Подтвердить или опровергнуть этот слух никто не мог — все, кто знал это точно, сейчас бродят по земле бесплотными, бездушными Тенями. Жалкие существа, вечно мучимые голодом и жаждой — и неспособные насытиться.
Они видят и слышат все, что происходит вокруг, — но их самих никто не видит и не слышит.
Зарек понимал, каково им приходится: ведь он и сам был таким «невидимкой» все двадцать шесть лет своей смертной жизни.
Впрочем, нет, ему досталось сильнее. Лучше бы мир вовсе не знал о его существовании, ведь окружающие замечали его лишь для того, чтобы причинить ему боль.
Чтобы ударить, пнуть, унизить.
Ярость захлестнула Зарека. Пылающим взором окинул он дом Астрид — безупречный дом, в котором все демонстрировало богатство и благополучие. Во времена его смертной жизни такая женщина плюнула бы ему в лицо только за то, что он посмел встретиться ей на пути. В том мире он был бы настолько ниже ее, что его избили бы до полусмерти за один взгляд на нее.
А взгляд ей в глаза означал бы для него смерть.
«Этот раб досаждает вам, госпожа?»
Зарек скривился при этом воспоминании.
Ему было тогда двенадцать лет, и он имел глупость поверить братьям, когда однажды на рынке они указали ему на эту женщину.
«Эй, раб, гляди! Это твоя мать! Ты что, не знал? В прошлом году дядя дал ей свободу».
«Зарек, подойди к ней! Скажи, что ты — ее сын! А вдруг она тебя пожалеет и добьется, чтобы тебя тоже освободили?»
Он был мал и глуп — широко раскрыв глаза, он смотрел на женщину в богатом одеянии, с черными, как у него, волосами и чудесными синими глазами. В первый раз в жизни он видел свою мать. Он и не подозревал, что она такая красавица.
Хотя в его фантазиях мать всегда представала прекраснее самой Венеры. Он думал: она — рабыня, как и он сам, а бросить сына ее принудил хозяин. Он воображал себе, как рыдала мать, когда его вырвали из ее объятий. Как тосковала о нем, как ждала, что он к ней вернется.
Должно быть, не было дня, когда бы она не вспоминала о своем потерянном сыне! Как и сам он: днем и ночью думал о ней.
Наверное, безжалостный отец хотел причинить ей боль, именно для этого и отнял у нее сына.
Зарек не сомневался: мать его любит. Все матери любят своих детей. Рабыни в доме отца смеялись над ним и отнимали у него скудную пищу, — их любовь принадлежала их собственным детям.
Но мать... она любит только его.
Если они когда-нибудь встретятся, — никто и ничто больше их не разлучит!
И Зарек бросился к матери. Обнял ее, громко крича, что это он, ее сын, что он наконец-то ее нашел...
Но на лице ее отразились совсем не материнские чувства.
Она смотрела на него с ужасом и омерзением.
— Как же так? — прошипела она, искривив лицо в уродливой гримасе ненависти. — Я же заплатила той стерве, чтобы она тебя придушила!
За спиной громко захохотали братья.
Зарек, потрясенный ее откровением, не мог ни двинуться с места, ни вздохнуть. Выходит, она подкупила другую рабыню и поручила ей его убить!
Когда стражник, приблизившись к ним, спросил, не досаждает ли госпоже этот раб, та холодно ответила:
— Этот ничтожный раб посмел ко мне прикоснуться. Я хочу, чтобы его за это высекли.
И сейчас, две тысячи лет спустя, эти слова звенели у него в ушах, а перед глазами стояло ее безжалостное лицо...
«Ничтожный раб! Жалкая тварь, не стоящая даже тех объедков, которыми тебя кормят! Лучше бы ты умер, пусть твоя порция достанется другому рабу, получше тебя!»
Зарек взревел, как дикий зверь, не в силах больше сдерживать ярость. Боль его выплеснулась наружу. Из камина, едва не задев Сашу, вырвался столб пламени; электрические лампочки начали взрываться одна за другой, картины падали со стен.
Зарек почти не замечал, что происходит вокруг. Единственное, чего он хотел, — чтобы боль прекратилась.
Астрид взвизгнула, услышав грохот.
«Саша! Что происходит?»
«Этот ублюдок меня чуть не убил!»
«Как?»
