— Подожди.
— Что случилось, Люся? Ты боишься?
— Да.
— Почему? Ты… Ты девственица?
— Нет. Я была замужем, у меня есть ребенок. Но десять лет прошло с тех пор, и я отвыкла от этого, потому что ни с кем… и никогда больше… Тогда я получила очень жестокий урок… не только для меня, но и для моей семьи… Они боялись и не хотели…
— Не хотели, чтобы ты снова выходила замуж? — удивился он.
— Можно сказать и так, — Людмила тяжело вздохнула. — Сначала маленький сын, потом переезд в Киев, работа на заводе «Арсенал» и одновременно учеба в вечерней школе, поступление в университет и Снайперская школа. Отец считал, что нет достойных претендентов. Честно говоря, мы все боялись снова ошибиться.
— Как звали этого мерзавца? — спросил младший лейтенант, разглядывая именную винтовку Люды, которую недавно принесли к командиру второй роты из снайперского взвода и повесили на колышек в стене.
— Алексей Богданович Павличенко.
— У тебя осталась его фамилия?
— Ну да. Брак оформили, хотя мне не исполнилось и шестнадцати лет… Потому есть небольшая просьба, важная для нашего будущего.
— Говори.
— Алексей — плохое, не подходящее имя для моего возлюбленного. В моей памяти оно связано с той печальной историей. Поверь, мне слишком больно возвращаться в прошлое. Ты — другой, и я буду звать тебя по-другому. Например, Леня. Согласен?
— Согласен, любовь моя.
— Помоги мне снять гимнастерку…
Она знала, чего он хочет, и в первые минуты с трудом смиряла страх перед будущей близостью. Какое-то необъяснимое чувство тревоги охватило Людмилу. Однако викинг, чувствуя дрожь ее тела, медлил. Его прикосновения сначала были осторожными, потом настойчивыми, потом грубоватыми. Лаская ее божественную грудь, он тихо спрашивал: «Так хорошо, любовь моя?» Ступенька за ступенькой они вдвоем поднимались на крутую гору, и вскоре вместо ответа он услышал стон.
Раньше Алексей только предполагал, что суровый снайпер Павличенко может быть пылкой любовницей.
Теперь она отдалась ему со всей страстью своего одинокого сердца. В тесном блиндаже, освещаемом лишь скудным огнем из загнетка печки-буржуйки, стало жарко и светло, как днем, потому что они, обнаженные, видели друг друга, стремились к безумным ласкам и хотели думать, будто война осталась где-то далеко, за рубежами их любви. Но под утро опомнились. Следовало затушить печку, потому что дым от нее демаскировал позиции второй роты. Немцы на рассвете могли нанести по ней артиллерийский или минометный удар.
В блиндаже становилось все холоднее и холоднее. Они прижимались друг к другу, укрывались одеялами и шинелями. Их тела, переплетаясь, еще сохраняли тепло. Между тем волшебная ночь уходила, и мыши, бесстрашные обитатели военных подземелий, начали с писком шнырять по утрамбованному, обшитому досками полу. Старший сержант мышей боялась, точнее говоря, маленькие грызуны с их длинными хвостами и черными глазками-бусинками казались ей не очень-то неприятными. Однако наступало утро, прекрасное, как никакое другое в ее жизни.
Викинг был старше Павличенко на одиннадцать лет. Он имел за плечами один брак и крайне неприятный развод с женщиной, на которой женился в ранней молодости и по настоянию своей властной матери. Характер его, от природы довольно мягкий, к тридцати шести годам устоялся, и уже ничто не могло сбить Алексея Аркадьевича с избранного им пути. Будучи офицером и командиром роты, он и впрямь располагал некоторыми возможностями для того, чтобы окружить Людмилу заботой и немного смягчить для нее тяготы фронтовой жизни.
Больше не приходилось старшему сержанту думать о том, что поесть и где отдохнуть после очередного рейда в лес. В блиндаже у Киценко ее всегда ждал чайник с горячим сладким чаем, смотря по времени суток — обед или ужин, — нары, застеленные байковым одеялом, и свежая нательная рубаха. Их дневные разговоры, естественно, в первую очередь касались надобностей службы. Ночи, отданные любовной страсти, согревали Людмилу каким-то необычным огнем, разгоравшимся глубоко в сердце. При этом она знала, что он будет ее беречь и внезапная беременность ей не грозит.
