– Здравствуйте, вы хотели меня видеть? – спросил он спокойно. Сел, переглянулся с Потехиной.
– Да вот разговор есть один, Иван Григорьевич, в связи с некоторыми обстоятельствами, – Никита разыгрывал простодушную озабоченность, – не очень приятными, я бы сказал.
– Какими же? – Поляков скрестил руки на груди.
– Скажите, вам знакома некая Александра Маслова? – Никита наконец-то задал Полякову вопрос, который собирался задать сто лет.
– Я ее знаю, – коротко ответил Поляков, и… смуглые щеки его залились, как волной, коричневым румянцем. Колосова это даже позабавило: ах ты черт… Не часто увидишь, как мужик в летах вот так вспыхивает, как цветок алый, из-за какой-то там свистушки. – Простите, в таком случае вынужден спросить вас: какие у вас с Масловой отношения?
– А какое это имеет значение? – Поляков нахмурил темные брови и еще гуще покраснел.
– Важное, к сожалению. Так какие отношения-то у вас?
– Близкие. Точнее, раньше были. Сейчас нет. – Поляков отвечал отрывисто и точно с трудом. Потехина пошевелилась, решая, уйти ей или остаться. Никита удержал ее взглядом.
– Близкие… Это хорошо, – сказал он, – и странно в то же время, Иван Григорьевич. Почему странно? Да потому, что заявление тут устное к нам поступило от этой самой гражданки Масловой. Точнее, даже и не заявление, а настоящее обвинение в ваш адрес.
Поляков мрачно уставился на него. Молчал. Не выдержала Потехина:
– И в чем же она обвиняет Ивана Григорьевича?
– В убийстве гражданина Студнева Максима Кирилловича, – Колосов вздохнул. – Пришла тут к нам в розыск и твердит: из ревности, мол, убил. Из-за нее.
Глаза Потехиной расширились от гнева и изумления. Она привстала и вдруг с размаху пухлым кулачком стукнула по столу:
– Да что же это такое, а? Ваня, да что же…
– Подожди, Маша, – Поляков повернулся к Колосову: – Это правда? Маслова… Сашенька так обо мне сказала?
– Хотите запись диктофонную допроса послушать? – Никита печально сблефовал. – Заявление ее мы приняли. Не могли не принять – служба такая. Не знаю теперь, что мне с этим заявлением делать.
– Но она же бесстыдно врет, эта мерзавка! Неблагодарная! – взорвалась Потехина. – Сколько всего Ваня для нее сделал… Да как у нее только язык повернулся оклеветать его?!
– Подожди, Маша, не надо, – Поляков как-то странно смотрел на Колосова. – Значит, она так вам сказала? Я убил Студнева из ревности к ней?
Колосов кивнул.
– А вы? – Поляков через силу улыбнулся. – Вы что же… ей поверили?
– Лично я ей не поверил, Иван Григорьевич. Потому и к вам сюда приехал, – сказал Никита. – Молодая еще Маслова-то. Фантазий девичьих в голове много. Ну кто, скажите, сейчас убийства из ревности-то совершает? Да никто. Может, найдется один какой-нибудь сопляк-допризывник, но чтобы человек солидный, в летах…
– Так что же вы тогда от меня хотите, раз в это не верите? – перебил его Поляков. Сравнение Никиты ему явно не понравилось. Шеф-повар «Аль-Магриба» не мог скрыть своего волнения. И это Колосова сразу насторожило и заинтересовало: надо же… А может, сам того не желая, он попал своим вопросом прямо в яблочко?
– Мне объяснение от вас нужно. И только, – ответил он, – ваше объяснение.
– Значит, она сказала, что я… Она думает, что я способен из-за нее на… это? – Поляков покачал головой, словно не веря.
Потехина посмотрела на него и цепко впилась ему в рукав, тряхнула:
– Ваня… я тебя прошу, я тебя умоляю… Послушай, – она обернулась к Колосову: – Только не подумайте, что я вмешиваюсь. Ваня, прекрати это, слышишь? – она тряхнула Полякова сильнее. – Прекрати, не смей! Да вы что, не видите, что он в чем угодно сознаться готов, только чтобы перед ней, этой мерзавкой неблагодарной, себя героем выставить?
– В убийстве геройства мало, – сказал Колосов назидательно. – Даже если это сделано из-за чьих-то прекрасных глаз. Так как же, Иван Григорьевич? Что мне в протокол-то записать?
