста, - Он бился храбро и заслужил право умереть, как мужчина.
Люди графа взялись за рукояти мечей. Епископ Лавенс знаком остановил их и обратился к Ле Батару:
- Он преступил законы людские и Божьи. На него не распространяются правила обхождения с благородными пленниками.
- Это наша с ним ссора. – буркнул граф Ле Батару, - Ты тут с боку припёка.
- Он – мой пленник. – возразил чёрный командир.
- Когда мы нанимали вас, - терпеливо увещевал его Лавенс, - специально оговаривалось, что пленники принадлежат нам, то есть мне и графу, кто бы их ни захватил. Так?
Ле Батар медлил с ответом. Впрочем, было ясно, что епископ говорит чистую правду. Кроме того, бойцы церковника и графа в зале преобладали.
- Что ж, я взываю к вашему милосердию. Вы – человек церкви и не позволите христианину умереть позорной смертью.
- Он – не христианин. – отозвался епископ резко, - Он – грешник и прелюбодей. Граф может поступать с ним так, как считает нужным. А вам, напоминаю, мы платим за повиновение приказам.
- Разумным приказам.
- Разумным? Извольте. Разумный приказ: не вмешивайтесь в то, что вас не касается. Ссора владетелей Лабрюиллада и Виллона вас не касается.
Латники графа ударили щитами о пол, подкрепляя слова епископа. Ле Батар недовольно повёл плечами и отступился. Брат Майкл, не в силах присутствовать при зверской расправе, выскочил из донжона и глубоко вдохнул задымленный воздух. Он бы и рад был вовсе покинуть замок, но путь преградили латники Лабрюиллада, затеявшие посреди двора с обнаруженным в конюшне быком жестокую игру. Они кололи его копьями и мечами, с хохотом увёртываясь от рогов. Из донжона раздался животный вой, и монах содрогнулся. Кто-то тронул его за плечо. Брат Майкл шарахнулся, выставив перед собой посох. Пожилой священник протянул ему мех вина:
- Мне показалось, или ты, мой юный собрат, и впрямь не согласен с приговором графа?
- А вы согласны?
- Виллон увёл у графа жену, чего же он ожидал? Церковь благословила месть Лабрюиллада и на то есть причины. Виллон достоин презрения.
- А граф нет? – при воспоминании о двойном подбородке и сальной шевелюре толстяка брата Майкла передёрнуло от ненависти и омерзения.
- Я – его капеллан и исповедник. Я знаю многое о нём, но судить, кто чего достоин… Судит Господь. – он перекрестился, - Что привело тебя сюда?
- Принёс письмо к Ле Батару.
- Письмо? Что за письмо?
- Я его не читал.
- Напрасно. Письма и пишут, чтобы их читали.
- Оно запечатало сургучом.
- Горячий нож – и сургуч распечатывается и обратно запечатывается, не огорчая адресат подозрением, будто послание кто-то прочёл, кроме него. А от кого письмо?
- От герцога Нортхэмптона. Срочное и личное.
- Надо же. Ходят слухи, что принц Уэльский опять собирает войско. У Ле Батара сильный отряд. Может, его приглашают присоединиться?