скотта, а в следующее мгновение испанец с маху ударил бутылкой прямо в лицо противника. Осколки брызнули в стороны, а испанец с отменной быстротой метнулся к двери и скрылся. Отчаянно протирая глаза, залитые крепким виски, скотт грязно выругался – казалось, при звуке древних шотландских проклятий пошел волдырями сам воздух. Тем временем Фесте ухватил Виолу за локоть и потащил прочь.
Вторжение скотта не до конца помешало делу. На полпути к выходу, несмотря на спешность отступления, они не забыли прихватить с собой старика-чужеземца, дремавшего у камина и забытого своими товарищами.***
Ночь в иллирийском лесу.
Холодный свет луны пробивается сквозь сплетение ветвей, отбрасывающих наземь причудливые тени. Слышно уханье филина, визгливый лисий лай, тихий посвист крыльев нетопырей. Ночь, столь обильная дурными знамениями, как нельзя лучше подходит для темных дел и злобных выходок.
Вбегает ЕЛЕНА, спасающаяся от врага.
Гроза прошла – в конце концов ведьма сообразила, что гром и молнии над головой охотника плохо способствуют охотничьему счастью. Теперь древняя колдунья беззвучно плыла среди деревьев, нащупывая дорогу вытянутыми вперед пальцами с чудовищными ногтями, изогнутыми, точно серпы. Лицо ее было сплошь, словно высохшая слива, покрыто морщинами, среди которых давным-давно скрылись глаза.
С тех пор, как ведьма учуяла Елену, ей пришлось бегать почти без остановки. Как ни гордилась она своим мастерством, достигнутым усердными трудами, перспектива противостояния первозданной мощи древнего чудища не внушала надежд. «В те времена применяли совсем другие методы», – подумала Елена. Целых пять сотен лет эта старуха таскалась за скоттом на цепи, и кто знает, сколько лет оттачивала свое искусство до этого… Елене доводилось читать о том, каким было волшебство до Парацельса, Роджера Бэкона и Просперо. В те давние времена в основе всякого волшебства лежали сделки с демонами и прочими силами древнего мира, и волшебник всегда оставался их рабом без малейшей надежды стать хозяином. Теперь она воочию увидела, куда на самом деле ведет этот якобы путь к могуществу. Во что превратилась эта ведьма? В иссохшую, одряхлевшую, но неподвластную смерти игрушку в чужих руках…
Впрочем, игрушку очень сильную, этого Елена отрицать не могла. Древняя тварь гнала ее через лес по кругу, шаря среди деревьев, вынюхивая, нащупывая ее. И Елена прекрасно понимала: стоит этой мегере дотянуться до нее или хотя бы точно узнать, где она находится, все кончится крайне скверно. А ведь у скотта в неволе не одна, а три таких твари, готовые по первому его слову сеять ужас на полях сражений всей Европы.
Но Елена все время держалась на шаг – жизненно важный шаг – впереди, а порой и не на один. Она металась взад-вперед, на миг появляясь в пределах чутья ведьмы, чтобы тут же исчезнуть, и добрую половину ночи вела ее по лесу, описывая широкий круг.
Таким манером она и вернулась обратно в свой лагерь. Костер, конечно же, давным-давно погас. Здесь она и даст ведьме бой – юная сила против вековечной злобы.
– Ну что ж, иди сюда! – воскликнула она. – Довольно ты гонялась за мной. Мне это надоело. Иди сюда, принимайся за свое ведовство, и поглядим, чего стоит твоя сила против моей!
Показавшаяся из-за деревьев ведьма залилась кудахчущим смехом. Ноги с длинными, скрученными, точно бараний рог, ногтями безжизненно висели в воздухе, вместе с подолом ее одеяния, в нескольких дюймах над ковром опавшей листвы.
– Прекрасная встреча для нас обеих, – прошипела она сквозь беззубые десны. – Какое одаренное дитя – ну и пляску мне задала! Но зачем же убегать от старшей сестрицы, деточка? У нашей повелительницы Гекаты давно не было новых прислужниц. А мы с сестрами подыщем тебе место у огня, сердечко мое.
– Речь, несомненно, об адском пламени, – бросила в ответ Елена. – Не для того я набиралась сил, чтобы впустую тратить их, служа духам, дьяволам и древним богам. Моя сила принадлежит мне и только мне.
Ведьма вновь закудахтала и придвинулась ближе, широко раскинув руки в стороны.
– Все так говорят, дорогуша, – прошептала она, пересекая линии, начерченные Еленой на земле. Одним движением ноги Елена замкнула круг и отступила за его границу.
– Что ж, вот и пришло время испытать, чего стоит твоя сила против моей.