Поляков покачал головой, точно бодался – нет.
– Да вы на него только взгляните! – Потехина всплеснула руками. – Ну мужики! Ну мы бабы-дуры, ладно, но эти, эти… До седых волос дожил, а все туда же. Хорошо, что вы меня здесь оставили, молодой человек, есть хоть кому здравомыслие проявить. А вы тоже гу-усь, – протянула она, меряя Никиту взглядом, – что вы в этом понимаете, молодежь? «В каких вы с ней отношениях?» – передразнила она Колосова. – Влюбился он без памяти в эту мерзавку, вот в каких. А она… ну, неблагодарная! Ваня, ты что? Тебе плохо, да? Что, сердце прихватило?
Поляков растирал ладонью грудь, расстегнул свой тугой крахмальный воротник-стойку.
– Со мной все в порядке, Маша. Все в полном порядке! – сказал он. Но Потехина, не слушая, крича что-то про таблетки, сорвалась из-за стола.
– А еще она, эта ваша Маслова, о вас сказала, – голосом вкрадчивой ябеды продолжил Колосов, – тоже уж и не знаю, как к этим ее словам относиться… Ну, одним словом, я ее спросил: кто вы такой? А она мне в ответ: мафия он. То есть, вы – мафия, Иван Григорьевич. Мол, сами так ей при знакомстве представились – чистая мафия.
– Вас удивляет, что я не сказал ей, что я повар по профессии? – криво усмехнулся Поляков.
– А что, мафией назваться романтичней?
– Ну, она… Сашенька в таком возрасте, когда просто необходимо нечто такое, выходящее за рамки. Она сериалы пачками смотрит. «Крестным отцом» вон зачитывается. Они сейчас вообще такое поколение, что… Они не понимают! Профессия, призвание, ремесло – это все им непонятно. Мафия – вот с этим все сразу ясно без слов. Сразу все вопросы отпадают, почему я деньгами располагаю, почему у меня дом за городом, машина… Вы поймите, эта девушка для меня очень многое значит, а разговариваем мы, словно на разных языках. Я стремился говорить с ней на языке, который ей… их поколению понятен. Быть поваром в ресторане – такая проза, такая лажа. Это они так говорят сейчас. Ну как я еще мог обратить на себя ее внимание? У нас разница почти в четверть века.
– Самого себя вы перехитрили, Иван Григорьевич, – сказал Никита, – сболтнули девчонке про мафию. Крутым быть захотелось, да? А девочка-то с перепугу к нам прибежала и вас же обвинила в убийстве парня.
– Я Студнева не убивал, – покачал головой Поляков, – хотя, не скрою… у нас были острые, даже трагические моменты. И он причинил мне зло, но… Я его пальцем не тронул.
– Вы уладьте с ней это дело-то как-нибудь миром. А то она еще в прокуратуре про это ляпнет. Вас ведь всех в прокуратуре будут вызывать как свидетелей. А там люди скучные сидят, серьезные, в разную эту хренотень любовную они слабо верят.
– Спасибо за совет, – поблагодарил Поляков, – у вас еще есть ко мне вопросы?
Тут вернулась Потехина со стаканом минералки и таблетками. Поляков еле отбился от нее, говоря, что с ним полная норма.
– Я меню привез ваше, что вы нам составили, – сказал Колосов, извлекая из папки факс, пришедший из ресторана, – того самого ужина рокового, будь он трижды неладен. Снова требуются ваши профессиональные консультации.
– Тогда пойдемте лучше на кухню, – сказал Поляков, поднялся и повел Никиту в недра «Аль-Магриба», в «горячий цех».
На кухне, залитой светом электрических ламп, не было ни души. Только мерно гудела кем-то включенная посудомоечная машина. Однако, едва они вошли, из соседнего за перегородкой кондитерского цеха выглянуло румяное круглое лицо Льва Сайко. Он кивком поздоровался с Колосовым, а Полякова наградил таким взглядом, что Никите невольно пришел на ум забытый детский стишок: «Повар пеночку слизал, а на кисоньку сказал».
– Иван Григорьевич, консультация нужна такого порядка: среди блюд, что подавались на том ужине, в каких было наибольшее количество пряностей? – спросил Колосов.
– А какие конкретно пряности вас интересуют? – спросил в ответ Поляков.
– Острые – перец там, чеснок, а что, у вас еще какие-то есть, да?