Счастливый медовый месяц самым положительным образом отразился на стрельбе из снайперской винтовки. Пули летали очень хорошо, только по заданной им траектории и как будто сами находили цель. Похоже, заколдованный лес одобрил решение влюбленного снайпера и по-прежнему прикрывал его своими длинными ветвями и узловатыми корнями.
При тесной окопной жизни скрыть такие отношения между командиром взвода и командиром роты представлялось совершенно невозможным. Значит, их и не следовало скрывать. Младший лейтенант понимал, что думают другие подчиненные, видя, как снайпер Люда, улыбаясь, выходит из его блиндажа ранним утром. Он решил заботиться не только о быте своей возлюбленной, но, как истинный рыцарь и защитник, — о ее репутации.
На ближайшем совещании младшего командного состава первого батальона Киценко во всеуслышание объявил, что старший сержант Павличенко дала согласие стать его женой и теперь они подают рапорт о заключении брака между ними в штаб Приморской армии. Этот рапорт подписали комбат Дромин и комполка Матусевич…
— Люся, куда это ты собралась? — Киценко столкнулся с ней, одетой в шинель, с вещмешком и снайперской «трехлинейкой» за плечами, на пороге блиндажа. Все-таки она его дождалась.
— Командировка у меня, Леня, — Людмила остановилась буквально на минуту. — Еду в семьдесят девятую морскую бригаду. Некий фриц, мастер меткой стрельбы, у них объявился.
— Снайпер, что ли?
— Надо думать. Перебил уже уйму народа.
— С кем пойдешь? — спросил он.
— Матусевич разрешил взять Седых.
— Одобряю. Федор не подведет.
— Извини, мне надо спешить. Машина ждет.
— Будь осторожна, любовь моя. — Алексей наклонился и нежно ее поцеловал. — Ни пуха тебе, ни пера.
— К черту, милый!..
Гельмут Боммель, довольный результатами первых трех дней, решил устроить себе небольшой отдых. Он не пошел на железнодорожный мост ни в среду, ни в четверг. Его пригласили на позиции 122-го пехотного полка, что располагались на лесистом северном склоне Камышловского оврага. Для обер-фельдфебеля там даже оборудовали удобный окоп. Но охота не задалась, хотя в лесной чаще было гораздо теплее, чем среди изломанных железок, висящих над землей. Крымский лес не признавал немца. Начальство же, как обычно, требовало отчета об успехах. Боммель, смиряя непривычное для него чувство тревоги, после полуночи покинул татарский дом на окраине деревни Бельбек с тем, чтобы к четырем часам утра очутиться возле руин Камышловского моста…
Это время они провели с пользой.
На нейтральной полосе, метрах в двадцати перед огневыми рубежами 79-й бригады, с помощью ее бойцов, они за две ночи вырыли окоп полного профиля и траншею полуметровой глубины, ведущую к нему от переднего края. Здесь повсюду торчали невысокие кусты можжевельника с красно-коричневой корой, чуть присыпанные давно выпавшим снегом. Потому и окоп они накрыли металлическим каркасом с ветвями этого растения и сверху тоже присыпали их сухой, слежавшейся снежной крупой. Кроме того, они заготовили «куклу», то есть манекен на палке, одетый и советскую шинель, с каской на голове и винтовкой, для пущей убедительности, привязанной к его спине слева.
Два дня Павличенко рассматривала мост в бинокль, прикидывая, где бы она сама устроилась со снайперской «трехлинейкой». Мест, по ее мнению, удобных для стрельбы, среди стальных конструкций имелось всего два. Они с Федором решили вести за ними наблюдение по очереди и особенно внимательно — в предрассветные часы. Зловредный фриц должен был появиться обязательно, ибо сохранившиеся пролеты моста, бесспорно, представляли почти идеальную позицию для ведения прицельного огня по тылам 79-й особой морской бригады.
Она дремала, сидя на корточках и привалившись плечом к стенке окопа. Форменная зимняя одежда: теплое белье, гимнастерка, стеганые ватные безрукавка и штаны, шинель, белый маскхалат — не позволяла замерзнуть, но п согревала не слишком хорошо. Вдруг сержант Седых коснулся пальцем ее плеча и потом показал на мост. Людмила быстро достала бинокль из футляра, висевшего на груди, и приложила к глазам. Январская ночь понемногу отступала. Мост вырисовывался в предрассветной дымке.