На самом деле Елена напряглась, приготовившись к бегству: раньше ей доводилось применять волшебные узы лишь против мелких духов, призраков и сильфов, а эта древняя тварь была существом совсем иного порядка. Некоторое время ведьма просто парила в темноте, бормоча что-то себе под нос. Затем она потянулась вперед, коснулась границы круга – и вспышка зеленого пламени опалила ей руки. Взвизгнув, ведьма устремилась назад, но лишь для того, чтоб обнаружить такую же границу у себя за спиной. Елена молча наблюдала, как она мечется внутри круга, точно муха в бутылке, не в силах понять, что выхода нет.
– Сестры, на помощь! – закричала старуха. – Госпожа Геката, я в западне!
Елена подождала еще немного, вслушиваясь в ночь всеми доступными чувствами – природными и сверхъестественными. Но на зов ведьмы никто не откликался.
– Ты в самом деле в западне, – сказала Елена. – Да, ты сильна, но я усердно училась, и мое средство познания тайн мира – наука, а твое – заплесневелые суеверия.
– Моя госпожа сотрет тебя в порошок за этакую дерзость! – поклялась ведьма.
Пошарив вокруг кострища, Елена нащупала опустевшую фляжку Бенедикта. Он хвастал, что внутри – дух самой Шотландии… При этой мысли в голове Елены родилась неплохая идея. Обернувшись к яростно плюющейся ругающейся пленнице, она улыбнулась.
– Если бы я слушала всех, кто говорил, что я «не могу», «не должна» или «жестоко поплачусь, если поступлю по-своему», то была бы не более чем почтенной супругой какого-нибудь захолустного сквайра, – любезно сказала она. – Вельможи, учителя, лекари, мудрецы и даже будущий муж – все они пытались указывать мне мое место и положение, но я им не вняла. Не стану внимать и твоим предсказаниям. Итак, «старшая сестрица», я наношу на этот сосуд знаки, что удержат тебя в заточении. Прошу прощения, темница тесновата, но позже ты, возможно, получишь жилье попросторнее – если, конечно, я буду довольна тобой. А пока – заточаю тебя в эту фляжку, и, сидя там, ты будешь отвечать на любые мои вопросы.Акт IV
Гарнизонная крепость.
Пьяный родственничек Виолы продолжает шумную гульбу. Здесь ничего не изменилось – разве что дон Хуан сидит подле захмелевшего рыцаря, и его шепот, струящийся в уши сэра Тоби, исполнен яда, и без того переполняющего голову старого забулдыги.
Входят ВИОЛА и ФЕСТЕ, ведущие за собой связанного ЖАКА.
Сэр Тоби Белч бросил на новоприбывших мутный взгляд.
– Что еще тут? Уж не привели ли вы на службу своего деда? Или он сам решил, что старческое слабоумие – лучший возраст, чтобы таскать пику?
У нас здесь достаточно крепких парней, потерявших зубы в драке. Кто обеззубел естественным путем, тот нам ни к чему!
– Сэр, этот старец – с испанского корабля, потерпевшего крушение, – ответила Виола, приглаживая накладные усы под взглядом сэра Тоби.
– Это правда? – заплетающимся языком проговорил пузатый пьянчуга.
– Крайне нудный старикан, – подтвердил дон Хуан, несомненно, гадая, где могут быть остальные его бывшие товарищи. – Никогда не забуду тех дней среди моря, на одном корабле с ним. Стоит кому-то сказать слово, у него в ответ найдется девять, и все – некстати. Скажите ему, что солнце стоит высоко – он будет разглагольствовать целых двадцать минут, что твой Дельфийский оракул.
– То есть этого за стол приглашать не стоит? – рассудил сэр Тоби.
– Нет, если только вы не желаете изгнать прочь из-за стола всю радость и веселье, – подтвердил Хуан. – Он – просто жалкий осел.
– Однако он может знать что-нибудь о своих друзьях… – начала было Виола, но сэр Тоби тут же оборвал ее:
– Что нам еще нужно знать, когда с нами столь надежный и честный человек? – он с размаху опустил мясистую руку на хилые плечи дона Хуана, и Виола поняла, что все время ее отсутствия этот арагонец прилежно льстил ее родственничку. Тут на старого пьяницу явно снизошло вдохновение – он разразился бурным хохотом. – Бросьте его в темницу к этому негодяю Педро! Если уж он так невыносимо уныл, пусть изводит своим занудством испанского принца!
Фесте искоса взглянул на Виолу, и та кивнула. По крайней мере, двоим злосчастным узникам не придется страдать от одиночества.
Как только верный сержант Виолы вышел за дверь, зал заполнила знакомая неуютная тьма, тени в углах взвились, взвихрились в воздухе, устремились к центру зала и сплелись в мрачную фигуру скотта. Виола отступила на шаг, но скотт не обратил на нее внимания – практически отодвинув ее локтем с пути, он встал перед сэром Тоби.
– Что сделал ты с пленным испанцем? – загрохотал гулкий замогильный голос.
Сэр Тоби подождал, пока слуга не наполнит его кружку, и залпом осушил ее. Перед разговором с призраком он явно нуждался в подкреплении сил.
