Катя молча следила, как Колосов внимательно, жадно, азартно читает справку – просто глотает информацию!
– Ну что? – не выдержала она. – Что там написано?
– Брат Воробьевой имеет непосредственный доступ к препарату таллиум сульфат, – за Колосова ответил Лесоповалов, – вот что там написано. А еще то, что эта дрянь хранится у них в лаборатории. Меры по хранению на бумаге вроде бы соблюдаются, но никакого учета по расходу практически не ведется. Ну, все, кранты. Я свой вклад в это дело внес. За Столбы отчитался. Теперь за тобой, Никита, дело, за отделом убийств. Когда за Воробьенком поедем, сейчас или завтра?
– Сейчас, – Колосов стукнул по столу кулаком.
У него было такое вдохновенное, решительное лицо, что Катя подумала – останавливать и удерживать его сейчас бесполезно. Рубикон перейден.
Глава 23
Дети священника
От научно-производственного объединения «Сатурн» у Никиты Колосова не осталось никаких ярких воспоминаний, кроме глухого бетонного забора и кирпичных восьмиэтажных заводских корпусов. Несмотря на то что рабочий день уже закончился, корпуса эти продолжали жить своей размеренной производственной жизнью. Колосова и Лесоповалова на проходной уже поджидали двое молодых, спортивного вида мужчин. Это были сотрудники ФСБ, «заинтересовавшиеся», по словам Лесоповалова, фактами, имеющими отношение к случаям отравления таллиумом сульфатом и всплывшей в связи с этим фамилией Юрия Воробьева. После краткого обмена информацией решено было пригласить Воробьева в административный корпус для неформальной пока еще беседы. Проще говоря, для прощупывания фигуранта.
С присутствием на этой беседе коллег из спецслужбы Колосову пришлось смириться. Впрочем, возможно, это было и к лучшему. Появлялся лишний и весьма действенный инструмент психологического давления на подозреваемого.
Но когда Колосов увидел лаборанта Воробьева, его сразу же посетило предчувствие, что особенно давить мозгами на этого фигуранта не придется, потому что…
– Мне сказали, со мной хотят говорить… Кто-то из милиции? – это были первые слова Воробьева-младшего, переступившего порог кабинета в отделе технологии менеджмента и маркетинга, где его уже ждали Колосов, Лесоповалов и работники ФСБ.
– У нас к вам есть разговор, Юрий, – сказал Колосов и представился.
Лицо Воробьева-младшего вытянулось и застыло в тревожном ожидании. Он был и правда очень похож на свою сестру. Но то, что было в облике Елены Воробьевой привлекательным и даже красивым, во внешности ее брата трансформировалось в некую расплывчатую дисгармонию черт: слишком хрупкое, если не сказать хлипкое, телосложение, слишком длинная, если не сказать цыплячья, шея, слишком белая, нежная кожа для мужчины – видно, как на висках проступают голубые жилки. Бьется, пульсирует кровь. Глаза у Воробьева были серые, большие и тусклые, как слюда, подбородок женский, безвольный. В разговоре он часто нервно облизывал свои пересохшие губы, и это так сильно раздражало Колосова, что порой ему было трудно и неприятно смотреть на этого парня.
С первого взгляда было ясно – фигурант уже здорово струхнул и его волнение и страх только усиливались.
– Мы к вам в связи с делом об убийстве вашей сестры, – с места в карьер начал допрос Константин Лесоповалов. – Вы уже были у следователя в прокуратуре?
– Я? Нет, – ответил Воробьев-младший. – Я не был.
– Да вы присядьте, Юра, – Колосов указал на стул, – разговор у нас с вами будет долгий.
Еще по пути в «Сатурн» Колосов и Лесоповалов договорились не изобретать велосипед, а допросить «братца» по старой, как мир, и весьма действенной методике – следователь «добрый», следователь «злой». Присутствие в кабинете людей в сером планы эти, в общем-то, не нарушало. Коллеги из ФСБ пока были молчаливы, как тени.
– Значит, не вызывали вас еще в прокуратуру. Ничего, вызовут, – зловеще пообещал Воробьеву Лесоповалов. – Вы в курсе обстоятельств смерти вашей сестры?
Воробьев кивнул, однако нервно и неуверенно.
– Елена Воробьева была умышленно отравлена. Вас знакомили с материалами судмедэкспертизы?
Воробьев помотал головой – нет.