Темная фигура человека, перебирающегося через искореженные балки, возникла на фоне медленно светлеющего неба и тотчас пропала.
Федор посмотрел на Люду и опустил большой палец вниз. Она кивнула головой, соглашаясь со своим снайпером-наблюдателем: объект прибыл на место боя. Теперь надо дать ему возможность осмотреться, установить ружье, зарядить его, найти знакомые ориентиры на пространстве, где ранее так удачно протекала его деятельность. Но едва ли вражеский снайпер обнаружит их засаду. Они потрудились на славу, выполнили все по правилам, преподаваемым в киевской школе ОСОАВИАХИМа.
Дальнейший план согласовывался еще до выхода в окоп. Сержант, выбравшись из него через траншею, окажется около переднего края, возьмет «куклу» и будет ждать сигнала, когда Павличенко приготовится к выстрелу. Подготовка эта несложная, ей давно знакомая: стрелять надо снизу вверх, сделав поправку на «угол места цели».
Прошло полчаса.
Пятница 23 января 1942 года начиналась как день абсолютно тихий. На сухопутных рубежах возле Севастополя ни одна из сторон боевых действий не вела. Молчали пушки, минометы, пулеметы. Не поднялись в небо бомбардировщики, истребители, штурмовики. Война как будто затаилась. Но она не закончилась, не остановила своей противоестественной жизни.
Прислушиваясь к необычной тишине, Людмила приложила пальцы ко рту и тихо свистнула. Сержант Седых отозвался таким же коротким свистом. Она не спускала глаз с моста и знала, что Федор, прячась в траншее, уже потащил «куклу» на нейтральную полосу. Клюнет ли фриц на приманку?
Выстрел с моста прозвучал глухо, точно кто-то ударил железным прутом по деревянной доске. Люда увидела вспышку и весело улыбнулась: ага, наконец ты, сволочь фашистская, мне попался, а то очень зябко тут сидеть! В окуляр оптического прицела, между трех линий она увидела его голову. Ничего особенного: рыжий, голубоглазый, веснушчатый, черты лица правильные и даже приятные. Может быть, он тоже видел ее в тот кратчайший миг…
Небывало яркий, почти белый огонь плеснул в глаза Гельмуту Боммелю. Он и не догадывался, что огонь такой силы существует на Земле, а если бы догадался, то поостерегся бы возвращаться на старое место охоты. Всегда надо новые места искать, надо… надо… надо…
С высоты пяти метров обер-фельдебель упал на чуть подтопленное водой из реки, густо заросшее здесь камышом дно Камышловского оврага. Следом за ним свалилась и его винтовка. К удивлению Людмилы, работал немец не с германским снайперским карабином «Zf.Kar.98k», а с ружьем системы Мосина, имевшим прицел ПЕ, конечно же, трофейным. Много отличного, совершенно исправного нашего оружия досталось захватчикам в первые месяцы войны.
Теперь для старшего сержанта счет шел на минуты. Людмила быстро обыскала труп, одетый в маскхалат поверх утепленного кителя. Вот его солдатская книжка, вот погоны, обшитые серебряным галуном, вот красная с черно-белой окантовкой орденская ленточка из второй петли на кителе, вот и знак ордена Железный крест. Их она срезала своей острой, как бритва, финкой, зная, что капитан Безродный, помощник начальника штаба — два, ценит подобные сувениры. Они прекрасно дополняют его отчеты о службе разведки.
Кроме того, женщине никогда не помешает запас из бинта и ваты. Они у фрица есть. Большой пакет — во внутреннем кармане правой полы, пакет поменьше, на пять метров бинта — в правом нагрудном кармане кителя. Есть и подарок для ее возлюбленного — плоская фляга с коньяком, портсигар с сигаретами. В металлическом цилиндре, предназначенном для ношения противогаза, на самом деле никакого противогаза нет. Там — снайперский сухой паек: четыре пачки галет, две плитки шоколада в фольге, банка сардин в масле с ключом для открывания, припаянным к крышке.
Закинув за плечо «трехлинейку» с оптическим прицелом, нынче Гельмуту Боммелю совсем не нужную, Павличенко поползла обратно к своему окопу. Федор Седых, на всякий случай держа наготове автомат если вдруг, понадобится прикрытие, поджидал ее там.