– Прохлаждается в темнице, как и подобает лицемерному негодяю – или как там аттестовал его этот добрый малый.
– Если он такой негодяй, то почему не повешен? – спросил скотт.
– Мудрая мысль, – согласился дон Хуан. – Прежде кое-кто считал, будто он заперт надежно, но в том, что касается избавления от оков и решеток, он просто-таки маг и волшебник. Как и в перерезании глоток своим пленителям, оказавшись на свободе. А его обещания не стоят ни гроша.
– Гр-ррм… Ну что ж… – сэр Тоби широко взмахнул рукой, едва не угодив дону Хуану по физиономии. – Но дело в том, что один не в меру старательный офицер поспешил сообщить о пленном принце моему кузену, герцогу, и теперь нам остается только дожидаться его высочайшего решения.
Виола кивнула, радуясь собственной предусмотрительности. Идея принадлежала ей, и под отправленным герцогу письмом стояла ее подпись.
– И скоро ли Орсино оторвется от своей поэзии и музыки и соблаговолит ответить? – проворчал древний полководец.
И тут от входа зазвучал новый голос. От неожиданности скотт вскинулся и резко развернулся, потянувшись к кинжалу.
– Орсино не потратил времени ни на один куплет, ни на одну ноту, и даже не приказал писцу написать в ответ сонет! – с этими словами в зал вошел сам Орсино, а следом за ним хлынула целая толпа слуг и прихлебателей. – Какая новость порадовала бы меня сильнее, чем весть о том, что у нас в руках сам арагонский принц?
– Милорд… – сэр Тоби встал, угрожающе пошатнувшись. – Вот этот достойный малый рядом со мной – дон Хуан Арагонский, младший сын, явившийся предупредить нас о коварстве старшего брата. Он советует обойтись с его родичем по всей строгости, а иначе мы пожалеем.
– Странное дело, – сказал Орсино, щурясь на дона Хуана. – Молва гласит, что Педро – человек чести, но о Хуане ничего подобного не слышно.
– Увы мне, как я оклеветан! – напыщенно провозгласил дон Хуан. – Сами видите, злословие Педро шествует впереди меня, пороча его несчастного младшего брата перед всем миром! Язык Педро коварнее жала гадюки, сэр.
В его заверениях вновь чувствовалась очевидная фальшь, и Виола с облегчением отметила, что Орсино они вовсе не убедили.
– Я уже решил его судьбу, – объявил герцог. – Даже если бы благородство его духа не тронуло мое сердце, нельзя забывать о государственных интересах. Участие в этой войне, что тянется месяц за месяцем и губит страну за страной, не приносит Иллирии никакой пользы. Наши крестьяне и ремесленники идут на войну, держа оружие в обеих руках, и зачастую возвращаются домой однорукими, а то и вовсе безрукими калеками. Неубранные урожаи гибнут на корню. Женщины остаются вдовами, а дети – сиротами. Какой-то ничтожный семейный спор среди Медичи о том, у кого больше прав на тосканский трон, превратился в водоворот, втянувший в омут войны всех государей Европы. Обдумав заново все льстивые уговоры и страстные просьбы, подвигнувшие меня ввергнуть в войну и Иллирию, я сожалею о том, что поддался им.
– Ваша светлость, это не по-мужски, – проскрежетал скотт. – Где ваш воинский дух?
– Да, где? – добавил Тоби, неизменно храбрый там, где нет врага. – Война не по ноге, жмет да трет? Так марш, марш вперед, пока не разносится!
– Ты говоришь о войне, словно это сапог, – ответил Орсино. – И я со страхом думаю о том, скольких придется растоптать в прах, пока этот сапог разносится. Я получил известие: в морском бою близ Саленто мой шурин был захвачен никем иным, как арагонцами, подданными дона Педро. Что ж, я буду только рад исполнить свой долг, обменяв их принца на моего родственника.
Виола ахнула, но ее голос утонул в общем ропоте. Ее переполняли смешанные чувства – к ней вернулся страх, с которым она провожала брата на бой, и в то же время она отчаянно гордилась мужем, поступавшим по чести вопреки всему этому сборищу забулдыг, подлецов и чудовищ.
– Как знать, – продолжал Орсино, – быть может, этот жест поспособствует и более долговечному взаимопониманию между нами и противником? Мне сообщили о браке сына Франческо с дочерью Фердинанда. Неужели ненависть между братьями может быть сильнее подобной любви? А что касается меня, я давно сыт этой войной по горло.
Но скотт продолжал настаивать на своем:
– Война – единственная игра, достойная принцев. Неужели ты станешь единственным карликом среди всех правителей Европы и по-бабьи уклонишься от драки? Подумал ли ты о том, как будут смеяться над твоим народом и под какой угрозой окажутся твои рубежи? Путь к возвышению в жизни лишь один: вцепиться в нее зубами, как хищный зверь!
Взгляд Орсино остался невозмутим:
– Но что, если у нее есть шипы?