– Значит, ознакомят. Пока еще как законного представителя потерпевшей, – еще более грозно пообещал Лесоповалов. Однако Колосову показалось: Воробьев не понял, в чем именно состояла вся соль этой туманной угрозы.
– Юра, вы любили свою сестру? – спросил он у Воробьева.
Тот судорожно закивал: да, да!
– И вам ведь не все равно, правда, будет ли найден и наказан ее убийца? Не так ли? – Голос Колосова был вполне дружеским.
Новый кивок – Воробьеву это было не все равно.
– Вы знаете, каким ядом была отравлена ваша сестра?
Стоп. А это уже интересно. Воробьев впился в них испуганным взглядом. Губы задрожали.
– Вам знакомо название препарата «таллиум сульфат»? – спросил Лесоповалов.
Судорожный утвердительный кивок.
– Не слышу ответа, – грозно повысил тон Лесоповалов.
– Да, знакомо.
– Вот, прочтите выводы химико-биологической экспертизы. Четвертый пункт особенно внимательно – о причине смерти вашей сестры, – Лесоповалов вручил Воробьеву заключение.
Пока парень читал, они все молча терпеливо ждали. В кабинете менеджмента и маркетинга было тихо, как в склепе: темные слепые экраны мониторов, молчащие телефоны, отключенный факс. Опущенные жалюзи на окнах как сплошные решетки. Воробьев вернул заключение. Головы он так и не поднял. Никита видел перед собой его русый мальчишеский затылок. Парню было всего двадцать три года, такого надолго не хватит. Он кивнул Лесоповалову – давай, жми.
– Ваша сестра была отравлена таллиумом сульфатом. А тремя днями раньше в ресторане, где она работала, этим же ядом был отравлен некий гражданин Студнев. Вы лично, Юрий, – Лесоповалов первый раз назвал Воробьева по имени, – имеете, что сказать нам по этому поводу в качестве свидетеля?
– Я? Я… нет, почему вы меня спрашиваете? – Голос Воробьева сразу сорвался. – Я не знаю никакого Студнева.
– Вы имеете здесь, на работе, доступ к препарату таллиум? – впервые подал голос один из молчаливых фээсбэшников.
– Д-да, мы работаем с ним… С этим препаратом и с другими. Не я один, и другие тоже. – Воробьев умоляюще посмотрел на Колосова и тот сразу внял ему.
– Вот что, Юра, – сказал он, – вы взрослый человек и должны отдавать себе отчет, в рамках какого дела проходит наша беседа – дела об убийстве двух человек.
– Но я же ничего не…
– Лучше признайся во всем сам и сразу, парень, – веско сказал Лесоповалов. Точно гвоздь вогнал в доску, – иначе хуже будет. Ведь это только начало еще, а конец в камере ждет.
– Я не знаю никакого Студнева, – простонал Воробьев, – я ничего плохого не хотел, я не думал…
– Ничего плохого?! – порохом взорвался Лесоповалов. – Два человека ядом отравлены, к которому ты, парень, имеешь открытый доступ. – Лесоповалов погрозил пальцем. – Думаешь, учета не проведем в этом вашем ящике оборонном? Ошибаешься. Тут дело не только убийствами попахивает. А еще кое-чем похуже. Гриф «секретно» с вашего предприятия до сих пор не снят.
– Я ничего плохого не хотел, – Воробьев обращался теперь исключительно к Колосову, потому что Лесоповалов и молчаливые люди в сером пугали его, – я не знал, не думал даже… Просто так вышло. Она попросила меня, сама попросила…
– Кто? О чем? Говори яснее, – словно барбос, рявкнул Лесоповалов.
– Лена. Она попросила достать…
– Расскажите по порядку, Юра, как все было. Уверен, вместе мы во всем сразу разберемся, – задушевно уговаривал его Колосов, – а если разберемся, то и до камеры, до ареста дело не дойдет.
– Хорошо, я все расскажу, всю правду. Я ничего не знал, то есть… Меня Лена попросила достать ей таллиум.
– Откуда же ваша сестра могла про него знать?
– Я сам ей рассказывал. Когда только сюда в лабораторию устроился после института… мне сначала здесь не нравилось. И мама была против, и Лена тоже, особенно, когда я рассказал, что работать приходится порой с опасными ядовитыми препаратами.
– Когда точно вы рассказали сестре про таллиум? – спросил Лесоповалов.