— Ну что, товарищ старший сержант — спросил он ее, помогая перевалиться с бруствера окопа вниз. — Кого на сей раз пристукнули?
— Важная птица. Смотри, какие у него регалии, — Людмила достала из кармана чужой орден. — Но самое главное — морячкам нашим будет жить спокойнее…
Полковник Алексей Степанович Потапов пользовался большим авторитетом у командования Приморской армии. Бойцы его 79-й особой морской стрелковой бригады воевали храбро и умело. Бригада прибыла в Севастополь из Новороссийска 21 декабря 1941 года в составе четырех тысяч человек. Ее сразу отправили на боевые позиции в третьем секторе обороны. В тот же день морские пехотинцы геройской атакой выбили немцев с высоты 192,0 метра на южном склоне Камышловского оврага. В ходе второго вражеского штурма бригада покрыла себя неувядаемой славой. Ее солдаты и офицеры погибали, но не сдавали фрицам своих огневых рубежей. К началу января в строю этого воинского соединения осталось всего 1200 человек.
Потапов, сидя за столом, рассматривал солдатскую книжку Гельмута Боммеля, приложенный к ней русский перевод и орден Железный крест. Перед ним, вытянувшись по стойке «смирно», стояли старший сержант Павличенко и сержант Седых. Они просидели в мерзлой крымской земле больше двух суток, толком не спали и не ели. Но сейчас по приказу полковника их накормили горячим обедом в офицерской столовой, дали возможность помыться и переодеться.
— Кто из вас снял снайпера? — спросил Потапов, почему-то глядя на Федора Седых, рослого здоровяка с круглой добродушной физиономией.
— Я, товарищ полковник, — сказала Людмила.
— Как это удалось?
— Привычное дело, товарищ полковник, — коротко и четко ответила она, ибо полугодовое пребывание в армии привело бывшую студентку к тому выводу, что долгие разговоры с высоким начальством вести опасно.
— Я тут прочитал, — неспешно продолжал беседу командир 79-й бригады. — У этого Боммеля на счету двести пятнадцать уничтоженных солдат и офицеров. А у вас сколько, товарищ Павличенко?
— Двести двадцать семь.
— Стало быть, поединок был на равных?
— Так точно, товарищ полковник.
— У него — два ордена. А у вас, Людмила Михайловна, есть правительственные награды?
— Никак нет, товарищ полковник.
Потапов бросил пристальный взгляд на старшего сержанта, однако поистине каменное выражение ее лица нисколько не изменилось. Она смотрела куда-то поверх его головы, на стену дома, где висел цветной бумажный плакат «Т-с! Враг подслушивает!». Сам Алексей Степанович, будучи человеком строгим, но справедливым, своих бойцов представлял к награждению регулярно. Все те, кто под Севастополем отбивался от германской Одиннадцатой армии, имевшей двукратное численное превосходство над защитниками города, вполне заслуживали и медалей, и орденов, и внеочередного присвоения воинских званий.
— Собирайтесь, — сказал полковник сержантам. — Сейчас поедем в штаб Приморской армии. С докладом о вашем подвиге…
Весьма энергичный обмен мнениями, который произошел между полковником Потаповым и генерал-майором Петровым, Людмила и Федор не слышали, поскольку стояли в коридоре перед кабинетом командующего Приморской армией. Вскоре адъютант Петрова пригласил их войти. Командующий Приморской армией улыбнулся Павличенко, как старой знакомой, спросил про отца и, пожимая руку, сказал негромко, с улыбкой:
— Обманула фрица, дочка?
— Так точно, товарищ генерал-майор!
— То есть все их приемы уже знаешь?
— Ничего в них сложного нет, Иван Ефимович.
— Молодец! Горжусь твоим подвигом и поздравляю. Сдается мне, я виноват перед тобой, Людмила. Но скоро исправлюсь…
Седых он тоже пожал руку и похвалил его за отвагу, проявленную в схватке с известным фашистским снайпером. Командующий также выразил надежду, что бойцы 54-го стрелкового полка на этом не остановятся, будут и дальше уничтожать врагов социалистического Отечества. А пока политотдел армии издаст специальный «Боевой листок» с их фотографиями и описанием этого замечательного подвига.