Поляков подошел к большому стенному шкафу, открыл его. Никита аж присвистнул: полки, полки, а на них баночки, скляночки. Десятки, сотни! И во всех какой-то разноцветный порошок, черные горошинки, какие-то странные высушенные стручки, зерна, орехи, загогулины самого причудливого вида и формы.
– Кошмар, – он покачал головой, – жуть какая-то. Сколько всего. Ничего в этом не смыслю и поэтому опять буду говорить с вами прямо. Яд, которым отравили Студнева в тот вечер и потом Воробьеву, имеет специфический привкус. Мы предполагаем, что для того, чтобы отбить вкус, яд подмешивают в какое-то острое, сильно сдобренное специями блюдо.
– Ясно, – сказал Поляков, взял факс с меню, внимательно проверил и быстро наставил галочек. Никита взглянул: больше половины меню. Ну что ты будешь делать, а? Как в таких кошмарных условиях работать?
– А кто у вас тут главный спец по специям? – неуклюже скаламбурил он. – Вы или Сайко?
– Мы оба пользуемся этим шкафом. Это коллекция пряностей нашего ресторана. Магрибская кухня немыслима без специй. Но если учесть, что в убийстве обвиняют только меня… – Поляков посмотрел на Колосова, не договорил.
– А кто собирает эту коллекцию? – Никита разглядывал полки. – Чье это хобби?
– Мое, – Поляков выпрямился, – я почти двадцать лет этим увлекаюсь по чисто профессиональной причине.
– Это перец, да? – Никита указал на красную баночку паприки, радуясь, что узнал хоть что-то знакомое. – А это что – горох?
– Тоже перец, только душистый.
– А это?
– Шуш эль уард. Высушенные особым способом бутоны роз. А это киннамон – имеет специфический привкус и пряный вкус. Иногда добавляется в рыбные блюда, в блюда из морепродуктов. В частности, в рыбный тажин. Это что-то вроде рагу в остром соусе, – пояснил Поляков.
Колосов посмотрел список меню и не нашел такого блюда. В меню того ужина его не было. Но отчего-то странное название «тажин» ему было знакомо. Он его явно где-то слышал. Однако, как назло, припомнить не мог.
– Ладно, и за консультацию тоже спасибо, – он вздохнул. – Честное слово, порой просто жалею, что все эти трагедии случаются именно в вашем заведении, где такая еда экзотическая, что и названия не выговорить. С нашей родной русской кухней насколько бы нам было проще работать…
– Я тоже многое бы отдал, чтобы беды обошли наш ресторан стороной, – откликнулся Поляков.
Глава 22
Вклад Лесоповалова
– И как идут дела? – спросила Катя. – Что видел, что слышал?
Разговор происходил в кабинете розыска. После долгих странствий Колосов вернулся в родные пенаты.
– Слова, слова, слова, – Никита поднялся, церемонно придвинул Кате стул, – как и у нас с тобой, там лишь одни разговоры на вечные темы.
– Там, это в ресторане? – Катя окинула Колосова взглядом. – А отчего ты такой кислый?
– Да оттого… Эх, вот как оно бывает: вот так побеседуешь по душам с людьми, а потом бац – веру потеряешь.
– Во что веру? – Катя лучилась любопытством.
– Да в это самое. Только и слышно со всех сторон: любовь, любовь… Этот – ту любит, та – того обожает. Просто уши вянут.
– Ну-ка, рассказывай все подробно, – приказала Катя.
И Колосов передал ей суть ресторанных откровений последней давности.
– Ну, и чем же ты недоволен? – спросила Катя.
– Да чушь все это. – Никита чиркнул спичкой о крышку стола и закурил (Имея зажигалку, он проделывал этот фокус всякий раз в Катином присутствии, потому что однажды она восхитилась, как это у него ловко получается). – Чушь это, Катя, ложь, мура.
– Любовь? Интересное замечаньице, запомним. – Голос Кати не обещал ничего хорошего. – Ах, вот как оно, значит… Значит, ты и мысли не допускаешь, что люди могут совершать некоторые вещи, исходя из чувства привязанности, симпатии и…
– Да не верю я в чувства в деле об отравлении, – простонал Колосов, – ну вот режьте меня на части. Не ве-рю. Болтают они слишком много лишнего, вот что. И кажется, все дружным хором вешают нам на уши кудрявую лапшу. И чем больше я всех их слушаю, тем больше проникаюсь мыслью, что плывем мы куда-то не туда в своем расследовании. И в это «не туда» нас вся эта ресторанная компания ненавязчиво, но очень настойчиво подталкивает своими россказнями про чувства к противоположному полу. А нам пора со всей этой чушью покончить. Отбросить сентиментальный вздор и заняться прямым своим делом – поисками настоящей, истинной причины двух умышленных убийств.