«Едва не поджег мне задницу своим телекинезом. О-о-о, мой бедный хвост! Он, похоже, окончательно свихнулся — крушит все вокруг!»
— Зарек!
Все вокруг нее гремело, тряслось и рушилось — казалось, сам дом вот-вот развалится на части.
Зарек!
Грохот внезапно смолк. Воцарилась тишина.
Теперь Астрид слышала лишь оглушительный стук собственного сердца.
«Что происходит?» — снова спросила она Сашу.
«Не знаю. Все лампочки взорвались, камин потух — темно, как в колодце. Я ничего не вижу».
Зарек! — снова позвала она.
Снова тишина. Ужас ее удвоился. Она осталась без защиты — сейчас Зареку ничего не стоит ее убить!
Или сделать с ней все, что захочет.
Зачем ты меня спасла?
Она подпрыгнула, когда голос его раздался прямо у нее над ухом. Зарек был так близко, что она ощущала тепло его дыхания.
Ты был ранен.
Как ты узнала, что я ранен?
Поняла, когда втащила тебя внутрь. Сначала... сначала я подумала, что ты просто пьян.
Одинокая женщина, еще и слепая, приводит домой незнакомца. Абсолютно идиотский поступок. А на идиотку ты не похожа.
Астрид сглотнула. Зарек оказался намного сообразительнее, чем она думала!
И куда страшнее.
Так почему я здесь? — требовательно спросил он.
Я же объяснила.
Он поднялся так резко, что тяжелый диван скрипнул, проехавшись по паркету. Теперь Зарек стоял к Астрид лицом. Наклонился, заставив ее отпрянуть и вжаться в спинку дивана. Она дрожала, остро ощущая его присутствие.
Как я попал в дом?
Я тебя втащила.
Одна?
Конечно!
По-моему, тебе на это сил не хватит. Астрид ахнула от ужаса. К чему он клонит?
Что хочет с ней сделать?
Я сильнее, чем кажусь.
Докажи! — Он схватил ее за руки. Несколько секунд Астрид боролась с его хваткой.
Отпусти меня!
Почему? Тебе не нравится, когда я тебя трогаю? Я тебе противен?
За спиной громко, предостерегающе зарычал Саша.
Астрид перестала сопротивляться и устремила взгляд туда, где, по ее представлениям, находилось его лицо.
Зарек, — спокойно и твердо сказала она, — мне больно. Отпусти меня.
К ее удивлению, он послушался. Даже отступил на шаг назад. Но все равно оставался совсем рядом — она физически ощущала его близость.
Я дам тебе хороший совет, принцесса, — пророкотал он ей в самое ухо. — Держись от меня подальше!
И исчез.
«Все, он виновен! — прорычал у нее в голове Саша. — Выноси приговор!»
Но Астрид не могла так поступить. Пока — нет. Да, Зарек ее напугал. Да, он ведет себя как опасный сумасшедший. И вызывает ужас.
Но он не сделал ей ничего дурного. Только напугал, а это не то, за что можно приговорить человека к смерти.
Хотя теперь она ясно представляла себе, как однажды ночью он потерял рассудок и перебил целую деревню, которую должен был охранять.
Что, если то же произойдет и сейчас?
Она бессмертна; убить ее по-настоящему он не может. Но может сделать больно. Очень больно.
Многие Судьи на ее месте не стали бы медлить с решением. То, что произошло за эту ночь, они сочли бы достаточным основанием для приговора. Сама Астрид чувствовала большое искушение поступить так же. Но не могла. Пока — нет.
«С тобой все в порядке?» — поинтересовался Саша, обеспокоенный ее молчанием.
«Да».
Но это было не так — и, кажется, Саша это чувствовал. Астрид была напугана, как никогда в жизни.
Много столетий она судила и выносила приговоры. Бесчисленные преступники и преступницы проходили перед ней — богохульники, предатели, убийцы.
И никто из них ее не пугал. Не вызывал желания бросить все и бежать к сестрам за защитой.
Это удалось только Зареку.
В нем ясно ощущалось безумие. Что-то больное и опасное. Но и к этому Астрид было не привыкать: среди ее подсудимых не раз встречались психопаты, за масками благородных героев прячущие ледяное сердце и черную, злобную душу.
Зарек таким не был.