– Давно, наверное, больше полугода назад. Я хотел отсюда уйти, через Интернет место искал.
– А когда Елена попросила достать ей этот препарат?
– Недели три назад, еще в середине июля.
– А она как-то объяснила, зачем ей вдруг понадобился яд? Только, мальчик, не заливай нам тут, что она сказала тебе, будто крыс им хочет травить в своем ресторане, – хмыкнул Лесоповалов.
По растерянному виду Воробьева Никита понял: если парень и собирается им врать, то именно так бездарно.
– Я не знаю, зачем он ей понадобился, – выдавил Воробьев, – она мне не сказала.
– Юра, посмотрите на меня, вы до сих пор ничего не поняли. В ваших же интересах сказать нам правду, – Колосов сочувственно вздохнул, – во избежание многих неприятностей.
– Лена мне сказала, что я могу, и она тоже… мы можем неплохо заработать, – голос Воробьева-младшего дрожал, – она сказала: есть один человек, и он обещает хорошие деньги за дозу препарата.
– Вы с действием таллиума на человека знакомы? – спросил Колосов.
Воробьев кивнул.
– И о дозах смертельных тоже представление имеете?
– Конечно, я же работаю с этим препаратом, и с раствором на его основе, и с напылителями. У нас инструкция по технике безопасности подробная, – промямлил Воробьев.
– Ваша сестра просила достать смертельную дозу? – спросил Лесоповалов. – Какое количество таллиума вы ей передали?
Воробьев назвал, и по вмиг посуровевшим лицам коллег из ФСБ Никита сразу понял – этого количества с лихвой хватит на десяток смертельных доз.
– А сколько ты за это получил денег? – спрашивал, не отступая, Лесоповалов.
– Триста долларов.
– А сколько получила сестра?
– Она сказала, что и она столько же – поровну, – Воробьев всхлипнул. – Откуда же я мог знать, что все так ужасно случится? Я думал, это просто…
– Просто воровство, да? – Лесоповалов хмыкнул. – Ах, какой наив, надо же, стянул склянку яда на работе и думал, это для крыс? Ну и жук ты, Юра. Молодой, да ранний.
– А для кого предназначался препарат? Кто его заказывал вашей сестре? Кто с ней и с вами рассчитывался? – спросил Колосов.
– Я этого не знаю! Честное слово, не знаю!
– Расскажите, где вы передали яд сестре? Где деньги получили? – Колосову было и жалко, и противно. Воробьев уже совершенно поплыл, как и большинство нервных маменькиных сынков.
– Я принес препарат домой в контейнере, маленькая такая коробочка, – Воробьев всхлипнул, – отдал Лене. Потом она приехала в выходные, отдала мне триста баксов. Мне тогда деньги очень нужны были. У нас ребята в Крым собирались поехать, в Коктебель, ну и я хотел.
– Чего же не поехал-то? – спросил Лесоповалов.
– На работе отпуск оформить отказались. У нас срочный заказ пришел, все отпуска до сентября отменили, – Воробьев снова страдальчески всхлипнул. – И Лена умерла… Я чуть с ума не сошел. Если бы я только знал, что это для убийства, я бы никогда, честное слово… Я просто не думал ничего такого.
– Интересно, а о чем ты вообще думал? Чему тебя в институте пять лет учили? – Лесоповалов злился. – Хороши братец с сестричкой…
– Не смейте о Лене так, она же умерла! – истерически воскликнул Воробьев.
– Умерла. А по чьей вине? Кто виновен в ее смерти? Ты себя и не винишь ни в чем, как я вижу. – Лесоповалов был в бешенстве. – Ничего такого он не думал, ах ты…
– Когда вы видели сестру в последний раз? – спросил Колосов.
– Когда она деньги привезла мне – в воскресенье две недели назад, – глухо ответил Воробьев.
– А в среду разве вы не были у нее на квартире здесь, в Москве?
– Нет, я вообще на квартире, что она снимала, был только однажды, когда Лена переезжала. Вещи ей помогал таскать.
– А разве это не ваша вещь, Юра? – Колосов показал ему золотой медальон с гильзой.
– Нет. Это не мое. – Воробьев испуганно смотрел на золотой кулон.
– Между прочим, тут святой Георгий изображен. Тезка ваш.
– Это не моя вещь, с чего вы взяли? Я не женщина, чтобы разные побрякушки носить.