– И какой же, по-твоему, может быть эта причина? – спросила Катя.
– Этого я пока не знаю. Но в одном уверен, голову даю на отсечение – чувства в нашем деле ни при чем. Есть только жесткий, холодный расчет. Или я ни черта не смыслю в умышленных отравлениях.
– Просто ты вбил себе в голову, что это не кто иной, как Гусаров заказал убийство Студнева, и действовал он через официантку Воробьеву, – сказала Катя. – Ведь в этом твоя личная версия о холодном расчете заключается? А теперь ты стремишься подогнать под нее факты.
– Настоящие факты у нас, Катя, будут только тогда, когда мы будем точно знать, кто и каким образом достал яд – таллиум сульфат.
– Ну, кто языком треплет, а кто и себя не жалеет – узнает, – раздался от двери сиплый возглас.
Катя обернулась, на пороге кабинета маячил Константин Лесоповалов. Пахло от него бензином, пылью и пивом.
– Бонжур, – он бухнулся в сломанное «вертлявое» кресло. Кресло угрожающе затрещало под его девяноста семью килограммами. – Ну и жарища на улице. А вы тут хорошо устроились: кондишн пашет, шторки от солнца. Завели, блин, интим.
– Ну, я, пожалуй, пойду, – сказала Катя. Лесоповалов как никогда действовал ей на нервы.
– Как, вы нас уже покидаете? – Лесоповалов всплеснул руками. – А я так спешил, старался… А может, я лично вас поразить хотел достижениями в профессиональном плане? Чтоб вы потом где-нибудь черкнули в газетке небрежно – есть, мол, такой Константин, бог не обидел его талантом…
– Костя, не испытывай моего терпения, – бросил Никита.
Лесоповалов покосился на него, посмотрел на Катю, потянулся через стол за бутылкой минеральной воды, выпил из горла чуть ли не литр, затем остаток плеснул себе в лицо – освежился, что называется, с дороги.
– Можно прямо сейчас ехать. У них рабочий день в шесть кончается. Но они, как правило, еще на месте торчат, с Интернетом шалят, интимничают, – сказал он небрежно, – в этой своей, ешкин кот, лаборатории. Вот данные, – он достал из папки бумаги, – ознакомься. Вот еще. Я проверил – практически все сходится. Если тебя интересует мое мнение, выдергивать его на допрос надо прямо сейчас, пока у нас свежая информация. Чуть что – задержанием припугнуть. У меня как раз в изоляторе камер полно свободных.
Колосов погрузился в документы.
– Кого вы имеете в виду, Костя? – спросила Катя. Она не только не «покинула их», но и даже в забывчивости назвала грубияна Лесоповалова по имени, то есть чуть ли не как близкого друга.
– Кого? Да Юрку Воробьева, брата нашей официантки. – Лесоповалов неожиданно и вполне дружески подмигнул ей: а? Знай наших! – Между прочим, с меня семь потов сегодня сошло, и это не мои обязанности – такую информацию проверять, а Москвы! Слышь, Никита? Я сейчас позвоню на Петровку и так и скажу им: «За вас работу делаем, хвосты подчищаем».
– Катя, знаешь, где, оказывается, работает брат Воробьевой? – сказал Колосов. – В НПО «Сатурн». Попал туда после окончания оптико-механического факультета Института инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии. Трудится в лаборатории высокоточной фотоэлектрической техники, предназначенной для аэрономических навигационных систем летальных аппаратов. Не хило, да?.. Что тут дальше написано у нас? Лабораторию возглавляет член-корреспондент Академии наук профессор Марусин. А Воробьев всего только пока лаборант у него. А это что? Костя, ты справку о его зарплате получил? Да, негусто, на такие деньги и лаборанту не прокормиться. А самое-то главное, Костя, как? Прояснил?
– Обижаешь, Никита, вот, – Лесоповалов извлек из своей бездонной папки еще какую-то бумагу. – Между прочим, визу пришлось получать в соответствующем отделе у коллег с Лубянки. Они этим делом тоже теперь сильно заинтересовались.