Он не скрывал свою ярость — он дал ей выплеснуться, мощно и разрушительно.
И все же — ее он не тронул.
Только постарался напугать. Дать понять, что он опасен, чтобы она держалась от него подальше.
Что все это значит?
Ей вспомнились слова Ашерона: «...слушай свое сердце».
Что творится в сердце у Зарека?
Глубоко вздохнув, Астрид постаралась «нащупать» Зарека своим шестым чувством.
И, как и в прошлый раз, не смогла его найти. Как будто он так привык скрываться, что теперь не отражался ни на одном радаре. Даже на усовершенствованном радаре Судьи.
«Где он?» — спросила она у Саши.
«Где-то в комнате, скорее всего».
«А ты?»
Саша подошел и сел у ее ног.
«Артемида права. Этот парень — угроза всему человечеству. Что-то с ним не так».
Астрид задумчиво почесала его за ухом.
«Не знаю. Ашерон выбил у Артемиды разрешение на то, чтобы Зарека судила я. Он не стал бы делать этого просто так. Только глупец станет заключать сделки с Артемидой, не имея на то серьезных причин, а Ашерон вовсе не глуп. Должно быть, в Зареке есть что-то хорошее. Или...»
«Это ничего не значит, — фыркнул Саша. — Ашерон всегда защищает своих».
«Может быть...»
Но Астрид знала: Ашерон вмешивается лишь тогда, когда знает, что так будет лучше для всех. Во всех предыдущих судах над сбившимися с пути Темными Охотниками он не участвовал. Но сейчас попросил, чтобы Зарека судила именно она.
А девять веков назад не позволил казнить его за уничтоженную деревню...
Если бы Зарек действительно представлял опасность, Ашерон не стал бы его защищать. Не настоял бы на том, чтобы ему сохранили жизнь. Наконец, не отдал бы Астрид в полное его распоряжение.
Она должна верить Ашерону.
Ей больше ничего не остается.
Зарек сидел в кресле-качалке, невидящим взором глядя в окно на падающий снег. После взрыва ярости он прошелся по дому, собрал и выбросил разбитое стекло, повесил на место картины. Теперь в доме снова царил порядок, покой — и глубокая тишина.
Когда же кончится эта метель? Как ему отсюда выбраться?
Вдруг в холле зажегся свет.
Зарек заморгал, ослепленный его ярким сиянием. Астрид ничего не видит — зачем ей его включать?..
В коридоре послышались мягкие шаги. Астрид направлялась в гостиную. Зареку хотелось выйти, заговорить с ней, хоть что-нибудь сказать, но какой в этом смысл?
Да он и не мастер болтать. Ведь его слова никогда никого не интересовали.
Так что он предпочитает помалкивать.
Саша!
Ее мелодичный голос прозвенел у него в сердце тонко и болезненно, словно разбитое стекло:
Сиди здесь. Я разожгу камин.
Он готов был вскочить, чтобы ей помочь, но усилием воли заставил себя остаться в кресле. Прошли времена, когда он прислуживал богачам. Раз она хочет разжечь камин, значит, вполне способна сделать это самостоятельно!
Да, разумеется, он быстрее найдет растопку, и руки его привычны к тяжелой работе.
А у нее руки маленькие, хрупкие.
Нежные руки, предназначенные для ласки...
В следующий миг, сам не понимая, зачем это делает, он уже спешил в гостиную.
Здесь Астрид, присев перед камином, неуклюже старалась засунуть в очаг крупное полено и не обжечься.
Он молча взял ее за плечи и попытался отстранить.
Она ахнула от удивления.
Уйди с дороги! — прорычал Зарек.
Я не стояла у тебя на пути! Ты сам сюда пришел!
Она не двигалась с места; тогда он молча поднял ее на руки и пересадил в стоящее рядом темно-зеленое кресло.
Что ты делаешь? — изумленно воскликнула она.
Ничего. — Вернувшись к камину, он за несколько секунд разжег огонь. — Удивительно: у тебя денег полно, и не можешь нанять прислугу!
Мне не нужна прислуга. Я все могу сделать сама.
Вот как? — с искренним удивлением отозвался Зарек. — Как же тебе это удается?
Очень просто. Беру и делаю все, что мне нужно. Я не слабая, не беспомощная и ненавижу, когда со мной обращаются, как с инвалидом!