– Но крест-то, наверное, носишь. У тебя же папа был священник. Эх ты, чадо, святоша, – Лесоповалов скривил губы, – хорошо ж тебя папаня воспитал, как людей травить ядом ворованным!
– Я не ворую… то есть, я не святоша. У нас с отцом взгляды на религию всегда расходились, поэтому я и в семинарию не пошел, как Сашка, брат! – выкрикнул Воробьев. – И вообще, это не ваше дело! И это не мой медальон!
– Ладно, пусть это не ваш медальон, – согласился Колосов. – И пусть ваша сестра общалась с вами не так уже и часто. Но то, что она ждала ребенка, это, надеюсь, вы знали?
Изумленный, тревожный, недоверчивый взгляд – нет, Воробьев и этого не знал или же…
– Что вы такое говорите? – сказал он. – От кого она ждала ребенка? Как же так? Лена ведь была не замужем.
Никита и Лесоповалов переглянулись: правда, наивный, молодой или притворяется дурачком юродивым?
– Может быть, у нее кто-то был? Мужчина знакомый? Может, вы ее с кем-то видели? – спросил Никита. – Может, она домой с кем-нибудь приезжала, с мужчиной?
Воробьев лишь молча покачал головой – нет, но затем вдруг весьма непоследовательно кивнул – да.
– Однажды я видел, как она ехала с кем-то на иномарке, – сказал он быстро, – большая такая машина, дорогая, вроде джипа. Это еще до истории с таллиумом было. Давно. Я Лену ждал вечером у их ресторана, мне деньги были нужны, занять у нее хотел. А она с кем-то приехала, и было как-то странно – Лена не у самого ресторана вышла из той машины, а у моста, и дальше пешком шла. А машина потом тоже к ресторану подъехала. Я еще подумал, что они – Лена и тот, кто в машине – не хотят, чтобы их вместе в ресторане видели. Да и мне тогда Лена не особо обрадовалась.
– А кто был с ней? Кто машину вел? – спросил Лесоповалов.
– Мужчина какой-то, но я его не разглядел.
– А марка какая машины была?
– Я не разбираюсь в марках. Помню только, что это был внедорожник. Здоровый такой. У нас никогда не было знакомых с такими машинами. – Воробьев вздохнул, затем испуганно посмотрел на Колосова. – А что же… что теперь будет со мной?
– Сейчас поедем с нами в управление розыска, – сказал Никита, – сядете в кабинете, напишете чистосердечное признание на имя прокурора. Изложите все, как было. Надеюсь, что пока дело одной подпиской обойдется, без задержания. Но это только в том случае, Юра, если то, что вы нам рассказали, – действительно правда, вы меня поняли?
Воробьев снова кивнул, как китайский болванчик.
После эпопеи с чистосердечным признанием, которое он долго и мучительно рожал на бумаге, Колосов вместе с Лесоповаловым на машине отвезли его домой в Пироговское. Стемнело.
– Запомни, парень, – внушал Воробьеву всю дорогу несколько подобревший Лесоповалов. – Судьба твоя теперь только от тебя самого зависит. И от нас тоже. Моли бога, чтобы мы того типа нашли, что вам деньги за яд заплатил. Если не отыщем его – плохо твое дело. Может так случиться, что повесят на суде все на тебя одного. Сестра твоя из могилы уже никаких показаний не даст.
– Но я же никого не убивал! – хмыкнул Воробьев. – Я же все написал, что знаю.
– Мы тебе, может, и верим. Поэтому ты сейчас и домой едешь к мамочке чай пить. – Лесоповалов похлопал Воробьева по плечу. – Но учти: уют свой домашний легко можешь поменять на камерный суровый быт, так что советую тебе умным впредь быть и от слов своих не отказываться в дальнейшем.
– Да, вот еще что, Юра, если вам вдруг кто-то позвонит из ресторана, где ваша сестра работала, или еще откуда-нибудь и предложит встретиться по какому-нибудь делу, то вы сразу же об этом сообщите нам, – сказал Колосов, – вы должны запомнить, Юра: вашу сестру убили. Может так статься, что следующим окажетесь вы, если не будете делать все так, как мы вам говорим.
Короче, парня они с Лесоповаловым вроде бы дожали. Уходил он от них в родную калитку в Пироговском на ватных ногах. Окна в доме Воробьевых в глубине сада в этот поздний час ярко светились. На маленькой терраске лаял щенок.