Гордая принцесса? — В глубине души он вновь почувствовал к ней уважение. Там, где он вырос, женщины, подобные ей, никогда ничего не делали для себя сами. Их обслуживали существа низшего сорта — такие, как Зарек.
Почему ты все время называешь меня принцессой?
А кто ты еще? Папочкина и мамочкина принцесса, любимая дочка, которую балуют, холят и лелеют... разве не так?
Откуда ты узнал? — нахмурилась она.
Да у тебя это на лбу написано. Ты из тех, кому жизнь все преподносит на блюдечке. С самого рождения ты получала все, что хотела.
Не все.
Да ну? И чего же тебе недоставало?
Зрения.
Зарек умолк: слова его тяжелым камнем упали ему на сердце.
М-да... это верно. Быть слепым — радости мало.
Тебе-то откуда знать?
Со мной такое случалось.
Глава 6
Ты был слепым? — удивленно переспросила Астрид.
Зарек не ответил. Он сам не понимал, как это у него вырвалось. Никому — даже Джессу — он не рассказывал о своей тайне.
Только Ашерон знал об этом, а Ашерон, к счастью, умел хранить секреты.
Не желая углубляться в свое прошлое, страшась новой боли, которую могут принести воспоминания, Зарек молча встал, развернулся и, с грохотом захлопнув за собой дверь, вышел из комнаты. Ему хотелось переждать бурю в одиночестве, не опасаясь ни выдать свои тайны, ни причинить кому-либо боль.
Однако, сидя в кресле, Зарек думал не о прошлом.
Не воспоминания наполняли его мозг, а совсем недавние образы: легкий цветочный аромат, смешанный с запахом смолистого дерева, нежная кожа, бледная щека, слипшиеся мокрые волосы, правильное лицо — женственное, зовущее...
Эта женщина не отвернулась от него. Не кривилась, не смотрела на него с презрением.
Удивительная девушка! Будь он другим человеком, быть может, вернулся бы сейчас в гостиную, поболтал бы с ней, развлек, рассмешил. Но Зарек не умел веселить людей. У него было чувство юмора — точнее, злого сарказма; но вот шутить, отвечать улыбкой на улыбку — особенно женщине...
Раньше он не задумывался о том, что ему этого недостает.
До сегодняшней ночи.
«Ну что? Ты вынесла приговор?»
Астрид едва не подпрыгнула, услышав в мозгу голос Артемиды. Каждую ночь, с самого первого дня, когда она притащила Зарека домой, Артемида изводила ее этим вопросом, и Астрид уже чувствовала себя, словно Жанна д'Арк, преследуемая голосами в темнице.
«Еще нет. Артемида, он едва пришел в себя».
«Да что ты так тянешь? Пока он жив, Ашерон себе места не находит, а я не выношу, когда он в таком состоянии. Приговори этого мерзавца, и дело с концом!»
«Почему ты так стремишься от него избавиться?»
В воздухе повисло молчание. Астрид думала уже, что Артемида ее покинула, но тут богиня заговорила снова. И дала неожиданный ответ:
«Ашерон не выносит чужих страданий. Особенно страданий своих братьев-Охотников. Пока Зарек жив, Ашерон не знает покоя. А я что бы там Ашерон обо мне ни думал — вовсе не забавляюсь его мучениями».
Такого Астрид никак не ожидала! Даже не представляла, что ее кузина может сказать что-то подобное. На Олимпе Артемида прославилась многим, но ни доброта, ни сострадательность, ни способность думать о ком-то, кроме себя, среди ее добродетелей не значились.
«Ты... любишь Ашерона?»
«Не твое дело, Астрид! — резко ответила Артемида. — Займись лучше Зареком. И имей в виду: если из-за этого негодяя мы с Ашероном поссоримся, ты об этом сильно пожалеешь!»
Астрид напряглась от ее враждебного тона и неприкрытых угроз. Но гнев Артемиды ее не пугал. Богиня хочет войны? Что ж, пусть получше к ней подготовится!
Возможно, Астрид больше не любит свою работу, но по-прежнему относится к ней серьезно, и никто, особенно вздорная богиня, не заставит ее вынести непродуманный вердикт!
«Если я вынесу приговор слишком быстро, не боишься, что Ашерон останется недоволен и потребует повторного суда?»